– Так, как представляют себе люди, которым сильно хочется перемен, наша страна не изменится. Потому что иначе Россия перестанет быть Россией.
Например в нашей стране нет права как элемента социально-политической жизни.
В американских фильмах сражаются прокурор и адвокат, и в итоге побеждает правосудие.
Вот такого у нас никогда не будет, хотя было бы неплохо.
В России есть справедливость и воля. А права и закона нет.– 94% обвинительных приговоров – это справедливость?– Это чудовищно.
У нас есть ментальное представление, что жизнь должна быть устроена по справедливости.
Оно рождает революции и бунты.
Тебя могут посадить, просто потому что тебя посадят. И это ни с чем не связано. Жеглов говорил, что невиновных нет и не бывает. Мы все изначально в чем-то виноваты. И это делает наш народ сильным в момент войны, голода, смирения.
Нам себя не жалко – мы же все с червоточинкой.
– Вы чувствуете, что сейчас страна терпит?– А когда она не терпела?
С 2005-го по 2014-й Россия жила очень хорошо. Мы покупали недвижимость, ездили за границу и были счастливы. Плюс Олимпиада и Крымнаш. Это было десятилетие абсолютного ликования, хотя и тогда казалось, что мы что-то терпим, что нам тесновато…
Для меня показатель здоровья общества – это уважение к учителям, врачам, работникам культуры.
Я вхожу в попечительский совет и родительский комитет в школе у дочки.
И вижу, что люди, которые формируют нового человека, стали услугой.
Мой отец был учителем. Преподавал в школах, интернатах, детских домах Дзержинска – одного из самых бандитских и разбойничьих городов.
Как-то я зашел к нему на работу и вижу, как он, высокий, идет по коридору, а в руках – витая железная цепочка.
Пэтэушник перебегает ему дорогу и отец как даст парню по спине этой цепочкой. А потому что «нечего тут бегать». Сейчас бы папу посадили, но тогда он выстроил общение «я – хозяин, буду преподавать, а вы будете молчать».
Очень в русской традиции.
В СССР на учителя смотрели как на начальство. А сейчас родители обращаются к учителю сверху вниз: «Что ты себе позволяешь ? Это мой ребенок!»Это тоже правовой излом. Нельзя кричать на ребенка, нельзя унижать ребенка, нельзя критиковать его увлечения… Список запретов все ширится и ширится.
Учитель под гнетом административных и уголовных законов – пострадавший, он боится детей. Хотели законность?
Учителей не уважают, потому что есть законность.
К учителям относятся так, что им самим страшно.
– Право и судебная система у нас очень избирательны…– Наверное, да.
Я – ополченец с Донбасса. Из России туда незаконно приехали тридцать тысяч человек в качестве добровольцев. Некоторые брали с собой оружие. С точки зрения закона нас всех можно посадить. Так что не мне говорить «ой как плохо, что законы не работают». Потому что иначе я должен сдаться.
Но сказать «хорошо, что не работают» я тоже не могу. Я не понимаю, как в нашей сложнейшей действительности приспособить законы к реальности.
Я сам находился в контексте национал-большевистской партии, которая была признана экстремистской. Нас всех должны были убить, сжечь, закопать. И нас сажали, кстати. Когда я в США рассказываю про деятельность нацболов, мне говорят, что в их стране я уже бы давно сел. И не на пять лет, а на пятьдесят.
Я не могу сказать, что Россия – правовая страна, она бесправная.
Но права нет нигде.
– А почему вас не преследуют в России как ополченца?
– Потому что Путин в самом начале сходил в храм и поставил свечку за ополченцев Донбасса.– То есть царь сказал, что сажать не надо?
– Но не только же меня. Россия полна людей, которых не сажают. А потом запросто могут взять и посадить. И это будет по закону.
– Сейчас Россия – это Путин? Государство – это я?– У нас не абсолютизм.
Путин – это Ельцин Центр и колоссальные вложения в оборонку, Крымнаш и либералы на ключевых местах.
Путин – это цветущая сложность.
– Путин – это необязательность исполнения законов.
– Нигде в мире не сажают столько людей за коррупцию, как в России. И все меняется на глазах.
В ГАИ раньше 100 процентов брали взятки, теперь – семь.
Этническая мафия на рынках почти исчезла. А в Италии с этим ничего не могут поделать.
– Но если приедут чеченцы – всем станет страшно. В этом и есть избирательность. Прилепину можно, Кульчицкому нельзя. Кадырову можно, Куйвашеву нельзя.– Избирательность – это принцип существования России.
В девятнадцатом веке в Польше предлагали конституцию, а на Кавказе Ермолов сносил деревни.
На Дальний Восток вообще ни один государь, кроме Николая Второго не доехал. Тоже избирательность.
Сюда – все, туда – ничего.
Здесь режем и убиваем, а там армия и конституция. Разве где-то иначе?
Сенаторы США, которые бомбят суверенные страны и сносят режимы, не сядут в тюрьму никогда.
– Сегодня есть в России свобода слова?– Конечно.
Представлены все точки зрения от Шендеровича, Улицкой до Проханова и Лимонова. Мы можем обсуждать все.
Такого нет в Европе. Там тебя просто засунут в дыру. Там радикалы и анархисты под табу.
– То есть нам можно все?– Многое.
Нельзя обсуждать личную жизнь Путина, но его друзей-вассалов – можно.
Навальный выкладывает особняки, доходы их жен и детей.
В Интернете тонны компромата на всех из окружения президента.
Конечно, об этом не говорит Киселев.
Но и на первых каналах США, Франции и Италии так же молчат.
– Навальный уравновешивает систему?
Такая альтернатива нужна в России, чтобы выпускать пар?– Навальный, «Эхо Москвы», «Новая газета» и вся эта условная Болотная площадь – конечно, да.
Они под присмотром, государство платит им деньги, у них есть свои взгляды.
Но взгляды эти противоречат русской цивилизации.
Эта альтернатива через запятую говорит: посадите вора, верните Крым, закройте военные базы, выводите войска с Донбасса, сажайте сепаратистов, выходите из Сирии, запретите коммунистов и прекратите влияние РПЦ.
То есть они начинают с коррупции, а заканчивают тем, что мы должны накрыться медным тазом. И это мне не нравится.
Я готов стоять с ними на одной баррикаде, пока речь про коррупцию.
Но продолжение их риторики отменяет мою жизнь и мои интересы.
– Они выражают мнение меньшинства?
– Это меньшинство, но очень влиятельное.
Если все сфокусировать в одно обидное слово, то они – Антироссия.
Они хотят, чтобы Россия была не такой, какой она была тысячи лет.
– Революцию делает меньшинство.
Недавно я был в Ульяновске в музее Ленина. Ходил по экспозиции и не мог отделаться от мысли, насколько малочисленны были люди, которые перевернули страну.
– Именно в этом и проблема. 98% населения останется дома и не пойдет на возможный Майдан. И пока одни замрут, другие все перевернут.
Перед революцией в России было 86% крестьянства.
Они жили с ощущением приближающейся смерти – с 1901-го по 1918-й в России восемь миллионов человек умерли от голода.
И крестьяне заключили негласный договор с большевиками, мол вы нам не очень симпатичны, но делайте что хотите, лишь бы не было старых порядков.
Сейчас у нас есть условные 86% путинского большинства, но сил, с которыми можно было заключить договор, нет.
С Навальным никто не заключит договор.– У Навального и оппозиции очень большевистский посыл: «Смотрите, сколько они воруют, мы возьмем и поделим на всех».
Мы – умнее и образованнее, мы будем лучше управлять Россией.
– После 1991-го, 1993-го и киевского майдана люди на это не купятся.
Нужен лево-правый базис для разных гражданских структур, которые будут работать с правом, понятием справедливости и включать механизмы, которые у нас пока не работают.
Если бы у нас было еще десять лет тишины, мы бы научились судиться как американцы, договариваться о правах как европейцы.
– Еще одно десятилетие тишины – это еще одно десятилетие Путина?
– Путин, не Путин, неважно. Просто десять лет без экспериментов. Но такого у нас нет, потому что санкции, падение доходов, упадок политической власти, отток капиталов…
В ближайшие десять лет в России будет болтанка. Не знаю, насколько сильная, но будет.
– Когда в самолете болтанка, пилот крепко держит штурвал и меняет высоту.
Что нам нужно сделать, чтобы не трясло?
– Государству надо леветь. Нельзя, чтобы 2% населения имели такое количество бабла. Это неразумно.
Крымнаш – это было левение, государству стало наплевать на людей со сверхдоходами, которые аффилированы в Запад бизнесами, женами, яхтами.
Их не спросили, брать Крым или не брать. И это отлично.
– Что все-таки означает, что страна должна леветь.
Раньше вы были нацбол, лимоновец, революционер. Сейчас – наоборот.
Вы государственно одобряемый писатель, ветеран Донбасса. Вы же сами правеете.– Все совсем не так.
После романа «Санькя» либералам и демократам говорили, что Прилепин – ваш враг, русофил и государственник.
И были правы. Я – неизменен. Я всегда находился в одной точке.
Мне как империалисту было несимпатична либерально-буржуазная Россия образца 2005 года, когда мы сдавали военные базы в Лурдесе и Камране.
А потом российский истеблишмент развернулся в противоположную сторону. Государство прошло круг и пришло в мою точку.
И я сказал: «Здравствуй, государство. Я – Прилепин. Я давно тебя ждал».
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
Законы нужны там, где люди совесть свою потеряли или совсем это чувство утратили. Совесть - голос Бога в человеке, который подсказывает как поступать правильно. На Западе это чувство утратили, поэтому они сочиняют законы по малейшему поводу и зачастую не в интересах большинства людей, а в пользу элиты.
