Например, КПСС состояла из Горбачёва, Яковлева, Шеварднадзе, первых секретарей обкомов и райкомов – и нелепо этой разношёрстной публике приписывать единую личность и единый инстинкт самосохранения. Большая система – это явление неодушевлённое, она так же равнодушна к своему разрушению, как равнодушна к нему машина, компьютер, строение. А вот у личностей, составляющих систему, есть личные интересы: продвинуться, разбогатеть, отомстить и т.п.

И в итоге получается, что большая система – заложница мелких и личных страстей её слагающих. Система не делает того, что было бы выгодно ей, как системе – потому что она неодушевлённый механизм. Система зависима от слагающих её личностей, с ними добивается величия – или краха (что, впрочем, механизму безразлично).

Большая единая и в то же время активная личность есть только у религиозного общества. Даже атеист вынужден будет признать, что в таком обществе участники, по крайней мере, предполагают кого-то, кроме себя самих. А в КПСС ничего подобного не было, если не считать «вечно живого» Ленина, оказавшегося в итоге и не живым, и не вечным.

Если капитан направил корабль на камни – корабль и не подумает сворачивать. Точно так же ведёт себя и любая макро-система, когда захватившие управление ею мошенники ведут её к гибели. Поэтому рассуждать что было бы выгодно для государства и народа – можно только в том случае, если ты считаешь государство и народ живой личностью. А иначе никому не интересно – что было бы «выгодно в целом и всем», когда есть выгода в частности и конкретно твоя.

Поэтому всякий успех производительных сил увеличивает не перспективы развития этих сил, а перспективы их разграбления. Чем больше успех – тем выше вероятность нападения и расхищения в ближайшее же время. Если оборонительные стены (непременный атрибут развитой цивилизации) сдержат внешний напор мародёров – то всё достанется внутренним мародёрам, и не более того.

Например, об одном из древнейших городов мира (раскопки городища Сузы I не имеет нижней датировки) – до сих пор спорят: сожгли ли его соседние воинственные дикие горцы в результате удачного набега, или же уничтоживший город пожар – следствие восстания народных масс самих Суз-I?

При этом вопрос – кто виноват в смутах и бунтах, дегенеративные верхи или революционные низы? – с точки зрения наших взглядов представляется бессмысленным.

Виновата деинфинизация психологии, локализм как верхов, так и низов. Если генерал, вместо того, чтобы добросовестно выполнять свой долг, займётся личными делами и выгодами службе в ущерб – это разлагает армию. То же самое можно сказать и о солдате. Когда приоритет вечных ценностей сменяется хищным нюхом на локальное рвачество, то верхи начинают думать, что мало шкур дерут с низов, а низы – что верхи их слишком притесняют. Одни хотят забрать всё – другие не хотят отдавать ничего.

В итоге сыпется вся система. Безусловно, высшие слои своим эгоизмом и рвачеством разлагают и отравляют народную нравственность; но и наоборот – если массы растлены, то они и ангельской воли не послушают. Наивно считать офицерскую жестокость единственной причиной дезертирства солдат: есть ещё и очень простые, понятные трусость, тупость, эгоизм и т.п., никакого отношения к офицерам не имеющие. Хотя, безусловно, всякая непорядочность офицеров – увеличивает дезертирство, и это тоже факт.

Смысл же в том, что культ должен защищать себя, прежде всего, от нигилизма, цинизма, равнодушия и скверны: тогда каждый, на каком месте бы ни стоял – выполняет свой долг, а не свои похоти и капризы. Иначе государство и цивилизацию сожрут «черви сомнений», жутковатый образ которых отсылает нас к могильным червям. Трупное разложение – вот пища червям, в том числе и «червям сомнения».

Но если развитие производства или военные успехи вождей не могут создать развитую цивилизацию – откуда же она тогда появилась?

***

На этот счёт и существует уже помянутая «храмовая теория» происхождения государств и цивилизации. Проблема добросовестности, которая нужна всем, вместе взятым, но мешает «красиво жить» каждому в отдельности – решалась цивилизацией через религиозный самоотверженный фанатизм.

Советская «Всемирная История» 1955 года издания, целиком и полностью разделяя марксистскую (производственную) теорию возникновения цивилизации, тем не менее вынуждена была признать:

«Первоначально общество Шумера не знало жречества как особого сословия».

Дело в том, что жречество и светская знать (храмовое и государственное хозяйство) вначале вообще не различались в Шумере. Лица, заведовавшие хозяйством храмов и выполнявшие основные обряды культа, в то же время выступали и представителями знати в современном смысле слова. А технические исполнители культа, низший храмовый персонал – это, собственно, и был народ, рядовые граждане шумерских «городов-государств», которые правильнее будет назвать храмами-государствами.

Естественно, как и везде – культура начинается с культа:

«Большое значение приобрели храмовые писцы, которые хранили и развивали письменность»[1]. Прошли века, а может, и тысячелетия – прежде чем из храмового хозяйства выделилась в Шумере какая-то отдельная светская форма власти и организации.

Храмовую теорию возникновения государства и крупного, (сверх племени) общества подтверждает и древнейшая история Египта. Египетские государственные культы восходят к самой глубокой древности. Важно отметить, что в мышлении египтянина город – прежде всего храм и бог-покровитель. Городов без храмов в центре – просто не существует. У больших городов с течением времени появлялось несколько богов-покровителей, их храмы и создавали основу городской жизни.

Сперва городские и областные боги, по мере интеграции городов в единое государство постепенно получали статус идеи различных природных явлений: покровители конкретных городов становились более абстрактными идеями неба, земли, светил, воздуха, воды и т. п. Некоторые сохранили градообразующую функцию: например бог Луны — Тот, покровитель города Гермополя[2] (позже почитался как бог письменности), Апис в Мемфисе и др.

Идеи единобожия (абсолютной идеи, всеобщего единства и взаимосвязи) и справедливости не обходились, да и не могли обойтись без острого конфликта со Смертью. Возникает сложное египетское представление о загробной жизни. С конца V династии внутри пирамид на стенах стали писать взятые из заупокойной службы заклинания, имевшие целью обезопасить и осчастливить после смерти[3]. Если Солнце стало богом живого царя, то Осирис — умершего и воскресшего. Повторение особых чар воскрешательства над царским трупом сулило мёртвому царю, по мнению жрецов, ту же волшебную жизнь, какая была, по мифу, дана Осирису.

Притязания на посмертное небожительство были свойственны не одним царям, но и вельможам. По надписям видно, что сановники мечтали не только о «добром погребении» и сытных жертвах, но и о плавании, подобно фараону, по небу и восхождении к «большому Богу».

При VI династии встречается уже отождествление и частного лица с Осирисом в виде формулы «Осирис — такой-то» (следовало имя умершего).

Чтобы продолжать вести жизнь в гробнице и вне её, тело мертвеца должно было быть сохранено. Забота о сохранности останков привела к приготовлению знаменитых египетских мумий. «Блаженные», т. е. знать, отличались от «простых» умерших. Из пирамидных надписей следует, что беспомощному простому мертвецу на том свете угрожали голод, жажда и даже полное уничтожение.

Интересны первые образцы номинализма (формализма): фараон уже боялся ответственности за содеянное зло по принципу общей для всех Справедливости. Ему «насвистели», что от ответственности перед загробным судом богов царь и его приближённые могут отделываться особыми заклинаниями. Этим фараон и двор усердно занимались, подменяя суть пугавшей их идеи Справедливости на формальные ритуалы, чем и доселе грешат очень многие псевдоверующие.

Постепенно вместе с идеей единобожия[4] Египет вдохновляла и государствообразующая идея справедливости. Так появляется культ «Маат»[5]– культ «правды», идея обобщённой небесной справедливости.

Маат - идея истины, справедливости, гармонии, этики, божественного установления, равновесия, порядка, мудрости, знаний, правосудия. А так же законов, морали, регулирующих звёзд, годовых циклов. Возникнув, идея общей справедливости неразрывно связана с небом, звёздами, то есть зримыми символами вечности (как их понимал древний человек). Нет идеи вечности (деинфинизация сознания) – нет и идеи справедливости.

Маат у египтян руководит звёздами, временами года, восходами и закатами солнца. В момент создания мира она сотворила порядок из хаоса Исфет. Они не могут существовать единолично, а их силы должны быть уравновешены для мировой гармонии.

Как глагол, слово «маат» означало «направлять», «управлять», а также «жертвовать». В более сложном обобщении – значило «верное управление со справедливостью». В понимании египетских мудрецов такое правление складывалось по формуле «правда + самопожертвование».

Маат появилась вместе с предвечным хаосом Нуном, чтобы установить порядок и следить за его соблюдением[6].

В спутники Маат ставился бог мудрости Тот, а вместе с Тотом шла такая необходимая для цивилизации и прогресса богиня, как богиня письменности и счёта Сешат. Египтяне «сочетали браком» мудрость и справедливость, а накопление знаний придали этому браку в качестве служанки. Это отражает довольно развитую философию, близкую к современным представлениям о сочетании технического прогресса с вечной мудростью и человечностью.

Представления о Маат являются осью всех представлений древних египтян о вселенной и этических основ их мировоззрения. Для египтянина цель жизни была в достижении Маат (то есть справедливости).

Фараон именовалсяь «возлюбленный Маат», часто фараоны изображались с атрибутикой Маат, чтобы подчеркнуть собственное почтение к идее справедливости. Принцип Маат включает в себя как правильность и закономерность развития вселенной, так и сплочённость общества[7]. Нарушая правила, тем самым человек раскалывает космическую гармонию, что может привести к несчастьям для отдельных лиц или всего государства[8].

Нормы древнеегипетской этики нам достаточно хорошо известны по т.н. «Исповеди отрицания»[9] в которой египтяне, страшась загробного суда, отрицают безнравственные поступки. В этой этике смешано осуждение грехов культового, уголовного, политического свойства и нормы гигиены.

Египтянин клянётся на разные лады, что он не убивал и не воровал[10], что он не святотатствовал[11], не совершал политических преступлений против власти и режима[12]. 

Интересен и гигиенический блок египетской этики. Египтянин доказывает космической справедливости маат, что он берёг своё тело[13]. 

Есть чисто-египетский блок о гидравлике – связанный с источником жизни в Кеми, водой, которой нельзя преграждать путь.

Но главный для нас блок египетской этики, непосредственно связанный с идеями справедливости, справедливого общества, заключается в том, что образцовый египтянин – «не лгал, не заставлял других плакать, не клеветал, не сердился без причины, «не изводил никого», не закрывал уши от слов правды, не порицал, не был жесток, не судил поспешно». Он также «не поднимал руку на слабого, не был причиною недуга или слёз, никому не причинял страданий, не отнимал молока от уст детей».

Кроме того, египтянин идеала – «не опозорил никого и не чинил зла, не говорил высокомерно, не чинил зла людям, не вырывал хлеб у ребёнка, и не относился с презрением к богу моего города».

Здесь мы практически дословно встречаем то, о чём говорили выше теоретически: храмовую теорию возникновения государства и общества (вначале городского), в котором друга от врага отделяет культ (а зримым выражением разделения выступает городская стена: сторонники культа внутри, противники – снаружи).

***

Отметим в рамках нашей темы, что в дальнейшем представления о справедливости в Египте приближались к прозрению будущих христианских ценностей. XII династия фараонов выдвинула культ нового государственного бога — Амона. Средоточием культа Амона стал в это время город Фивы, на севере фиванского нома. Амон, которому для придания большего веса приписали кое-что от верхнеегипетского бога плодородия Мина, был отождествлён с древним государственным богом Солнца Ра под именем Амон-Ра.

Государственный культ отразил в себе углубление и расширение идеи небесной общечеловеческой справедливости. Амона-Ра описывают заботящимся о самых ничтожных тварях, внемлющим мольбе несчастного, спасающим робкого от гордого, судящим между убогим и сильным.

Таким Амон-Ра изображается в славословии, известном полностью по рукописи Нового царства (середины XVIII династии) и по отрывкам, сохранившимся от периода конца Среднего царства. Представление о Боге, как о защитнике бедняков – оказалось жёстко противопоставленным зоологическому культу силы и успеха, тому древнейшему из убеждений, что «победителей не судят». Культ Амона предполагал, что именно победителей особенно строго будет судить небесная справедливость, именно к наиболее сильным она будет наиболее придирчивой...

(Продолжение следует)

Александр Леонидов; 12 апреля 2018