Он всегда не понимал, почему номера с видом на море стоят дороже, в своем доме он жил с зашторенными окнами, ему не нравилось палящее солнце и глаза его были полуприкрыты, он не был кротом, ему нравилась жизнь, но в серых тонах, внутри его часто играли духовые оркестры и девушки маршировали в спортивных трусах строем к определенной цели.

У него была семья, как у всех, но жил он как-то немного на обочине, в стороне, в толпе ему было душно, громкий смех пугал, он не плакал на похоронах, но был человеком не черствым, мог сунуть денежку на улице просящему, раньше, когда люди не боялись друг друга, мог поднести чемодан или тяжелую кошелку постороннему человеку, он не целовал жену, не кружил детей, не подбрасывал их к потолку, не тормошил, просто смотрел, как они растут и не мешал, у него не было друзей, посторонние женщины его не интересовали, его самого нашла его жена, потом женила его на себе, а он был ей признателен, ведь сам он никогда не сумел бы завоевать ее, зато у него были золотые руки, он делал мебель, реставрировал старые буфеты, шкафы и горки, его ценили, он никогда не подводил, делал на совесть.

На дворе мимо него прошла старая жизнь, а потом наступила новая, его клиенты, люди с достатком, перешли со своими гарнитурами и диванами из старой жизни в новую, а для него все осталось по прежнему.

Он плакал два раза и оба раза на Введенском, когда хоронил родителей, ему с собой было нескучно, все сбивались в стаи и кучи, кричали, воевали, требовали, а он нет, делал мебель, отдавал деньги жене и никогда он не срывался в ночь, не говорил, что жизнь проходит, жил свою жизнь и все, под давлением ездил на дачу и на море, не ходил на экскурсии, не глазел на чужую жизнь, довольный своей, а потом он заболел и ему сказали, что ему осталось жить месяц, он не дернулся, только последние три дня он лежал не вставая, а потом заснул и умер, никого не потревожив.

Так прожил один человек свою жизнь, не думая о подвигах, о славе, на похороны его кроме семьи пришли обладатели его буфетов и шкафов, инкрустированных столиков, звероподобных диванов и столешниц, они стояли слегка в стороне, бросили в могилу по горсти земли, посочувствовали сдержанно вдове и ушли, тихо сокрушаясь о потере своего мастера.

Многие нищие, пасущиеся на кладбище были крайне удивлены таким количеством обеспеченных людей, не поэт, не чиновник, не вор, что их привело в пасмурный день на кладбище.

Просто умер человек, просто один человек ушел, а когда еще придет такой на замену никто не знает.