.....Когда Арви наконец вырвался и приполз к Илмари, грязный, ободранный и голодный, то рассказал вещи, от которых даже Каарину бросило в пот. Это был не то что партизанский отряд. Это почти весь их лесной поселок укрылся среди болот, застигнутый летом сорок первого года внезапным наступлением. Но первое лето и первую зиму они не давали о себе знать. А на второе лето они взяли под свой контроль дорогу, по которой немцы подвозили подкрепления и припасы для своих войск, стоявших к северу от Куолаярви. Мосты на этой дороге охранялись финнами и были в безопасности, но идущие по ней немецкие машины стали терпеть урон от русских гранат и мин. Арви первый разведал местопребывание партизан и сам вызвался вести отряд эсэсовцев, прибывших для уничтожения их гнезда. Как раз в это время главная группа русских находилась в отлучке, уйдя выискивать подступы к большому мосту через Сювяйоки. И там ее перехватила финская охрана, пытаясь отрезать ей путь назад. Не теряя времени, эсэсовцы наметили себе такой план: проникнуть в болотное гнездо русских и устроить в нем засаду для их главной группы, когда она вернется. Командир отряда, в котором находился Арви, старый офицер-резервист, советовал им отложить эту операцию до зимы, потому что болота, среди которых русские укрылись, как на острове, в летнюю пору были непроходимы. Но немцам надоело терпеть постоянные потери на дороге, и они желали покончить с русскими немедленно. Финский офицер не стал с ними спорить и отдал в их распоряжение Арви, который сам вызвался указать им направление к болотам. Арви растолковал немцам, что через кольцо болот у русских устроено три перехода, которые охраняются пулеметами, причем у двух переходов пулеметы укрыты в скалах. Решено было перейти там, где русский пулемет не был укрыт камнями, но для отвода глаз направить также несколько человек и к двум другим переходам. Отряд гитлеровцев состоял из автоматчиков. Но были в нем и два миномета. Кроме того, была еще и русская женщина с годовалым ребенком на руках. Это была жена главного русского начальника из лесного поселка. Он же был теперь начальником их партизанского отряда. Жена русского начальника лежала в родильном доме, когда немецкая воинская часть вступила в поселок. Эсэсовцы взяли ее, собираясь использовать как заложницу. Она была красивая, черноволосая, но бледная и худая, и с трудом держалась на ногах, прижимая к себе спящую девочку. В первое лето муж пытался ее освободить, но не смог. Приведя гитлеровцев к месту третьего перехода через болотную топь, Арви объяснил их офицеру, что пусть солдаты не смущаются, если будут местами проваливаться до колен. Там на небольшой глубине утоплены тяжелые коряги. Пусть по ним и лезут зверю в зубы, а ему, Арви, пора обратно. Офицер опять что-то крикнул, грозя Арви пистолетом, и переводчик пояснил: — Он приказывает вам немедленно перейти через болото, иначе уложит вас на месте, как изменника. Арви посмотрел на офицера и понял, что тот не шутит. Его солдаты и фельдфебели тоже стояли наготове. Тогда Арви пошел через болото в сторону русских. Самым страшным при этом было ожидание пули в лоб с русской стороны. И кто знал, где он сидел, их пулеметчик!— Не стреляйте, я ваш друг. Не стреляйте, я ваш друг. — Крикнул он. Пожалуй, что его услыхали, потому что стояла полная тишина. До берега оставалось семь метров, а выстрелов не было. И едва он ступил на твердую землю, как эсэсовский переводчик заорал на своем страшном языке, который он считал финским: — Разведать местность! И доложить! Мелькнула мысль, что русские совсем ушли из этих болот и вся его разведка оказалась неправильной. Но к тому времени, как он окончательно успокоился и даже раскрыл рот, чтобы крикнуть им, что путь свободен, гитлеровцы вообразили, что он сбежал от них, и попробовали зацепить его несколькими очередями из автоматов, а заодно принялись прочесывать перелесок за болотом в разных других местах. От такой напасти Арви бросился бегом в глубину перелеска. Но пули, посланные низко над землей, свистели так близко от его ног, что он не выдержал и прыгнул на первую попавшуюся березу. Она оказалась тонкой, и сучья гнулись под его ногами, но выбирать было некогда. Он вскарабкался по ней как можно выше, крича оттуда, чтобы они не стреляли и переходили скорей болото без всякой стрельбы, потому что никаких препятствий нет. Но голос его тонул в трескотне автоматов, и он умолк, притаившись густой листве. Пули все еще свистели понизу, и под их защитой часть эсэсовцев двинулась через трясину. Утреннее солнце ярко освещало болото, и Арви отчетливо видел сверху тех, кто переходил трясину. Он даже узнал переднего фельдфебеля Шульца, веселого парня, который на пути сюда потешал остальных разными смешными выходками. В трех-четырех шагах от перелеска даже остановился, повернувшись лицом к своим приятелям. Вид у него был такой, как будто за этой стеной зелени, откуда все они ждали смерти, он собирался показать им что-то забавное. Его соратники тоже успокоенно выпрямились. Но в это время вздрогнула под Арви береза, вздрогнул весь лес, как бы пронзенный насквозь трескотней русского тяжелого пулемета. Первым упал Шульц, за ним стали падать его спутники. Кто-то закричал от боли и ужаса,, и те, что шли последними, стали торопливо поворачиваться лицом назад, чтобы вернуться скорей под защиту кустарника. Но в это время огонь русского пулемета переместился от передних к последним. Арви видел, как самый последний упал лицом в грязь. Никто не убежал из этой группы ни вперед, ни назад. А те, что опять открыли огонь из-за кустарника, только зря тратили патроны. Для них пулемет был недоступен. Арви внимательно всмотрелся в то место, где грохотал русский пулемет, сотрясавший вокруг себя болотистую землю, и понял, что с того берега его не достанут ничем. Он был заслонен двумя толстыми соснами. А в промежуток между стволами сосен смотрел автомат. К этому автомату и прильнул русский сразу, как только покончил с группой Шульца. И после его нескольких коротких очередей огонь с той стороны прекратился. И сразу стало очень тихо в лесу. Даже птицы приумолкли, напуганные непривычными звуками. Глаза Арви его смотрели на руки и ноги, торчавшие из черной грязи посреди болота. Подумать только: шло 8 здоровенных парней, и вот вместо них там груда мяса. И все это сделал один человек. Арви все еще пытался увидеть его, чтобы придумать способ достать его чем-нибудь, хотя бы ножом, но стояла такая тишина, что он не смел шевельнуться. Шуршанье веток могло бы его выдать русскому. Где-то в отдалении, километра за четыре, тоже слышалась пальба. Это выполняла свою отвлекающую роль у соседнего перехода через болотную топь другая часть эсэсовского взвода. Но стрельба оттуда доносилась так глухо, что не могла нарушить установившуюся здесь тишину. И пока Арви выжидал, кусты под ним зашуршали, и среди зелени мелькнули желтые волосы какой-то девки. Через плечо у нее висела большая, толстая сумка, в руках виднелись две железные коробки, наверно с пулеметными лентами. Она о чем-то пошепталась под прикрытием зелени с русским пулеметчиком и ушла от него, унося наполовину опустевшую сумку и только одну коробку с лентами. Ушла она быстро, почти бегом, в сторону далекой стрельбы. И едва шаги ее затихли в гуще леса, как началось другое действие этого страшного представления, в котором Арви оказался единственным зрителем. По ту сторону болота из-за кустарника вышла женщина с ребенком на руках, вернее ее вывел эсэсовский офицер. И, стоя вплотную к ее спине и подняв кверху свой пистолет, он крикнул что-то по-русски. И этим же пистолетом он сделал знак своим штурмовикам, отправляя еще одно отделение через черную грязь. По-русски он повторил свои слова несколько раз, потрясая пистолетом над головой женщины, и Арви понял, что он грозит пристрелить ее при первом же выстреле со стороны русского пулеметчика. Он, конечно, не мог знать, кто сидит за пулеметом, но был уверен, что жену партизанского главаря пожалеет всякий. Однако женщина оказалась не из робких. Она знала, что произойдет с обитателями болота, если эсэсовцы прорвутся к ним. И, думая только об этом, она крикнула: — Стреляйте, товарищи! Не обращайте на меня внимания. Не дайте им перейти! Стреляйте! Вы обязаны стрелять! Она крикнула это по-карельски, чтобы немцы не поняли ее слов. И вдруг русский пулеметчик крикнул ей тоже по-карельски отрывисто и громко: — Маша, пригнись! Она пригнулась, но вместе с ней пригнулся офицер, и пуля из русского автомата прошла над ними обоими. Зато офицер так тряхнул ее, когда выпрямился, что она едва не выронила ребенка. Ствол русского автомата тщетно продолжал нащупывать голову эсэсовского офицера. Женщина была рослая, и офицер легко прятался за ней. А тем временем его солдаты уже достигли половины пути. Они шли, осторожно переступая через трупы своих, застрявшие на утопленных корягах. Видя это, женщина снова торопливо заговорила: — Стреляй, Ваня! Не жди! Но он крикнул ей в ответ: — Ложись! Она опять послушно согнула колени, но офицер с такой силой рванул ее кверху, что она почти повисла на его руках. И, пытаясь вырваться повторяла: — Стреляй, Ваня! Стреляй! Такой разговор она вела с ним после года разлуки, держа на руках его ребенка, которого он первый раз в жизни видел. В пути девочка спала, а теперь испуганно таращила глазенки, разбуженная стрельбой. А гитлеровцы тем временем почти преодолели болото, и в широко раскрытых глазах первых двух из них Арви уже видел затаенную радость оттого, что до перелеска им осталось всего пять шагов. Но он увидел также, как вместо автомата шевельнулся опять ствол пулемета, и услышал, как пулеметчик сказал другим голосом одно короткое и мягкое русское слово: — Маша… И столько было вложено в это слово нежности и любви, и страдания, и тоски, и гнева, и черт знает чего еще; столько было вложено в его слово всего этого, что женщина по ту сторону болота не выдержала и зарыдала, но продолжала твердить свое: — Стреляй! Я знаю все, родной мой! Но стреляй же скорее! Не пускай их! Ради бога, стреляй! Передний эсэсовец уже протянул руку к веткам крайнего куста. За ним на моховую почву ступил из грязи второй. И в голосе женщины послышался грозный приказ, когда она еще раз отчаянно крикнула: — Стреляй! Арви услыхал, как русский Иван застонал под своим зеленым прикрытием, но вслед за этим устроил гитлеровцам такую пляску смерти, что лучше бы не родиться на свет, чтобы все это видеть. Никто не дотянулся до зелени перелеска. Снова захлюпала грязь, глотая идиотов, которые поверили, что русский ради жизни одной своей жены и ребенка отдаст на съедение гитлеровским удальцам женщин и детей целого поселка. Маша лежала на земле. Немец трижды выстрелил ей в спину. Ребенок тоже был убит этими выстрелами. А пулемет его отца продолжал извергать огонь прямо в лица орущим, стреляющим и падающим эсэсовцам, справляя страшные поминки над неподвижными телами матери и ребенка. Он стрелял с такой яростью, что даже упавших не оставлял в покое, продолжая посылать в них пули, словно желая этими пулями вдавить их глубже в черную грязь. Шестеро их было на этот раз, попробовавших проскочить в перелесок, и ни один из шестерых не проскочил. И назад тоже ни один из них не вернулся. Тогда снова заработали немецкие автоматы, которых стало заметно меньше. А к их трескотне присоединился более тяжелый выстрел, и в перелесок залетела мина. Она упала в полусотне метров от Арви, и лес дрогнул от ее разрыва. Потом раздался второй такой же выстрел, и новая мина ударила в лесную гущу, опрокинув какое-то деревце. Потом оба миномета заработали сразу, встряхнув лес еще двумя хлесткими разрывами. Это были страшные минуты для Арви, и не хотел бы он, чтобы они повторились когда-нибудь в его жизни. Разрывы мин переместились к двум соснам, за которыми притаился русский Иван. Мины то падали рядом с этими соснами, то ударялись в них, рассыпая над его головой свои осколки, обломки сучьев и расщепленные куски стволов. И пули из автоматов теперь тоже непрерывно хлестали в одно и то же место: — и все для того, чтобы достать этого неуязвимого русского или хотя бы не дать ему поднять головы, пока новая цепь преодолевала болото. На этот раз они пытались переправиться бегом. Застрявшие в грязи на утопленных корягах трупы помогали им в этом. Незачем было ступать ногами в жидкую грязь там, где из нее выступал труп. Им было не до того, чтобы разбираться, хорошо это или нет — бежать по телам убитых товарищей. Офицер зарычал на них из-за кустарника, и они побежали по узкой полосе переправы редкой цепью, изгибаясь на бегу вправо и влево и подпрыгивая среди тяжелых черных брызг, чтобы не дать в себя прицелиться. В то же время каждый из них, конечно, надеялся, что с пулеметом русского уже покончено и что никаких препятствий на их пути к перелеску больше не осталось. Арви пытался их в этом разубедить. Но голос его тонул в грохоте огненной бури, которая хлестала теперь только в одну точку: в пулемет русского Ивана. К тому времени мины успели основательно поработать в лесу, открыв перед глазами Арви такие места, которые были до того укрыты от него листвой. И это помогло ему разглядеть наконец яму русского, выкопанную позади двух толстых сосен, уже искромсанных наполовину пулями и минами, а в яме — пулемет, направленный на переправу. Но вместо окровавленного трупа русского Ивана он увидел его живую русую голову, прильнувшую к прицелу пулемета, в то время как руки его спешно заправляли в пулемет новую ленту, ту самую, что принесла ему желтоволосая девка. Волосы его были всклокочены, и в них застрял разный мелкий лесной сор, вперемешку с иглами сосны и клочьями мха, но он были жив и здоров. На этот раз Арви не раздумывал долго. Не видя пользы от своего крика, он выхватив нож, взял его за кончик лезвия и метнул в русую голову, стараясь попасть ниже уха. Когда-то он умел попадать довольно точно ножом в цель метров за десять, а тут было не больше восьми. Но получилось так, что от резкого движения сучок под его ногой подломился, и он полетел вниз. Рука из-за этого сделала неверное движение, и нож вонзился в ствол сосны на ладонь выше головы русского. Тот скорее почувствовал, чем услыхал среди стального грохота и рева сухой короткий звук входящего в дерево лезвия возле своей головы. Но, почувствовав, он сразу поднял вверх глаза и моментально определил по положению ножа, откуда он мог прилететь. И, определив это, он повернул свое лицо в сторону Арви. И Арви увидел, что это был совсем еще молодой парень, гладко выбритый, худощавый, и что глаза у него были темно-серые, слегка тронутые голубым цветом. И ничего не было в нем приметного, в этом парне, если бы сквозь голубовато-серый цвет его глаз не проглянуло что-то настолько жуткое, от чего даже у Арви тронуло холодом затылок. Да, Илмари был прав, пожалуй. Не стоило их задевать. Но кто же знал, что в них пробудится такое! На первый взгляд все они выглядели способными терпеливо и покорно принять все, что на них обрушилось. Ну и принимали бы на здоровье! Зачем было им пытаться идти против судьбы? И этот парень тоже. Зачем он ударился в такое дело? Принял бы все безропотно и не потерял бы теперь свою Машу и ребенка. А ведь и он, должно быть, в мирное время был полон доброты и задумчивости. По вечерам он ходил, наверно, со своей Машей куда-нибудь на берег озера и мечтал с ней там, как у них водится, о коммунизме, который они вместе собирались построить. И глаза его в то время тоже были похожи на вечернее озеро. А теперь в них кипела буря и сверкали молнии. Да, не следовало, пожалуй, такой народ затрагивать. Только на одну секунду остановились эти глаза на Арви, и для него стало ясно, что спасения ему не будет, если останется в живых этот задумчивый русский Иван..... Оценили 66 человек Показать список поделившихся
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
