Это дореволюционное письмо издателю Русского вестника принадлежит перу Александра Семеновича Шишкова, который чуть не век служил верой и правдой четырем царям, как адмирал и госсекретарь, министр просвещения и президент Российской Академии наук.
Государь мой!
Примите от русского человека чистосердечную благодарность за то, что вы под названием Русского вестника трудитесь издавать по содержанию своему весьма полезную, по слогу же пера вашего весьма приятную книгу.
Продолжайте бодрственно указывать нам на нравы и деяния наших предков, которыми мы паче величаться, нежели стыдиться, причину имеем.
Продолжайте уличать иностранных писателей в их ложных о нас мнениях. Вы совершенно правы: если выписать из книг их все те места, где они рассуждают о России, то ничего не найдем мы в них, кроме хулы и презрения. Везде, а особливо до времен Петра Великого, называют они нас дикими, невеждами и варварами.
Нам бы надлежало вывесть их из сего заблуждения; показать им, что они обманываются; дать им почувствовать древность нашего языка, силу и красноречие священных наших книг и многих оставшихся еще памятников. Нам бы надлежало отыскать, собрать, представить в совокупности разные рассеянные в летописях и других старинных повествованиях верные свидетельства, что предки наши были не дикие, что они имели законы, нравственность, ум, рассудок и добродетели. Но как сделать сие, когда мы, вместо любви к языку своему, всячески от него отвращаемся? Вместо вникания в собственные наши хранилища, вникаем только в сплетаемые на чужих языках о нас сказки и сами ложными их мнениями заражаемся? Петр Великий, говорят иностранцы, преобразил Россию. Но следует ли из сего заключить, что до него все было неустройство и дикость? Да, при нем Россия поднялась и вознесла высоко главу свою; но и в самые древнейшие веки имела она свои достоинства: один язык ее, сей твердейший меди и мрамора памятник, вопиет громко в уши тех, которые имеют у себя уши.
Бытописания и свидетельства не престают чрез то существовать, что их не читают, и разве тех только не выведут из ложного мнения, которые отвращают от них и ум свой, и слух.
Смотря на портрет предка моего, я вижу, что он не похож на меня: он с бородою и без пудры, а я без бороды и напудрен; он в длинном и покойном платье, а я в узком и коротком; он в шапке, а я в шляпе. Я гляжу на него и улыбаюсь; но если б он вдруг ожил и взглянул на меня, то конечно, при всей своей важности не мог бы удержаться от громкого смеха.
Наружные виды не показывают достоинства человека и не свидетельствуют истинного в нем просвещения.
Благочестивое сердце, здравый разум, праводушие, безкорыстие, мужественная кротость, любовь к ближнему, усердие к семейственному и общему благу: вот истинный свет! Не знаю, можем ли мы, просвещенные, похвастать тем пред нашими предками, которых иностранцы, и мы за ними, именуют невеждами и варварами.
Недавно случилось мне в книге, называемой Историческое описание города Пскова, прочитать письмо псковитян, писанное в началеХШ столетия к великому князю Ярославу. Слог и образ мыслей наших соотечественников столь достопамятны, что я здесь письмо это выпишу.
Новгород и Псков (Плесков) были в древности две республики или два некие особые правительства. Они повиновались великому князю Российскому. А Псков, как новейшая и младшая республика, почитал и повиновался старшей, то есть Новгороду. Однако каждая из них имела своих правителей, свои войска. Связь и подчиненность их была некая добровольная, не столько на силе единовластия, сколько на согласии и дружелюбии основанная. Каждая из республик могла опираться на собственные силы свои, могла отторгнуться от другой; но добрая воля, данное слово, чувствование братства не допускали до разрыва. Так единодушная семья, приученная родительскою властью от самого малолетства быть согласною, хотя и лишится потом отца своего, но родственный союз между собой хранит ненарушимо. Исполнение таких добродетелей показывает соединенное с благочестием праводушие и доброту нравов. Мы увидим, каковы были псковитяне.
В 1228 году князь Ярослав, без предупреждения, пошел в Псков, под видом, яко бы идет войной на рижан и немцев. Но в самом деле, как подозревали, хотел, войдя в Псков, перековать всех градоначальников и отослать их в Новгород. Псковитяне, слыша, что Ярослав везет к ним цепи и оковы, заперли град, и его не впустили.
Ярослав, видя такую противность, возвратился в Новгород и, созвав вече, жаловался на псковичей (плескович), говоря, что он никакого зла на них не мыслил, и желез для кованья их не имел, а вез к ним в коробьях подарки, сукна, парчи. Для того просил на них управы, а между тем послал в Переславль за своими войсками, делая всегда вид, будто хочет идти на рижан и немцев, но в самом деле помышляя отомстить псковитянам за учиненное ими упорство. Полки Ярославовы пришли в Новгород и стали вокруг в шатрах, по дворам и на торжище. Псковичи, слыша, что Ярослав привел на них войска, боясь его, учинили мир и союз с рижанами, выключив из него Новгород и положа так:
Если новгородцы пойдут на плескович (псковитян), то рижане обещали всею силою помогать, а если Литва пойдет на рижан, то плесковичи им будут помогать; и дали по осьми мужей знатных в залог.
Таковое скорое и внезапное примирение со всегдашними неприятелями требовало, конечно, искусства и сведения в политических делах. Сверх того, на чем союз сей основан? На общей пользе, ибо рижане во всяком случае им помогают, псковичи же против новгородцев им не помогают. Итак, даже при обороне своей от новгородцев не позабыли они в особом от них союзе соблюсти должное к ним уважение и любовь. Такой поступок весьма далек от варварства и не-вежества. Но последуем дальше за повествователем.
Новгородцы, говорит он, уведав о том, стали на Ярослава роптать, что без причины хочет на псковичей воевать. Тогда Ярослав переменил насильственное намерение свое и, послав к псковичам Мишу Звонца, велел им говорить:
Весьма мне дивно, что вы с неверными мир и союз учинили, а меня, князя вашего, принять не хотели. Ныне пойдите со мной на войну; а я обнадеживаю вас, что вам никоего зла не мыслил, токмо отдайте мне тех, кто меня вам оклеветал.
Посмотрим, как псковитяне на такое укорение отвечали. Правда, их письмо не похоже на пустоцвет многих нынешних писаний, нет в нем игры слов, скрывающих настоящие чувства и мысли, но зато нагая правда и простыми словами обнажает и душу, и сердце. Вот сей ответ:
Кланяемся тебе, князю Ярославу и братии нашей новгородцам, и вам на ваши слова ответствуем: на войну с вами нейдем, и братии нашея, которые правду говорят, не отдадим.
Вот каковы были нравы прежних людей! Целое общество защищало правдивого человека, и скорее соглашалось само за него пострадать, нежели предать его за усердие! Псковитяне продолжают:
Что мы срижанымир и союз учинили, в том вам нет порока, вси бомы вернии и неверный человеки от единого Адама дети, и нам нет с ними ни коея разности: того радиулюбили лучше пожить в покое и любви, нежели во вражде и войне; злу же их и беззаконию не прилепляемся, но в мире со всеми жить добро.
Рассуждают ли так варвары? Думают ли так невежды? Терпимость вер, которую в восемнадцатом веке Вольтеры и другие писатели с таким рвением и жаром защищали, здесь, при таких мнениях и нравах, имела бы нужду в защите? Вам в том нет порока, говорят они новгородцам. Вам! Какая родственная связь! Так благонравный брат или сын отвращается от порока, чтоб безславием своим не обезславить брата или отца.
Далее говорят они:
Ты княже умный и смысленный, помысли и рассуди, ежели сии рижане беззаконнии, видя наше состояние смиренное и любовное, познают истину, и обратятся на путь спасения, то нам есть честно и полезно; если хотя и пребудут в том, как они есть, нам нет от них ни вреда, ни безчестия.
Какая уверенность в самих себе и в своих добродетелях! Не боялись они повреждения своей нравственности от чуждого народа, не опасались уничижиться и стать их обезьянами, но думали, что другие народы, видя их состояние смиренное и любовное, от них просветятся, от них сделаются добронравными.
Они письмо свое оканчивают так:
Ежели вы вздумали идти на нас, мы против вас со святою Богородицею и поклоном, а не с оружием и злобою; понеже новгородцы издревле братия наши. Тако вы нас посеките, а жен и детей плените, ежели вы беззаконнии.
Можно ли сказать почтительнее, благоразумнее, чувствительнее? Какая твердая связь и уважение к соотечественникам! Какая воздержность и обуздание естественного гнева посреди обид и огорчений! Какое глубокое почтение и покорность к старейшему себя!
Повторим эти слова. Их мало один раз повторить. Их можно тысячу раз повторить, и всегда с новым удовольствием. Ежели вы вздумали идти на нас, мы против вас со святою Богородицею и поклоном, а не с оружием и злобою; понеже новгородцы издревле братия наши. Господа иностранцы! Покажите мне, если можете, не говорю в диких народах, но посреди вас, просвещенных, подобные чувствования!
Тако вы нас посеките, а жен и детей плените, ежели вы беззаконнии. Без сомнения, псковитяне, изъявляя такую покорность, знали нравы своих собратий и соотечественников, знали, что выражение ежели вы беззаконнии могло удержать их от всяких несправедливых поступков. Слово беззаконие было тогда гораздо страшнее, чем ныне.
Одно это происшествие показывает уже, какую нравственность имели предки наши, и как далеко были от варваров и диких, задолго до того времени, с которого иностранцы нас, и мы за ними сами себя начали полагать в числе людей.
Фрагмент из книги "Славянорусский корнеслов"
Оцените материал:
ПОДЕЛИСЬ С ДРУЗЬЯМИ:
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
|
