Главная | Регистрация | Вход | Личные сообщения () | ФОРУМ | Из жизни.ру | Модераторы: Pantera; IgChad | Контакты

Пятница, 29.03.2024, 07:54
Привет, Гость Нашей Планеты | RSS

ПОДПИСАТЬСЯ НА ИЗВЕЩЕНИЯ ОБ ОБНОВЛЕНИЯХ САЙТА


Форма входа
Логин:
Пароль:

плюсы баннерной рекламы

Загрузка...



Загрузка...


Статистика

Рейтинг@Mail.ru


Новости сегодня
ВЛАДЕЛЬЦЫ "КРОКУСА" О КОТОРЫХ МОЛЧАТ: СТАЛО ИЗВЕСТНО, КАК АГАЛАРОВЫ ВСЕХ ОБМАНУЛИ (0)
Россияне победили «Властелина Тьмы»! (0)
О роли Франции в украинском конфликте (0)
Путин преподал "урок вежливости" властям Японии, за неуважение к России (0)
Узурпаторы всего Человечества (0)

Новости готовят...

Новостей: 27785

В архиве: 11391

Новостей: 8000

В архиве: 11931

Новостей: 3998

В архиве: 155

Новостей: 3987

В архиве: 8413

Новостей: 2785

В архиве: 4005

Новостей: 1327

В архиве: 338

Новостей: 1272

В архиве: 438

Новостей: 1035

В архиве: 17

Новостей: 948

В архиве: 6968

Новостей: 879

В архиве: 1480



Модераторы: Pantera; IgChad

Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS
Форум » ВАШИ ЛИЧНЫЕ СТРАНИЧКИ » Вы можете создавать свои личные странички именно здесь » Мир прозы,, (Интересные истории,стихи,цитаты)
Мир прозы,,
Михалы4Дата: Пятница, 01.10.2021, 15:24 | Сообщение # 2526
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Помню в детстве, в моём замкадье,

в общежитиях и заброшках

постигалось: не все мы – братья,

ни по разуму, ни по роже.

Первым бей. Начинай с начала –

понималось довольно просто.

И звучало, не прекращаясь,

эхо канувших девяностых.

***

Здесь за рекою на окраине
пейзаж совсем не живописен:
бараки, помнящие Сталина,
желтеют, как страницы писем.

Пускай изменчиво Отечество,
эпоха списана в музеи,
но тем дороже их свидетельство,
чем жизнь тревожнее и злее.

***

В холодном полутемном дворике,
где ветер тянет пальцы к сердцу
оглянешься на чьи-то окрики
и не узнаешь друга детства.
- Как жизнь?
- Как сам?
Другое-прочее...
Все потихонечку и просто.
И занят вечером не очень-то,
и можно завалиться в гости...
...От табака в квартире сумерки,
вино, закуски, чей-то гогот...
- Как старики твои?
- Да умерли.
- Давно?
- А хрен ли их упомнит.

...Пьешь залпом да пройти б сквозь стену и
не видеть пьяные ухмылки.
На шкаф таращишься растерянно
сквозь бесконечные бутылки -
на фотографии измученной
прожженный сигаретой мальчик
сжимает грузовик игрушечный
и, кажется, беззвучно плачет.

***

Как рыба подо льдом
стучится безуспешно,
я так же бьюсь под ним
в своей земной пыли
и знаю об одном:
что с этим миром грешным
я сам неразделим,
хоть режь, хоть пристрели.
"Люблю" - намалевал
пацан на тротуаре.
На букве "л" едва
скулит избитый пес...
Какие тут слова?
Да, все мы Божьи твари,
а кто-то - просто тварь
и это все всерьез.
Я колочусь в свой лед
среди любви и смерти -
да, тесноват мирок
двуногого зверья -
и знаю наперед,
что жизнью не измерить
той глубины, что Бог
вложил в него, творя.

***

Луна окурком погаснет вскоре
и в полумраке на тесной кухне
сидим, смеемся, не зная горя,
а этот мир неизбежно рухнет.
Неловко выскользнет прямо на пол,
когда закроет глаза усталость...
...И Божий сын громко крикнет: - Папа!
Твоя игрушка опять сломалась...

И будет свет сотворяться снова,
и будут, в трепет вгоняя души,
жрецы гнусавить святое слово:
- Был за грехи прошлый мир разрушен!

***

Иду на свет знакомой вывески,
в карманах наскребая медь.
Я помню что-то про Васильевский
и про желанье помереть.
Неотвратимо и пугающе
дороги все ведут в раздрай -
у каждого свое пристанище,
тут выбирай-не выбирай...
Шутить с судьбою дело вздорное -
она всему дарует суть.
Мне в Черноземье близко черное,
но не курортное отнюдь.
В самом себе и муть и прочее
вздымая, не жалея сил,
я видел Господа воочию,
который в скорую звонил...

***

Не знаю сам - от сердца, от ума,
а может просто так в порядке бреда
мои друзья оглохшие дома
и навсегда ушедшие поэты,
которые не знают обо мне
и о стране теперь уже не красной.
А истина конечно же в вине,
а чья вина - и этого не ясно...

***

Сколь про русский простор не талдычь,
тем не менее снова и снова
упираешься взглядом в кирпич
безымянного дома жилого,
что стоит где-то возле пивных,
возле звона стаканов и денег,
и стараньями местной шпаны
размалеван как школьный учебник.
Дураком тут стоишь не у дел
и стараешься вызнать ответы:
сколько стоят на Божьем суде
все твои мотылянья по свету?

***

Проживаю сейчас от рубля до рубля,
не мечусь от попойки к попойке.
И смотрю день за днем как дымя и пыля
самосвал выползает со стройки.
Волочет себя вверх и хрипит вопреки
гололеду, пригорку и лени...
И становятся тверже смешные шаги
по придуманным мною ступеням.

***

Вдруг настигает пониманье времени:
все сменится - каких ни пробуй мер.
Целуются у памятника Ленину
те, кто не знают слова "пионер".
Побольше б видеть этих милых странностей
среди житейской серой шелухи.
И неизбежность наступленья старости
покажется вдруг делом неплохим.

***

Театральных понтов не приемля,
звезд с небес никому не сулил -
я топчу эту грешную землю
сколько хватит здоровья и сил.
И хоть мог бы навешать такое! -
не гонюсь за житьем, как в раю.
Липецк свой разделяю с тобою,
значит жизнь разделяю свою.

***

Отпадает лишнее - и вот
правда не укроется в рукав.
Мертвым сном спит тракторный завод,
на трамвайный грохот наплевав.
Счастья посулили дохрена -
обещанья унесло рекой,
но назло проклятым временам
жив родной поселок заводской.
И когда корежит душу мне,
я иду по улицам один.
Устояв под ветром перемен,
выдержим, что будет впереди...

* * *

Вслепую растасовывая годы,
судьба меня родиться подвела,
когда страна паленую свободу
без закуси хлестала из горла.
И молодость, с ног сбитая, ложилась
под мрамор в неизбывный ровный ряд.
Вновь чья-то мать рыдала и молилась...
А я не знал, что рядом смерть носилась
и в этом был, конечно, виноват.

* * *

Постой сейчас со мной и слов совсем не надо –
побережем слова, как силы берегут.
А там – рванём вперед из нашего разлада,
из пробок своего промышленного ада,
хотя, конечно, в рай ворваться не дадут
никак без пропусков, без взяток, без лукавства…
А впрочем, всё равно – мы всюду чужаки.
Сменив степенный быт на вечные мытарства,
ночной колёсный стук глотаем, как лекарство,
и обострённый бред несём в черновики.

* * *

Дурная пора межсезонья...
Живя на пороге зимы,
невольно находишь резоны
выпрашивать снова взаймы
у бога в любой ипостаси
(где истинный – сам разберись!),
ничтожную горсточку счастья –
украсить продрогшую жизнь.
Согреться не водкой, но лаской,
любить – чтоб до смерти вдвоем...
Однажды сбываются сказки,
хотя они, знаешь, вранье.

* * *

Пока ещё трамваи живы,
мне кажется, и я живу
не тощей справкой из архива,
а наяву.
Стук металлического сердца
вновь одурманивает сном,
и катится вагон по детству,
где я в окно
смотрю у мамы на коленях,
и жизнь проста, как дважды два,
а город полон удивленья
и волшебства...
Вези. Я памятью укроюсь,
пробив по карточке билет
туда, где самый светлый голос
и только свет...
...Фонарный по глазам. Разбужен,
сойду в бесснежье декабря.
Толкутся несколько пьянчужек
у фонаря.
Чего там?
«Выпить...
Сделай милость...».
Какой-то бред про Новый год...
Нет мелочи, и детство скрылось
за поворот.

* * *

Родины пейзаж провинциальный,
где все так же – водка и блатняк.
Вывесок неоновым мерцаньем
вечер кормит зябнущих дворняг.
Полицейской люстре, прикорнувшей,
не понять вовек по чьей вине,
мудрость поколений предыдущих
сведена к трем буквам на стене.
Вросший сердцем в эту безнадегу,
где немногим в целом повезло,
примиряюсь с жизнью без упреков
простодушно, тихо и светло.

* * *

Не избежать друг друга, нет,
отгородившись городами.
Ночь – расстоянье между нами –
короче пачки сигарет.
Без счета кануло сердец
в ее колодезном молчанье.
Но я пока еще в начале
пути во тьму – в один конец.

* * *

Не на развалинах самовластья,
ну что ты – Бог мой!
Меня припомнят не ради счастья,
а ради хохмы
в глухих поселках, быльем поросших
с Союзом вместе.
Мол, надышался российским прошлым
и – спета песня.

Александр Лошкарёв
__________________

67590


Сообщение отредактировал Михалы4 - Пятница, 01.10.2021, 15:26
 
shadayДата: Пятница, 01.10.2021, 16:35 | Сообщение # 2527
Подполковник Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 252
Статус: Offline
Михалы4, вижу вас баня не застала.... А зря, грязь вон сыплет с вас кусками....
 
Михалы4Дата: Пятница, 01.10.2021, 23:31 | Сообщение # 2528
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
shaday, вижу, что и тебя проняла эта "грязь", только осмыслить ты её не в состоянии. Сладко ешь, сладко спишь, в прямом и переносном смысле. А правда во всей своей красе она такая - неприглядная. И если ей смотреть прямо в лицо не кривясь, она бьёт по нервам, будит совесть и требует справедливость для всех. Да, для зажравшихся - грязь, а для многих это - чистилище своей души и своего сердца. Но таких как ты, беспробудно спящих - единицы. А народ такие стихи одобряет и это наглядно видно по посещениям читателей сайта "НП" именно этой темы на форуме.

И что б ты понял кто ты и кто автор:

Это стихи Александра Анатольевича Лошкарева из Липецка, 1993 года рождения, молодой, но уже признанный и состоявшийся как поэт России. Окончил он Липецкий государственный педагогический университет по специальности преподаватель истории и МХК. Победитель Всероссийского конкурса «Библиотека открывает таланты» (Самара, 2018). Лауреат Всероссийского фестиваля — конкурса «Хрустальный родник» (2019); лауреат Липецкой областной премии им. Е. И. Замятина (2020). Участник Ежегодного Всероссийского Совещания в МГИК (Химки). Автор сборника стихов «О неслучайностях земных», Самара, 2018; стихи публиковались в журналах «Петровский мост», «Подъем», «Бельские просторы», «Литературный Симбирск» и др.

Остывая, смиряясь, взрослея,
привыкаешь к тому, черт возьми,
что великая наша Рассея
состоит из мышиной возни.
Слишком мелочны наши печали,
потому всюду схож неуют
и хоть в Липецке, хоть в Забайкалье
одинаково плачут и ждут.
В тамбур прёшься спросонья, лохматый.
Закурить... Да не куришь давно.
Все не так – будто в песне, ребята,
и, качаясь, глядишь за окно.
Где-то в небе туманно-белёсом
одинокая птица кружит
и стихи подступают, как слёзы,
прямо к горлу усталой души.

Александр Лошкарёв


Сообщение отредактировал Михалы4 - Суббота, 02.10.2021, 06:27
 
Михалы4Дата: Воскресенье, 03.10.2021, 10:39 | Сообщение # 2529
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Негритянская частушка.

Хорошая мина при плохой игре.
Люди не ждут ничего хорошего.
Сосед пожаловался мне,
Что жить стало совсем не дешево.

Коллеги говорят - устали,
Денег перестало хватать.
Смотрю, нам лучше жить приказали,
Обещали с бедностью порешать.

Уверенно, с умными лицами,
Обсуждают дела в столице.
Но, разрушается провинция,
А боссы едят устрицы в Ницце.

Я остался со своими убеждениями,
Две работы, подработка без заработка.
Завязал со всеми развлечениями.
Как подводная лодка во время паводка.

И вот оно - глубинное дно,
А на дне - народ глубинный.
Народ глубин - ему всë равно,
Не ноет, ведь капитал всесильный.

Простите за убогую форму,
Стихотворного мыслей излияния,
Классовое сознание с лева по борту,
С права - царь, жандармы и покаяние.

(3 октября 2021 г., Ринат Дашкин, учитель «Школы № 14 им. Короленко», г. Нижний Новгород)
__________________________________________________________________________________

ОКТЯБРЬ 1993 В СТИХАХ РУССКИХ ПОЭТОВ

ОКТЯБРЬ - 1993

Победили врагов реформы вы!
Пол-Москвы завалили трупами,
Пол-Москвы увезли в Лефортово...
А пока всю страну не вывезли -
Вы надсадно все эти годы
В приложения к телевизорам

Реформировали народы...
Реформируете без устали:
Честных - в нищих, ворье - в элиту,
Душу русскую - в антирусскую,
А теперь вот живых - в убитых!
Конституцию сытым скопищем
Изнасиловали - и рады.
Мы пришли к ней на крик о помощи.
Ну так кто ж из нас - демократы?!
Что там прения, что регламенты...

Ваши доводы - сверхречисты:
Бьете танками по парламенту!
Ну так кто же из нас - фашисты?..
С той землей, где взросли Иванами,
Мы родство разорвать - не в силе,
Вы ж всей плотью - за океанами.
Ну так кто же из нас - Россия?
...Она терпит и терпит, смирная.
Но когда-то остудит ваш пыл:
Кто с мечом к нам придет реформировать -
Тот историю позабыл.

Евгений Нефёдов (1946-2010)

* * *

ОКТЯБРЬ

За десять лет, прошедших с октября,
Когда меня расстреливали танки,
Страна жила бессмысленно и зря.
Мы в темноте таились, как подранки.

Не сосчитать теперь уже потерь,
Напрасно к Богу Родина взывает:
И тот, кто грабил, грабит и теперь,
Кто убивал, всё так же убивает.

Сгорело всё - от сердца до звезды,
Погибли люди близкие по духу
За десять лет разрухи и беды,
За десять лет хождения по мукам.

4 октября 2003 года, Михаил Анищенко (1950-2012)

* * *

Я убит в Белом доме на восьмом этаже,
И меня, я надеюсь, вы отпели уже.
В семь утра я был ранен, а в полтретьего дня,
Два спецназовца пьяных пристрелили меня.

Я не мог им признаться, видя злобный их пыл,
Мне всего восемнадцать, я еще не любил.
Ведь они не щадили и моложе меня,
Ныне в братской могиле мы — большая семья.

Я не знал перед смертью, чем окончился бой,
Но Россию, поверьте, заслонял я собой.
И речей тут не надо, но всегда вас табун,
Что ж не видел вас рядом, патриоты трибун?

А вот справа и слева ощущал всем нутром
Тех, кто пал подо Ржевом в страшном сорок втором.
Им полегче, быть может, чужеземцем был враг,
А меня уничтожил свой подлец и дурак.

Но я пал не напрасно, слез не лейте, друзья!
Есть на Знамени Красном кровь теперь и моя.
А убийц не закроют ни закон, ни броня,
Я убит в Белом доме, кто заменит меня?

Владимир Бушин (1924-2019)

* * *

НАВЕКИ ПРЕСНЯ КРАСНАЯ КРАСНА...

Еще встает за окнами рассвет,
еще струится осень золотая.
Но нет Москвы. А есть — воронья стая
над стогнами страны, которой нет.

Над выщербленным Зданием Беды,
какое быть желало "Белым домом" —
лакейским флигельком под Вашингтоном,
куда ведут кровавые следы.

И над моей оглохшей головой,
когда дремлю, когда встаю до света,
и вижу: труп плывет у парапета,
отторгнутый речною глубиной.

Ни в воду вы не спрячете концы,
ни в грудь земли, ни в хляби небосвода...
Бредет в острожном рубище Свобода,
ведет коня слепого под уздцы.

Тоща, как Смерть, как черная вдова.
А следом — гулко катится телега...
Не убраны в полях разливы хлеба.
Не убраны тела до Покрова.

И слышу: танки валкие гремят
по старой Пресне — точно по Берлину!..
Нас гнут в дугу. А мы расправим спину.
Священным гневом горизонт объят.

Навеки Пресня Красная красна.
Навеки черен этот ворон черный,
что кружится над Родиной просторной
и над душой — как Спас, нерукотворной,
что плачет, страждет, мечется без сна...

Навеки Пресня Красная красна!

Октябрь 1993 г., Татьяна Глушкова (1939-2001)

* * *

БЕЛЫЙ ДОМ. 1993
Не все еще предано, не все еще продано


Белый дом.
Мавзолей демократии русской.
Президентского воинства
главный трофей.
“Россиянин, внемли,
а не семечки лузгай”,
как советовал
в песне Таганский Орфей.

Белый дом,
почерневший от дыма и сажи,
Осыпается
многооконностью всей.
Бьет со знанием дела
омоновец ражий
Всенародных избранников,
словно гусей.

На фигурном паркете
валяются трупы.
Все раскатистей
рвется в проходах шрапнель.
Под конвоем бредут
депутатские группы,
Не хватает
знакомого окрика: “Шнель!”

И старуха в отчаянье машет:
“Что ж своих-то,
как немцев, ведете в плен!”
И главу за главою
трагедию нашу
Равнодушно показывает Си-эн-эн.

Белый дом,
огороженный белой стеною.
Подойди, гражданин,
помолчи, пожалей,
Подыши грозовою его тишиною.
Помечтай.
Только допуска нет в Мавзолей.

Больше флагу над башней
крылами не хлопать.
Этот шумный собор
онемел на года.
Можно стены отмыть.
Можно выскрести копоть.
Но попробуйте
совесть отмыть, господа!

Деловитость
бредет озабоченно мимо.
Любопытство
выглядывает из-за спин.
И Посланник
печали витает незримо…
Неужели и это мы тоже застим?

ОДНОПОЛЧАНАМ

Из когорты спасавших,
не из племени богоспасаемых,
мы в ответе за все,
мы с себя не снимаем вины.
И медали звенят —
колокольчики неприкасаемых,
и седины дымят —
остывающий пепел войны.

Нас крестили огнем
в каменистых траншеях над Волгою.
Над могилами сверстников
ломкий шуршит чернобыл.
Мы Победу ковали,
но Победа сегодня оболгана.
Мы державу спасали,
но держава идет на распыл.

Современность беспамятна,
словно сын позабывший родителей.
Рубежи фронтовые
успело песком замести.
Побежденные ныне
обучают как жить победителей.

Офицеры не в моде.
Менеджеры сегодня в чести.

Но у Времени есть
исключений не знавшее правило.
И в сегодняшних бедах
оно подтвержденье нашло:
исчезает бесследно,
что хитрость в наследство оставила,
сохраняется вечно,
что мужество в дом принесло.
Сколько б в эти полвека
нас жизнь не мотала, не маяла,
мы готовы к ответу,
мы с себя не снимаем вины.
И железной травою
на склонах кургана Мамаева
пробивается снова
великая правда войны.

1997 г., Виктор Кочетков (1923-2001)

* * *

ПАЛАЧИ

Решился «царь» Советы расстрелять
В том октябре снарядами из танков,
Чтоб безнаказанно и дальше воровать,
А деньги - на счета швейцарских банков.

А тот, кто при обстреле уцелел,
Пал жертвой озверевшего ОМОНа...
В Москве царил кровавый беспредел,
Расстреливали нас у стадиона.

И «демократов» было не унять -
За спинами омоновских кордонов
Кричали: «Надо больше убивать!
Неужто у нас мало стадионов?»

И танков купленные экипажи,
Забыв Присягу и налившись водкой,
В палаческом дрожа, в фашистском раже,
Лупили по Руси прямой наводкой.

Трусливые в открытой, равной драке,
В броне укрывшись и в омоновских щитах,
Сидели нелюди в машинах цвета хаки,
И ложью было - «люди» - на бортах.

А люди - были там, на баррикадах,
Те, что Советы вышли защищать...
Мы знаем наших палачей проклятых,
Всё помним и не думаем прощать!

Напрасны обелить убийц потуги
Газет, экрана, своры всей придворной.
Мы помним их кровавые «заслуги»
И «Белый дом», от жирной гари чёрный.

Александр Симонов

* * *

ВЕЧНАЯ СЛАВА ПАВШИМ ГЕРОЯМ!


В обожжённом гробу покорённого дома,
На паркетном полу в почерневшей пыли,
Посреди мёртвых тел и кирпичного лома
Отыскали записку и, прочтя, сберегли.

Слог бежит торопясь: «Третий час под обстрелом...
Страшно хочется жить, но скажу наперёд:
Если надо, умру боевым офицером
За Российскую Честь, за Советский Народ!

И пишу я затем, что наверное знаю:
Уцелеть будет трудно - ведь за каждым из нас
До конца проследит озверевшая стая,
И отставки не взять, и не выйти в запас.

Нет патронов и что... против танков патроны?
И на нас пятерых лишь один автомат...
А вокруг только дым и последние стоны
Золотых, молодых убиенных ребят.

Может статься, готовы нам безвестные ямы,
Едкой известью хлорной нас посыпят, кляня...
И уже не узнают наши милые мамы,
Где лежат их сыночки, злую тайну храня.

Расскажите ж своим, коль останетесь живы,
Как над Первопрестольной трупный запах стоял,
Как снаряды рвались, выгорали архивы,
Как ваш друг боевой смертный час принимал,

Как долбили страну в лоб прямою наводкой,
И от горя и гнева задыхалась она.
Те, кто куплен деньгами, наградными и водкой, -
Чем искупится их дорогая вина?!

В водке не утопить страх расплаты тиранам,
И животную дрожь потных рук не унять -
От Святого Суда не спасёт и охрана
Расстрелявшую Русь президентскую рать!»

...Не успел дописать он... Грудь осколком прошило...
Копоть с кровью смешалась... И пальба не слышна...
Оборвалась строка... Сердце болью пронзило...
И печатью вошла в хриплый крик тишина...

Октябрь 1993 г. - сентябрь 2007 года, Александр Харчиков

* ** *

Я УБИТ В БЕЛОМ ДОМЕ

Я убит в Белом доме,
Помяните меня.
Бэтээры и танки
Не жалели огня.
Вертолеты кружили,
И горел Белый дом.
Стал он многим могилой
Из укрывшихся в нем.

Я убит в Белом доме,
Не жалейте меня.
Мертвый сраму не имет,
Свою долю кляня.
Стыд, позор, униженье -
Это участь живых,
Тех, кто милости просит
У сатрапов чужих.
А предатель-таманец,
Расстрелявший меня,
И иуда-рязанец, -
До последнего дня,
До конца они будут
При бесчестии жить.
И от крови им руки
Никогда не отмыть!

Я убит в Белом доме.
Свою чашу до дна
Я испил, но при этом
Честь моя спасена.
Я убит в Белом доме,
Видно, участь мне пасть,
Как отцы умирали
За Советскую власть!

___________________

68356


Сообщение отредактировал Михалы4 - Воскресенье, 03.10.2021, 10:41
 
Михалы4Дата: Среда, 06.10.2021, 11:39 | Сообщение # 2530
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
ВОСКРЕШЕНИЕ

Мечты живут за поворотами,
Судьба таится за случайностью.
Мы беспокойными полётами
Остепенились до усталости.

Для чести-совести закрытые,
Творим в беспамятстве предательства.
Авось, открестимся молитвами,
Вину вменяя обстоятельствам.

Но судный гром, с небес предсказанный,
Навряд ли нас одарит вечностью…
За чьи грехи страдал Помазанный?
Весь род людской распят беспечностью.

Но Божий лик… Чтоб ты, поверивший
В святое чудо воскрешения,
Ты, каждый, – смог, огонь умеривши,
Взглянуть душой на свет прощения.

* * *

ИНЖЕНЕРЫ 20-21

Переезд в новый век –
этот год вдруг напомнил об этом,
Так и тянет по дате с дефисом
пройтись «по слогам».
В запылённом стекле
отражается свет кабинета,
И донские ветра
сквозняками шалят по ногам.

Замеревший завод
вспоминает былые высоты,
Перепроданный трижды,
по горло арендами сыт.
Инженеры в отставке
привычно встают «на работу»
И бредут к проходной
с яркой вывеской красной «Магнит».

Остановка маршрутных такси,
развороты по кругу.
На конечной монтируют
новый ларёк «Шаурма».
Пыль и снег посезонно
выходят на смену друг другу,
Инженеры в поношенных куртках
бредут по домам.

* * *

АПОКАЛИПТИЧЕСКОЕ

1.
Продайте мне в убежище билет,
Где будет ночь растянута на годы,
Пока Земле от главных кукловодов
Ещё не выслан ядерный привет.

Избави Бог от права выбирать,
Кого спасти – родителей, сыночков…
Три точки, три тире, ещё три точки –
Под пыль и смрад – тебя, планета-мать.

…Заглохнут в душах ненависть и страх.
И зависть, и корысть затихнут сразу. –
Кровавой кнопкой выключится разум,
Надежда пересохнет на губах.

2.
– Скажите, можно?
– Нет, не вышел срок.
Закройте люк, снаружи пыль и ветер…
– Давай ещё раз сказку… Ту, о свете,
О летнем солнце, греющем песок.

– А, правда, было
больше двух цветов?
Не только «подземельный» и «горелый»?
– Не задавай вопросов слишком смелых,
Ты мал ещё… И к правде не готов.

3.
Холодный пот, и… слава Богу, – сон! …
Тянусь, рукой нащупываю кнопку. –
Ночник моргает. Новостные сводки
Читать боюсь. И сердце – бом, бом, бом …

* * *

ВОЛЬНО

Я знаю, как идти на свет,
Борясь с одним соблазном – сдаться.
Я слышу перекличку лет
И не боюсь её бояться.

Настало время отдавать
За мудрость, за любовь и веру.
Настало время вдохновлять
Других – стремленьем и примером.

Мне важно петь, и вольно быть. –
Для счастья ведь не нужно много!
Мечтать и всей душой любить
Свою, не чью-нибудь, дорогу.

Елена Викторовна Натальченко (творческий псевдоним: Елена Альмалибре – от исп. almalibre – «свободная душа»)
_________________
69600


Сообщение отредактировал Михалы4 - Среда, 06.10.2021, 11:40
 
Михалы4Дата: Четверг, 07.10.2021, 07:24 | Сообщение # 2531
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Александра Блок: «... я вижу „новый век” : великие и светлые цели революции, восставшей против несправедливого мира».
______________________________

Деревня больна тишиной,
Ни стука, ни скрипа, ни голоса.
Нелепость заблудшего колоса
На поле, заросшем травой.
Колодца обрушенный сруб
Безмолвен, как древний могильник,
Паук, этот вечный прядильщик,
Вершит заколдованный круг.
Иду - и не слышу шагов,
Дышу - и не чую дыханье.
Меня поглощает молчанье
Умолкнувших здесь голосов.
Кот бросился прочь напролом,
Отвык от людей бедолага.
Обрывки российского флага
Уныло висят над крыльцом.
Полы под ногами скрипят.
Кровать, шифоньер, занавеска...
Два снимка, как древние фрески,
С печальным укором глядят:
- Простите!
Безмолвны глаза,
Лишь сном золотым истекают.
Они нас, наверно, прощают,
Не зря так светлы небеса.
И мертвые избы не зря
Среди тишины и бурьяна.
Не зря под окошком тюльпаны,
Как скорбные свечи горят.
И воздух пронизан грозой,
Которая где-то таится,
Не зря будет то, что случится
На русской земле горевой.

***
Ворожила старушка про долю мою.
– Посмотри, как все карты ложатся фартово.
Ждут удачи тебя в чужедальнем краю.
И король мне подмигивал масти бубновой.
Мне сулил, говорила гадалка, расклад
Карт из виды видавшей потертой колоды,
Что я буду, как важный чиновник, богат,
И еще, что вкушу до отвала свободы.
С той поры я немало всего повидал
И в родимом краю и в краях побогаче.
Я богатство и славу упрямо искал.
Ну а что еще люди считают удачей?
Я свободою бредил от вся и от всех,
От того, что у нас называется долгом.
И порой мне поблескивал медью успех,
И безмолвные книги вставали на полку.
И сказал я гадалке:
– Твоя ворожба
Вся до точки сбылась.
Но зачем мне все это?
Если выпала людям такая судьба –
Слышать звон серебра, но не слышать поэта.

* * *

СВОБОДА

Её плоды плодам анчара
Сродни.
В них тоже скрытый яд.
От либерального угара
В России головы болят.
И нет уже надежд на милость
Судеб, где каждому – своё.
Свобода плоти расплодилась,
И нет спасенья от неё.
Она доступная, как шлюха,
Подняв подол, стучится в рай.
Но есть ещё Свобода Духа –
Ей, как царице, присягай!

* * *

И ЯВИЛСЯ МЛАДЕНЕЦ

Я хлеба просил, а мне дали зерно:
– Взрасти и получишь потом не одно,
И снова посеешь, и снова пожнёшь…
Тогда-то и батюшку-хлеб испечешь.
Я веру искал и спасение в ней
От ярости мира, от ложных путей,
Мессию я жаждал всем сердцем раба,
Чтоб стала звездой Вифлеемской судьба.
Я Бога вымаливал у алтарей,
У светлых икон и у тёмных дверей…
Младенец явился мне с первой звездой
Доверчивый, слабый, под тканью простой.
Не он, а его защищая от зла,
Пречистая Дева ко мне принесла.
Сказала мне тихо:
– Ты Бога просил.
Взрастить, уберечь его хватит ли сил?
Укрой Его сердцем, в душе освяти,
И станет он верой на скорбном пути.
На ярых ветрах, на вселенской гульбе
Его защити и воздастся тебе.
Я руки к младенцу, скрестив, протянул.
Он мне улыбнулся в ответ и уснул.
Я стражей, слугою и пахарем стал,
Пока он под кровом любви вырастал.
И вызрело Слово.
Зерно проросло
И стало бессильным пред Истиной зло.

* * *

МАЯТНИК КАЧНУЛСЯ

Закон природы, сущности закон -
Из крайности придти в другую крайность.
Так маятник, роняя тихий звон,
Мгновениями меряет бескрайность.
От светлых, созидающих начал,
Где плат небес, как дар любви, синеет,
Мир падает в губительный провал.
Там разум спит, и души каменеют.
Зло ненасытно в промысле своем,
И человек подобен зверю в гневе.
Но дышит поле влажное зерном,
И женщина несет дитя во чреве.
Маятник качнулся.
Еще рассвет спокоен зоревой,
Целуют листья руки садовода.
Но тишина беременна войной
Незримым слугам дьявола в угоду.
Покорны люди в горькой слепоте,
Горят дома и всюду вероломство.
И кажется, спасенья нет нигде
От смертной тени Данова потомства.
.. Судьба России, русская судьба.
О, сколько раз враги торжествовали,
Что в нас вскормили преданность раба,
Убили память и детей отняли.
Ни веры, ни любви, ни языка -
Все схвачено!
И русский дух прогнулся.
Державы нет отныне на века!
Не торжествуйте!
Маятник качнулся.

* * *

ПРОРОЧЕСТВО

Устала плоть служить душе
И взбунтовалась, взбунтовалась.
И вот от совести уже
Живого места не осталось.
– Всё можно! – разум ликовал.
– Даёшь свободу! –– плоть кричала.
– Где голос твой? – я душу звал,
Но, неразумная, молчала.
– Смотри! – я говорил. – Всё зло
Повылезло, не зная страха,
Полынью поле поросло,
Кровь правды оросила плаху,
Любовь покинула сердца,
И память корчится от боли,
И нет предательствам конца,
А ты молчишь!
Скажи: доколе?
И с высоты сквозь стадный рёв
Я голос услыхал мессии:
– Когда с креста прольётся кровь
Твоей возлюбленной – России.

***
Пошел вразнос мой организм.
Где отыскать мне силы
Посредством либеральных клизм
Очистить дух унылый?
Тогда я свет увижу вновь
Сквозь мрак капитализма
И христианская любовь
Вернет мне смысл жизни.
Пойду, смиряясь, раздавать
Печальную державу
И морду слева подставлять,
Когда начистят справа.

***
Россия бродит, спотыкаясь
О юбилейные года,
И празднует, как будто каясь
За то, что сделала тогда.
И ищет новую дорогу,
Чтобы любезно угодить
И слугам дьявола и Богу,
Да и себя не позабыть.
Но всё туманней над полями
И всё темнее впереди.
Восток тревожит нас и манит.
И Запад – ранами в груди.
И Юг и даже Север вольный
Не обещают мира нам.
А может быть уже довольно
Глядеть Москве по сторонам.
А посмотреть державным оком
России в душу, чтоб понять,
Что путь наш – в жребии высоком:
За правду-матушку стоять.
За правду брошенного поля,
Где нет давно ни колоска,
И сиротливого до боли
Полуживого городка.
За правду русского народа,
Которая богатств важней,
За то, чтоб рос он год от года –
Хозяин на земле своей.
И обращаясь к светлой вере
В добро, в любовь, что высока,
Прекраснейшую из империй
Создать в России на века.

* * *

СТАЛИН

Кому за это поклониться:
Судьбе, России, небесам?
Мелькают царственные лица
Подобно прожитым векам.
И среди разных в списке длинном
В двадцатом веке роковом
Стоит он грозным исполином
И верноподданным отцом.
В простой одежде, без отличий,
Погасшей трубкой жест скупой…
И свет державного величья
Над поседевшей головой.
Его с Россией обвенчали,
Продлится жизнь ее доколь,
И венценосные печали,
И человеческая боль.
Его народ мечтал о небе,
Круша врагов, смиряя плоть.
Он дал насущного нам хлеба –
Из Божьей житницы ломоть.
Его всенощная молитва
Звездой алеет в небесах.
Идет невидимая битва
За царство светлое в сердцах.
И слово плавится от боли
И, мрак пронзая, рвется ввысь.
Воскресни, сталинская воля!
И мудрость Сталина явись!
Еще не ночь, еще не поздно
Соединить две высоты:
На храме – крест, на башнях – звезды:
Две вековечные мечты.

***
Я говорил в отчаянье себе:
Что я могу один средь одиночек?
Одна свеча не одолеет ночи,
И не достичь небес одной мольбе.
И это примирение с судьбой
Навек, казалось, плоть моя впитала,
Готовая стать нищей иль рабой,
И лишь душа, душа лишь бунтовала.
Она дралась со злом, кровоточа,
Зализывая раны меж боями…
Я утешал как мог её словами,
Она ж ласкала рукоять меча.

***
Серп и молот, как символ труда
На знаменах и звездочках наших.
Той страны не забыть никогда,
Что прошла по планете на марше.
Ни себя не щадя, ни врагов
В созиданье искала бессмертье.
– Сколько было ей?
– Двадцать веков.
Крестный путь её – двадцать столетий.
Ибо сущность не в том, что она
Новый мир создавала без Бога,
А в надежде, что станет страна
В царство Божие светлой дорогой.
Сгинет власть золотого тельца,
А за ним все убийцы и воры,
Что насытятся правдой сердца
И не станет вражды и раздора.
Но роса очи выела нам,
Пока ждали мы солнца восхода.
И ушел недостроенный храм,
Словно Китеж, в безумные воды.
Люди в пору разрухи и бед
Вновь приходят туда, где стоял он,
Чтоб под звездами прежних побед
Силы вызрели в сердце усталом.
И тогда возникает порой
Необычного храма виденье.
Купол венчан звездой золотой,
Божий крест освящает ступени.
И идут к нему в вечном строю
Четким шагом державным двенадцать,
И над ними святые поют,
И за ними иуды толпятся.

***
В печь подброшу поленце,
Залюбуюсь огнём,
Успокоится сердце,
Мол, еще поживём.
Мы ещё помечтаем,
Как в былые года,
Что взойдёт золотая
Над Россией звезда.
Мы в те годы лихие
Всё имели сполна.
От разгульной стихии
Содрогалась страна.
Мы не слышали стонов
Стариков и детей.
Мы распяли законы
На безумстве страстей.
За Победу мы пили,
Обнимая врагов.
О, как лихо делили
Мы наследство отцов!
Не заметили только,
Как упала тогда
На полынное поле
Золотая звезда.

Николай Васильевич Беседин
_________________________
69927


Сообщение отредактировал Михалы4 - Четверг, 07.10.2021, 07:27
 
LegendaДата: Суббота, 09.10.2021, 20:19 | Сообщение # 2532
Сержант Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 57
Статус: Offline
Нет, магазин Пятерочка около дома – это радость и прелесть. Это, как пишут добрые зрители на киносайте, «сплошной позитив».
Дама, за сорок, в пальто голубом, мрачно выбирает бананы. Мимо шагает сотрудник Пятерочки, дядька изрядно помятый, усталый. Видит даму: «Знаете, эти бананы не очень…»
«Да, вижу, – печалится дама. – А я так хотела бананы…»
Дядька быстро снимает коробку с бананами: «Погодите! Сейчас!»
А под этой коробкой с бананами – другая коробка с бананами. Дядька ее раскрывает – бананы все как огурчики.
Дядька так горделиво: «Вот где бананы!»
Дама счастлива: «Ах, какие бананы! Большое спасибо, вы очень любезны!»
«Да отчего ж не помочь красивой девушке» – улыбается дядька.
Дама ужасно довольна: ей и бананы, и комплимент, и так хорошо начинается вечер.
Хотя казалось бы – ну ерунда ведь, просто бананы. Но не скажите: бананы бананам рознь. Иные бананы дороже, чем просто бананы.

© А. Беляков
 
LegendaДата: Воскресенье, 10.10.2021, 21:54 | Сообщение # 2533
Сержант Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 57
Статус: Offline
Он ей сказал:
– Вы мне нравитесь.
Я могу на вас жениться.
Но при условии: вы перестанете красить брови и губы.
Вы расстанетесь со своими подругами.
Родители к вам могут приезжать только в заранее согласованные сроки.
Вы приходите в наш дом со своей посудой, так как мой отец религиозен.
Вы поняли мои условия?

– Да. Но вы мне не нравитесь.
– Как?
– Даже не знаю. Не нравитесь.
– Так значит?..
– Конечно…
– А как же?.. Мы же…
– У меня были какие-то желания. Теперь их нет.
– Ну, может быть, насчёт посуды я был излишне категоричен.
– Нет. Всё правильно.
– И насчёт родителей можно как-то согласовать.
– А помада?
– Ну, в сущности, не страшно.
– А то, что вы мне не нравитесь?
– Ну, это исправимо.
– Вот и исправляйтесь.
И ушла.

М. Жванецкий
 
LegendaДата: Вторник, 12.10.2021, 11:59 | Сообщение # 2534
Сержант Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 57
Статус: Offline
…Накануне новогодних праздников Роза Львовна имела серьезные, дошедшие до глубокой внутренней неприязни, семейно-бытовые разногласия с зятем. Поскольку Роза Львовна была женщиной воспитанной и образованной, она не стала опускаться до кухонных разборок, а преподнесла зятю на Новый год подарочное издание романа Достоевского “Идиот” в глянцевой суперобложке.

Зять Миша намёк понял, однако, будучи выходцем из интеллигентной профессорской семьи, счёл ниже своего достоинства выяснять с тещей отношения, вместо чего презентовал Розе Львовне томик Фейхтвангера с романом “Безобразная герцогиня Маргарита Маульташ”.

Роза Львовна подарок приняла, но обиду затаила и нанесла ответный удар, положив 23 февраля на письменный стол зятя аккуратно завёрнутый в нарядную бумагу “Скотный двор” Оруэлла.

После чего ранним утром восьмого марта получила перевязанный розовой лентой экземпляр “Собачьего сердца” с надписью „На долгую память от любящего вас Миши”…

Теща нервно хмыкнула и демонстративно подвинула наутро к завтракающему зятю “Сатирикон“ Петрония Арбитра.

Начитанный Миша быстро разобрался, что теща просто-напросто обозвала его козлом и, сдерживая гнев, осведомился, не приходилось ли Розе Львовне читать гоголевских “Записок сумасшедшего”, на что теща отвечала, что нет, не приходилось, поскольку ей в отличие от некоторых как-то ближе адекватная литература вроде “Доводов рассудка” Джейн Остин.

Зять пререкаться не стал, но привёз Розе Львовне из ближайшей командировки сразу два подарка: “Декамерон” Боккаччо и „Мать“ Горького.

Сопоставив несопоставимые произведения, теща смекнула, что зять совсем потерял стыд и просто-напросто опустился до нецензурной брани. Тем не менее она не стала поднимать шум или валиться в кресло с сердечным приступом, а хладнокровно передала через внучку Уголовный кодекс и книжку Чуковского “От двух до пяти”.

В день своего рождения Роза Львовна приняла от Миши эксклюзивное издание “Убийства в Восточном экспрессе“ Агаты Кристи на языке оригинала. На что она бесстрашно и с явной угрозой ответила матово поблескивающим томиком Маркеса “Сто лет одиночества”.

По-настоящему теща встревожилась лишь тогда, когда перед совместной семейной поездкой на море она получила по почте богато иллюстрированную тургеневскую “Муму”. Сопоставив свою весовую категорию с весьма недурно накаченным зятем, Роза Львовна ужаснулась и побежала в букинистический магазин покупать через знакомую продавщицу изданную аж в позапрошлом веке пьесу Шекспира “Много шума из ничего”. Подумав, она также приложила к ней Хемингуэевское “Прощай, оружие!” и передала купленное Мише с пожеланиями хорошего отдыха.

Миша сухо поблагодарил и ответил книгой Ремарка “На Западном фронте без перемен”.

Роза Львовна заискивающе подкинула на супружеское ложе зятя брошюрку под названием “Роскошь человеческого общения”, получив в ответ на прикроватной тумбочке затрёпанный томик Ленина, снабжённый заголовком “Лучше меньше да лучше”.

Роза Львовна всплакнула и унизилась до того, что торжественно преподнесла Мише на именины повесть Стругацких “Трудно быть богом” с автографами авторов.

Польщенный Миша смягчился и выписал теще с интернета “Возвращение в дивный новый мир” Олдоса Хаксли.

Роза Львовна, растрогавшись, выпросила для него у подруги прижизненное издание мопассановского “Милого друга”.

Зять улыбался и лобызал теще ручку, но Роза Львовна тем не менее заметила за креслом перевязанную подарочным шнурком подшивку журнала “Крокодил” за год, соответствующий году ее рождения.

Перед Новогодними праздниками Роза Львовна столкнулась в подъезде с соседкой, нагруженной сумками с провизией.

– Счастливая вы, Роза Львовна..! – сказала та, переводя дух. – Мой зять хуже аспида, хоть я его кормлю да пою, а ваш Мишенька в вас прямо души не чает. Ни криков, ни скандалов. И как это у вас получается..?

– Книжки любим читать, Марья Семёновна, – кротко сказала Роза Львовна. – Читайте книжки, они плохому не научат…
И поправила подмышкой томик Чехова с закладкой на рассказе “Невидимые миру слёзы”…

© Афруз Мамедова
 
LegendaДата: Вторник, 12.10.2021, 12:32 | Сообщение # 2535
Сержант Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 57
Статус: Offline
Наше положение на Земле поистине удивительно. Каждый появляется на ней на короткий миг, без понятной цели, хотя некоторым удаётся цель придумать. Но с точки зрения обыденной жизни очевидно одно: мы живём для других людей — и более всего для тех, от чьих улыбок и благополучия зависит наше собственное счастье.

© Альберт Эйнштейн
 
LegendaДата: Вторник, 12.10.2021, 17:28 | Сообщение # 2536
Сержант Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 57
Статус: Offline
Жена уже месяц была с ребёнком в деревне. Я все никак не мог к ним вырваться, и за это время у меня отросла борода и самомнение.
Бороду я решил оставить, даже несмотря на то, что у жены в списке мужских грехов борода стояла выше любовницы.
Но мне требовался тюнинг. В текущей редакции я напоминал пустырь, заросший бурьяном. Волосы в бороде походили на колючую проволоку, завивающуюся в кольца. А тут как раз недалеко от нашего дома открыли барбершоп. И я пошёл.

В барбершопе царила особая атмосфера. Мне сразу захотелось выпить. Я почувствовал себя немного викингом и немного Джигурдой.
Мастер был один, и у него уже сидел человек. Я плюхнулся на кожаный диван и стал ждать своей очереди.

Человек явно пришёл непосредственно передо мной, потому что они с мастером еще только обсуждали основы.

У человека была проволочная борода, очень похожая на мою, и он описывал свои пожелания словно исповедовался:
— Понимаете, это моя первая настоящая борода, которую захотелось оставить. До этого у меня тоже, конечно, были, но так, не всерьёз. А эта. Ну, сами посмотрите. Я же в ней вылитый Бутусов.

Мастер неопределенно покачал головой.

— Ну, Бутусов, он сейчас с бородой, такой же седой, как у меня. Это так красиво. В этом мудрость, глубина. Когда умолкнут все песни…

— Ладно-ладно, я понял, — спохватился мастер.
Человек натурально собирался петь дальше.

Они продолжили обсуждение брадобрейных нюансов, и мастер уже нетерпеливо щёлкал в воздухе ножницами, как вдруг в барбершоп ворвалась женщина.

— Где он…где этот камикадзе…а! Вот ты где! Расселся!

Судя по тому, что человек в кресле внезапно стал вдвое короче, разом вобрав в себя все конечности, как черепаха, женщина пришла по его душу.

— Что он вам тут наплёл? — кричала женщина, обращаясь к мастеру, — про Бутусова уже говорил? Понятно, так и знала. Ну, какой Бутусов, вы посмотрите на него! Максимум — Конюхов в конце кругосветки. Дед Мазай, от которого сбежали все зайцы.

Очевидно, женщина размышляла над проблемой долго, и метафорический ряд был обдуман не раз.

— Я от тебя уйду, слышишь? — сказала она человеку, потрепав его за спинку кресла.

— Сбривайте! — приказала женщина мастеру.

— Может, сначала узнаем мнение клиента? — огрызнулся мастер.

— Это для вас он клиент, а для меня муж. Вы его один раз увидели, перекрестились и забыли, а мне с этим жить. Сбривайте!

Черепаха робко высунула из кресла голову и кивнула мастеру. Тот отложил ножницы и включил машинку.

Когда женщина и человек с розовым детским лицом ушли, мастер пригласил меня. Я сел в кресло.

— Тоже под Бутусова? — спросил он.

— Нет уж, давайте, как у того мужика, — ответил я.

— Понял, — сказал мастер и включил машинку.

© Олег Батлук
 
Михалы4Дата: Пятница, 15.10.2021, 13:28 | Сообщение # 2537
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
о Родине

Мне нечем вас удивить !
У меня нет модных идей
Тех банальных фраз о
несчастной любви
Не услышите в песне моей
В ней нет
Абсолютно никакого смысла
Абсолютно никакого смысла

Счастье родиться в России
Или несчастье здесь жить
Мне всегда говорили, что
" Родину надо любить ."
Абсолютно никакого смысла
Абсолютно никакого смысла
Легко ли " жить по-понятиям ",
пить водку , воровать, и лгать
Или законопослушно
всю жизнь копейки считать
Абсолютно никакого смысла
Абсолютно никакого смысла

* "Покой, как просто.
Зачем слова, когда на небе звезды ?"

Ослепляющий блеск фальшивых бриллиантов
Заманчивый шелест зелёных бумажек
Огромный город больших соблазнов
Знаешь...и здесь ... нет и в помине
Абсолютно никакого смысла
Абсолютно никакого смысла

"Покой, как просто.
Зачем слова, когда на небе звезды !"

Если не хочешь жить в этом аду,
давай переедем в другую страну.
Там люди прекрасны, там помыслы чисты,
Сбылись все грёзы мечтателей ,
Сбылись мечты утопистов
Но, такой страны просто нет...
А значит... в бегстве - тоже нет
Абсолютно никакого смысла
Абсолютно никакого смысла

"Покой, как просто.
Зачем слова, когда на небе звезды ?"

Бесконечно красивые
Такие далекие
Такие близкие

*припев из романа Виктора Олеговича Пелевина

* * *

очнись, дурашка...

...и тихонечко пой на кухне пародию на известную песню " Я спросил у ясеня, где моя любимая ? " Любимая здесь как бы собирательный образ, в смысле " Родина, родная страна"

Я спросил у Т. Имченко, я спросил у С. Ечина...
Я спросил у М. Иллера...
Р. Оттенберга спрашивал :
- Знаешь, где она ?

Сам ! Ответил ласково, да посмотрел загадочно:
" Что за вопросы глупые, что за вопросы глупые,
Ты, что с Луны свалился, а ?
Частная - свята, священна.
Частная - нерикасаема, неприкосновенна.
А та "приватизация"...
Приватизация уже давным-давно прошла.
Ау, очнись...очнись, дурашка.
Прыжок на месте - провокация.
Была тебе любимая, была тебе любимая
Была тебе любимая...
Кстати, а была ли она тебе любимая ?
А стала НАМ жена ! "

Я спросил М. Едведева, я спросил Г. Ундяева...

* * *

За металл, люди гибнут за металл ?


Люди нынче гибнут исключительно за персональный комфорт.
Вот такой, ребятушки, у нас сегодня...даже и не дуализьм.
А - унолизьм, и он же - самый главный массовый спорт.
Некая отдельная , хитрожопая, крипто-клетка,
вполне себе неплохо так обустроилась.
И живет себе, припеваючи, внутри загнобленного организма,
который плотно застрял между недостроенным социализмом,
и воистину звериным, нео-капитализмом.
Один процент оных жирует и в славных Штатах,
и один процент - в прекрасной РФ.
У них - Ротшильд, Морган, Рокфеллер.
У нас - Роттенберги, Авен и Греф.
У них - Доктор Хаус, а у нас - доктор Рихтер и доктор Быков.
У них - порно в полном ассортименте, да и у нас сегодня самый расцвет
продаж резиновых баб, вибраторов и электрическх самотыков.
У них днюха - 4 июля, у нас в июне, 12-тое.
У них там в своих Нью-йорках - одни сплошные небошкрябы,
да и у нас в Масквабаде - трошки е.
У них - Опра Уинфри , а у нас - Андрюшка Малахов.
Горби - то начал, а Ельцин ужо доделал Союз.
Как некогда бог черепаху.

Все новенькие масквабадские таблички продублированы на английском.
Новояз переполнен американо-английским жаргоном.
Next station is Tymyryazevskaya.
Dear passengers !
We sincirelly congratulate ya with 36 th annivesary
of your total, complete occupation...
Все эти адские коммерческие шоу, которые я видел в США, еще в 1985 году,
всё это уголовное дело было плавно перевезено сюда, в нашу нео-колонию.
На давно подготовленную и прекрасно удобренную почву, результат
многолетнего геноцида, религиозно-социального морока,
голода-холода и бесконечных войн, вот она - благодатная русская земля !
Милости просим, друзья.
Невменяемые остатки потомков аборигенов очень, очень скоро
вымрут простым, естественным путем. Смотрите, как они
Жрут , хрумкают ядовитый комбикорм, с удовольствием поглощают
палёную огненную водичку,
ни на минуту не забывая втыкать в свои милые айфончики.
Всё и вся - под полным контролем, туземцы максимально разобщены.
Да так, что даже вякать не будут.
Хоть режь их, хоть трави, хоть дури.
А хочешь - хоть им нано-чипсы в башню запихивай.
Все им прикольно будет.
Всё...хиханьки-хаханьки.
В отличии от тех же индейцев С.А., эти даже не имеют своей резервации.
То бишь, не имеют своей собственной земельки.
Территория зачищена.
Добро пожаловать.
Хорошего дня.

М-да...

И что, вот этот вот оккупационный бред никогда, уже никогда не кончится ?
Однако, граждане, не стоит делать поспешные, печальные выводы.
Только лишь потому, что мы с вами лет "- дцать" видели ма-а-а-аа...
ле-нь-кий такой, малюсенький кусочек ?
Кусочек "Общей Реальной Картинки", через кривую призму нашего смутного
" Я " , заблудившегося в реалиях чертовски мутного времени!
Находясь под постоянным массовым гипнозом и местной анастезией.
- Дум-а-ю, да-ра-гие тава-рищи, что это преж-де-времен-но.

* * *

А судьи кто?

А судьи кто? — За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забытых газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма;
Всегда готовые к журьбе,
Поют всё песнь одну и ту же,
Не замечая об себе:
Что старее, то хуже.
Где? укажите нам, отечества отцы,
Которых мы должны принять за образцы?
Не эти ли, грабительством богаты?
Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,
Великолепные соорудя палаты,
Где разливаются в пирах и мотовстве,
И где не воскресят клиенты-иностранцы
Прошедшего житья подлейшие черты.
Да и кому в Москве не зажимали рты
Обеды, ужины и танцы?
Не тот ли, вы к кому меня еще с пелен,
Для замыслов каких-то непонятных,
Дитёй возили на поклон?
Тот Нестор негодяев знатных,
Толпою окруженный слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменил борзые три собаки!! !
Или вон тот еще, который для затей
На крепостной балет согнал на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей? !
Сам погружен умом в Зефирах и в Амурах,
Заставил всю Москву дивиться их красе!
Но должников не согласил к отсрочке:
Амуры и Зефиры все
Распроданы по одиночке! !
Вот те, которые дожили до седин!
Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!
Вот наши строгие ценители и судьи!
Теперь пускай из нас один,
Из молодых людей, найдется — враг исканий,
Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,
В науки он вперит ум, алчущий познаний;
К искусствам творческим, высоким и прекрасным,
Они тотчас: разбой! пожар!
И прослывет у них мечтателем! опасным! ! —
Мундир! один мундир! Он в прежнем их быту
Когда-то укрывал, расшитый и красивый,
Их слабодушие, рассудка нищету;
И нам за ними в путь счастливый!
И в женах, дочерях — к мундиру та же страсть!
Я сам к нему давно ль от нежности отрекся? !
Теперь уж в это мне ребячество не впасть;
Но кто б тогда за всеми не повлекся?
Когда из гвардии, иные от двора
Сюда на время приезжали, —
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали!

Андрей Ганюшкин: литературный дневник https://u.to/442sGw
___________________________________
73067


Сообщение отредактировал Михалы4 - Пятница, 15.10.2021, 13:30
 
Михалы4Дата: Суббота, 16.10.2021, 14:31 | Сообщение # 2538
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
"Человеческие чувства не признавались, даже не подозревались в крепостных. Когда Тургенев писал "Му-Му", а Григорович свои романы, в которых заставлял публику плакать над несчастьем крепостных, это было откровением. "Возможно ли это? Неужели крепостные любят совсем как мы?"
(П. Кропоткин)
_____________________________________
`

Моя Россия… Домик над Двиной.
Земля, где дед мой жил и сенокосил.
И если Бог меня однажды спросит:
«Что ты могла б признать своей виной?»

То я б сказала: «Поле да луга,
Поросшие бурьяном разнотравья».
О, сколько их таких по всей державе –
Полей, где раньше высились стога.

А дедов дом стоит здесь 200 лет
И помнит войны, голод и разруху,
И бабу Мотю – древнюю старуху,
Хранившую деревню от всех бед.

Всё минуло. Лишь домик над Двиной
Стоит себе, сливаясь с цветом неба.
Здесь пахнет детством, Родиной и хлебом.
И всем, что называется судьбой.

* * *
Я еду в деревню проведать
Родной, покосившийся дом.
Кому рассказать бы, поведать
Как дорого с детства всё в нём.

И старая русская печка –
Кормилица русских людей,
И ветхое наше крылечко
С метёлкою возле дверей.

Там в комнате тихой, просторной
Часы на стене как всегда –
Про время забывшие словно,
Идут – отмеряют года.

И помнится всё – от начала.
Здесь (сердце не даст мне соврать)
Опять у родного причала
Сошла на меня благодать!

***
Невысокий угор над рекой
Вдоль неё пять сутулых домов,
Здесь повсюду печальный покой,
И не слышно назойливых слов….

Не шуршит даже старый камыш...
Тишину этих мест не нарушь,
Треугольники белые крыш -
Это тихая русская глушь…

***
Люди приходят, уходят,
Кожу сдирают с земли.
Садят морковь в огороде,
Лук в придорожной пыли.

Строят дома и бани,
Стараются преуспеть.
Раскидывают камни,
Копят себе на смерть.

Годы нещадно - мимо.
Время летит нон-стоп.
Так ли необходимо
Биться стеной об лоб?

Так ли нужны монеток
Щупленькие тельца?
Рою марионеток
Края нет и конца...

***
Долгими-долгими днями
Бабушка вяжет носки
Внукам своим. Как-то там им?
В городе мглы и тоски?

Внуков поди-ка немало.
Каждому нужно связать.
Звякают спицы устало -
Бабушке некогда спать.

В сизых глазах ее - осень,
К внукам всё тянется мысль.
Бога за них она просит.
Бабушка вяжет им жизнь...

***
Вон он путь - под ногами и вдаль -
Заплутавший средь сосен мохнатых..
Каждый, в мире своем государь,
От заплаты живет до зарплаты.

А расплата - лишь крест у холма,
Тишина и безлюдье погоста..
Каждый сходит на нет, иль с ума,
Или просто живет, или просто...

Облака - это тоже ответ,
Если можешь в них сердцем вглядеться ..
Вот он путь. На пути чей-то след
И открытые наглухо дверцы...

***
ОДИНОКИЙ ВЕК

То ли слышится плач человека,
То ли ветер гуляет один...
Мы в окно одинокого века
Неотрывно и жадно глядим.

Мы не спим... Мы давно всё проспали,
Растворившись в иллюзии снов.
По плечу ли нам чьи-то печали?
По плечу ли нам чья-то любовь?

Нам известны и тайны, и корни
Всех проблем мирового пути –
Всюду вОроны, волки да войны.
Да чернеющий холод в груди…

***
Дешево и сердито...
Я становлюсь взрослей.
Где-то гудят орбиты
Славно забытых дней.

Тихо, без проволочек
Время свое берет,
В каждой последней строчке
Нам выставляя счет.

"Коротко и по делу",-
Так и живем теперь.
Там, где любовь - пробелы,
Там, где душа - метель...

***
Ты говорил, что Блок прекрасен...
Мне снились улица, фонарь,
И полумесяц в чёрной рясе,
И снежный северный февраль.
Дорога к отчему порогу
Вела во сне. Фонарь мигал.
И чей-то голос - может Бога?
А может Блока стих читал...

***
Марки вставляла в резной альбом,
Песни играла грустные,
Город смотрел на меня окном,
Улицами безусыми.

Трубы заводов, морская гладь,
Ржавые сосны Родины,
Если бы только могла я знать,
Сколько здесь будет пройдено

Тайных тропинок, больших дорог,
Странных уроков жизненных.
Так, вероятно, приходят в срок,
К людям простые истины.

Я не хотела взрослеть скорей,
Все убегала в прошлое,
Девочка-бемби, бумажный змей,
Платье в смешных горошинах...

Вот и осталась на глубине
Бурной пучины памяти,
Как субмарина вчерашних дней,
Как обветшалый памятник.

***
Пластинка крутится упрямо.
Про миллионы алых роз
Поёт, не уставая, мама,
Я подпеваю ей всерьёз.

Шагают семьи, как отряды,
(Сижу у папы на плечах)
На первомайские парады,
Гремит салют - ба-бах! Ба-бах!!

Крутые горки ледяные
Мы заливали всем двором.
Летели санки озорные,
И кто за кем, и кто на ком.

Знакомо все - метла у двери,
В углу сутулый шифоньер.
Восьмидесятые. Мы дети.
Ребята из СССР...

***
Здесь только изредка мечтают,
И каждым новым утром - в бой.
Ведь только здесь года считают
По стажу в книжке трудовой.

Суровых улиц и бульваров
Немноголюдная тоска.
Торговый ряд у "Спорттоваров":
Грибочки, зелень, да треска...

Немногословно и непыльно.
Без грубых поз и лишних слёз
С людей здесь облетают крылья
Под ноги северных берёз.

Здесь каждый встречный - твой знакомый,
И в каждом видишь сам себя.
Здесь до весны впадает в кому
Душа, с приходом сентября...

И ты, распластанный ветрами,
Приплюснутый у полюсов,
Опять ругаешься стихами.
Нельзя здесь просто без стихов...

***
И длится наш печальный разговор,
И пишутся отчаянные строки.
Иллюзий позолоченный фарфор
Разбился. И свежи кровоподтеки

Фантомной боли, вероломной лжи.
Расходятся круги от муки долгой.
Не пишется? Бери - и не пиши,
Забудь, сотри, перечеркни и скомкай.

А после горстку пепла - горячо!
Ты выкинь через левое плечо...

***
Давай молчать... беседы - после.
Наш мир устал от суеты..
А от бесед устал и вовсе..
Давай мечтать... мечты.. мечты!..

***
Бескрайнее ломаной линией
Проходит сквозь сердце мое.
Бескровными красками выбелен
Мой меч, мои щит и копье...

И чертятся белые лилии
На пыльных тяжелых холстах.
И тут же смываются ливнями,
Принявшими крупный размах...

И рвутся канаты над безднами,
И камни летят в никуда..
Смеются на площади бездари,
Прикрывшись щитом изо льда…

* * *
Сердцем тихим взгляну за околицу –
Там струится с небес серебро.
Отчего-то отчаянно молится,
Отчего-то на сердце светло...

Может кто-то из давнего прошлого
Мне сегодня на помощь пришел.
В человеке так много хорошего.
В нем, по-моему, все хорошо.

С ним, конечно, случается всякое
Человек – это лишь человек.
Но, отмеченный Божьими знаками,
В нем не гаснет таинственный свет...

Екатерина Некрасова
__________________
73431


Сообщение отредактировал Михалы4 - Суббота, 16.10.2021, 14:33
 
shadayДата: Суббота, 16.10.2021, 18:27 | Сообщение # 2539
Подполковник Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 252
Статус: Offline
https://poeziya.ru/a/160262/
 
shadayДата: Суббота, 16.10.2021, 18:31 | Сообщение # 2540
Подполковник Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 252
Статус: Offline
https://poeziya.ru/a/250560/
 
shadayДата: Суббота, 16.10.2021, 18:40 | Сообщение # 2541
Подполковник Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 252
Статус: Offline
https://poeziya.ru/a/346231/

Моя вселенная родная.
Моя вселенная родная, над головою небеса.
От детства к смерти пробегая, качаешь на руках меня.
Любовь свою мне даришь молча, движеньем радуешь любя.
Как хорошо, что свет сияет, Что дарит ночь улыбку дня.
Зимою нам охото лета, а летом в зной, хотим зимы.
Однако знаем, что просторны вселенной нашей уголки.
shaday,
 
Михалы4Дата: Понедельник, 18.10.2021, 13:54 | Сообщение # 2542
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Нина Павловна Бойко: АДОВЫ БУДНИ

Измученный скукой, сидел Сатана возле чана с гудроном, в котором варились многие тысячи лет преступники разных мастей, и равнодушно подсовывал в пламя очередное полено.

Всё надоело ему в проклятом аду: каменный свод с длинной трубой, вечный огонь под чаном, склады с дровами и бесконечные лабиринты. Множество раз он корил себя за несдержанность с Богом: сидел бы сейчас рядом с Ним, птичек бы слушал, вишенки ел. Зачем захотелось перечить Ему, мир Его портить? А всё от гордыни! Сиди вот теперь, слушай, как в чане вопят.

Отворилась массивная дверь, подручные затащили новенького.

«Только бы не графоман! – передёрнуло Сатану. – Варить их в гудроне нельзя, преступлений за ними не значится, и ходят они по аду, слагая стихи и прозу, и донимают его своими творениями. Недавно вот только сцепился с одним. Так уж просил послушать, что благосклонно махнул:

– Валяй.

Тот радостно начал:

Ведь если вдруг где оторвётся
От общей массы сорванец,
И если болью отзовётся
Из тьмы безудержный гонец,
Его усмирит покаянье
Души моей на воздаянье.
На всякий гнев моё прощанье.
Добра и света завещанье.

– Бессмыслица! – рявкнул ему Сатана.

Поэт не смутился:

– Я упираюсь в мелодию, а не в смысл.

– А грамоту знаешь, новатор?

– А не скажите! Про нелогичность, неправильность сколько Фету пришлось пострадать, и не только ему!

И теперь этот тип ходит по аду, ругаясь, что сильно обижен Нечистым.

– За что меня в рай не пустили? – скрёб по камням башмаками и упирался новоприбывший. – Я двадцать раз Петру объяснял, что об Иисусе писал, как никто!

На кресте продолжая полёт,
Снизойдёшь ли до крика?
Твой небесный Отец не поймёт,
В чём же тут закавыка.

– И после таких гениальных стихов, меня, как собаку... Отстаньте! – стал вырываться из лап подручных. – Разве сравнить меня и Тяпкиным? У него – ерунда о Христе:

Чудны дела, Твои, Господи!
Солнцем из облака Ты показался!
Белый, как в пудре, гляди.
В какой Ты воде искупался?

– Шляется здесь этот Тяпкин, – Нечистый схватился за зубы. – Иди вон к костру, поленья кидай. Да чтобы горели не так, как на том фестивале.

– Какой фестиваль?

– Поэтический. Приехали вы, человек восемнадцать, все гениальные, и не сумели костёр развести, чай вскипятить. Ладно, кидай поленья, да шибко не слушай, как в чане преступники воют. И как не охрипнут, заразы?

С большой неохотой новенький поднял полено.

– Тысяча двести стихов у меня, – бормотал, – а он ко мне с хамством! Впрочем, что взять с Сатаны? Но Петру не прощу, хоть он и апостол!

Сатана, заплетаясь копытами, хмуро побрёл в восточную сторону, где он заметил какое-то сборище.

– Чем вы тут заняты? – грубо спросил.

– Литературный журнал издаём. Большое брожение идёт. Нелидов не врёт про корову, а Бакаев и Тяпкин врут! Их даже и ад не исправил!

– Прочти-ка, Нелидов, – Сатана усмехнулся и сел на чурбак.

– Рассказ называется... – начал Нелидов. – Ладно, название – дело десятое. «Ну, так и что? – кричала большая корова в шляпе. – Что же, что я люблю наряжаться? Я женщиной хочу быть, а не коровой!» – «Накладно ведь, – мыкнула рыжая Дунька. – Молоко вздорожает». – «А мне-то какая печаль?» – «Вот потаскуха ты, Изабелла!»

– Занятно, – прервал Сатана, почесав ногу об ногу.

Решив, что ему по душе потаскухи, орава писателей загалдела:

– И мы так умеем, и мы не хуже!

Тяпкин кричал громче всех:

– Слушайте! Слушайте!

Что ты лезешь, как осенью муха!
Неужель мужика невтерпёж?
Подожди у меня, потаскуха,
Я всажу под ребро тебе нож!

Сатана обречённо вздохнул и подался к костру – проверить, что делает новенький. Тот успел утомиться, костёр прогорел, гудрон остывал, убийцы, грабители и государственные преступники отдыхали. Двое, усевшись на краю чана, курили.

– Эх ты, безрукий! – сказал Сатана, и лично подкинул большое полено. – Дуй вон туда! – указал новичку на толпу, обсуждавшую новый журнал. И так оглушительно свистнул, что даже гудрон расплескался в костёр, отчего всё застлало коричневым дымом.

Никто не заметил, как в этом дыму сатанинские детки уже окружили писателей.

– Стройся в шеренгу! – визжали они. – Первый заход – вокруг Солнца, прожаритесь, вышибет дурь. Дальше – к Меркурию, чтоб закрепилось, что вышибло.

Под оглушительный вопль гениальных творцов детки погнали их по маршруту.

«Ну, молодцы! – похвалил Сатана. – Ни один даром хлеба не ест. Оп! – что-то вспомнил, и вмиг перед ним оказался Нелидов.

– Хочу уяснить, с чего ты завёл про корову, ты же всю жизнь строчил для газеты брехню.

– А давайте на совесть, – выпрямил плечи Нелидов. – Побыли бы вы в моей шкуре! Того не пиши, это – нельзя...

– В таксисты бы шёл.

– Их без меня больше, чем надо.

– Ну удавился бы.

– Видишь, как вы завернули! Впрочем, что взять с Сатаны?

И получил копытом в поддых.

... Глаза он открыл на операционном столе.

– Ожил! Восемь минут клинической смерти! – услышал.

Через четверо суток Нелидов уже диктовал в газету статью, как попал после смерти прямо на небо, и так ему нравилось там среди пальм и магнолий, что не хотел возвращаться назад. У Сатаны от такого бесстыдства дыбилась шерсть на загривке: «Ну, попади ты ко мне ещё раз!»
___________________________________________________________________________________

Давно на почве европейской,
Где ложь так пышно разрослась,
Давно наукой фарисейской
Двойная правда создалась:
Для них – закон и равноправность,
Для нас – насилье и обман,
И закрепила стародавность
Их как наследие славян.
\Ф. И. Тютчев. Славянам («Привет вам задушевный...)\

«Литературная энциклопедия»:
«Гражданская поэзия характеризуется тем, что основные темы ее относятся к защите общественных интересов. Гражданский поэт — глашатай общественных настроений и чувств, будящий общество и призывающий его к деятельности. Таким образом, гражданская поэзия есть художественная публицистика в стихах. В этом ее сила и ее слабость».

Долина смертной сени.

Город света, и комфорта, изобилья,
где свистит веселой мошкарой
в тротуарах гордое всесилье
вдоль по барам модною толпой.
В супермаркетах богато,людно, радость
и полны живые кошельки.
Словно рай земной и сладость, сладость
на брегах роскошнейшей реки.

А вдали за триста километров
нищета да голая сума,
да бурьян, склонившийся под ветром,
да кресты, и мрак, и мор, и тьма.
Дождь да грязь и туч сплошная морось,
бродят тени с кладбищ и молчат,
да гнилых избенок безысходность,
да бараков черно-серый ряд.

Тут всегда унылое Сегодня,
птицу Завтра унесло в трубу.
И стоит тут Лысый с преисподней
с пентаграммой красною во лбу.
Никого здесь ни жалеть, не жалко
в каждой двери рваной и гнилой.
И, дымяся, мусорная свалка
всем поет Великой Пустотой.

Да унылы песни уркаганов,
старики как даже молодежь.
Ни коров, ни кур, гусей, баранов,
лишь полынь колышет дождь и Ложь.
В городишке под названьем Зыбедь
среди этой темной синевы
лишь одна есть радость - выпить, выпить
дорогущей водки злой Москвы.

Да сидеть годами на стакане
в безработной деревушке Жуть,
а потом по-русскому по пьяни
иль замерзнуть, или утонуть.

Выходи один ты на дорогу
в Пустоту и гробовую сень
вдоль страны без истины и Бога
несчислимых кладбищ деревень.

Роман Эсс

* * *

Скорбь в душе о Родине несчастной.
Ничего с собой поделать не могу.
Может жизнь моя была напрасной?
Промелькнула словно на бегу.

Над тобой Россия вновь бушуют грозы.
Мать моя, спросить тебя позволь:
Все ль тобою выплаканы слёзы,
Вся ль тобою выстрадана боль?

Что родная сделали с тобою,
Я не пожелал бы и врагу,
Но за то, что ты сдалась без боя
Не любить тебя Отчизна не могу.

Никогда мне с этим не смириться,
Что есть мочи, из последних сил
За тебя Россия буду я молиться,
Что б тебя Господь благословил.

Александр Душкин

* * *

Нужны ли России поэты
Нужны ли философы ей
Спецы что отмоют бюджеты
Для родины нашей важней

Нефтяник пусть скважины бурит
Пусть плавит металл сталевар
Госслужащий всех нас надурит
Себе обналичив навар.

Зарплату себе сам назначит
И взятку себе сам возьмёт
Над пенсией он не заплачет
И с голоду он не умрет

По странам он разным летает
И в номере люкс он живет
Над печью от жара не тает
И пот от труда не течёт

Игорь Александрович Захарченко

* * *

Если не поэт, то кто?

А над нами небо голубое…
(грех) автор.

А над нами небо голубое,
голубое,
и бездонное. На нём звезда, другая…
Мы одни, на всей земле с тобою,
от Москвы,
до самых, до окраин дорогая.
Летом росы в травах,
капли, точно слёзы,
по твоей красе стекают мне на ноги,
а зимой «трескучие»,
шипастые морозы,
чистят душу мне снегами,
будто боги.
Эх, Россия,
трын-трава, полынь с обочин,
пыль просёлками, да речек кривизна,
боль моя,
от изб пустых следы пощёчин,
Бог то, где?
Вижу, в храмах правит сатана.
Сколько брошенных церквей,
церквушек…,
мимо мчит ракетный двадцать первый век,
тарахтит на дурне голом
куча побрякушек,
где же Новый, где ты Бог,
а может человек?
Нет,
шумит во лжи,
в жиру и золоте купаясь,
бездарь, бес, расстрига,
падший человек,
шторм, корабль,
крысы вот бегут спасаясь,
а Россия,
снежным одеялом свой прикрыла
грех.

***
Ах, Родина...
«Выше понятия Родина,
только сама Родина, твоя земля, твоя страна». А.Бай

На улице не то что бы зима,
Не то что бы, но уж пора,
Пора бы снегом землю забелить,
И хорошо бы во всю прыть,
Бежать по полю наводя лыжню,
Ломая уже едва заметную стерню.
Овраги, спуски, перелески,
А вот парят следы, оставили их зайцы недовески.
Там чей-то писк, там слышен лай,
И видится – вот это мой Родимый Край!
Отечество Российское мое,
И этот лес, и это зимовье.
Поникшие березы, елки как столбы,
Дома в деревне как гробы…
И дым Отечества, горчит все реже-реже,
А как же без него, я им ведь брежу?
А как же, как мне дальше жить,
Как Родине, России как служить?
И где она, моя бескрайняя, огромная Страна,
С каких высот она теперь видна?
А помню… «Выйду на улицу, гляну на село,
девки гуляют и мне весело…»
Ах, Родина, хотя б уж замело,
И на душе моей наверно б отлегло…

***
А Новый Год?
«Мы долго блуждали, и вот мы пришли…». Автор.

Крошится под ногами лёд,
беззубый город топчется на месте,
И даже если рухнет небосвод,
Он промолчит.
Не грянет город песней.
Под Новый Год нальёт мужик отравы,
Не слушая Куранты,
выпьет с горя,
с женой своей он будет долго спорить,
о том,
что плохи ныне музыканты,
о том, что музыка не та…
Что балагурят в оркестровой яме,
о том, что ныне музыка пуста.
Да что там музыка?
А Новый Год?
Прощай,
ушли счастливые моменты…
И в кадрах чёрно-белой киноленты,
есть запах счастья и свобод!
Крошится под ногами лёд…
Летит ракета, угрожая миру,
И молятся глупцы диктатору-кумиру,
не всем,
но всё-же им порой везёт.
Война миров, без компромиссов,
и пламя лижет языком детишек,
на елках много серебристых шишек…
Мы их однажды примем вызов.
Крушится под ногами лёд,
беззубый город топчется на месте,
И даже если рухнет небосвод,
он промолчит.
Не грянет город песней.

***
Все рады власти и попсе…
«Сон разума рождает чудовища». Ф. Гойя

Ты спишь, я знаю, спи.
Листаю пустоту, читаю глупость…
Как сладкая конфетка тупость,
Сегодня у людей в крови.
До непристойности любовь
Питает разум, и ухо режет фраза
Бездарного поэта…
Примета времени, зараза, вирус.
И не один папирус не смог бы выдержать галиматью,
Которой пичкают народ.
Глупцы, в ваш огород бросаю камни,
Не выдержит наш небосвод и рухнет…
Я матерюсь, ах, мать твою,
Ах, мать твою, ах, мать твою…
В Раю места купили все,
И пухнет очередь, с деньгами и дарами.
Насыщен воздух гнусом, комарами,
Все рады власти и попсе…

А.Бай
_________________________________
74136


Сообщение отредактировал Михалы4 - Понедельник, 18.10.2021, 13:56
 
Михалы4Дата: Воскресенье, 24.10.2021, 00:49 | Сообщение # 2543
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Во субботу, день ненастный, https://u.to/4QCyGw
Нельзя в поле, эх,
Нельзя в поле работать.

Нельзя в полюшке работать,
Ни боронить, эх,
Ни боронить, ни пахать...

* * *

ПЕЛ ОТЕЦ

Этот голос - властный, страстный -
Завораживать умел.
"Во субботу, день ненастный", -
Пел отец... О, как он пел!

Песня птицей билась в окна,
Вырывалась за порог...
Дождь буянил. Поле мокло.
Истекал ручьями лог...

Пел отец о главном деле
Жизни.
Голосом крепчал.
И глаза его глядели
В непроглядную печаль.

Ах, отец! - ну что ты, что ты,
Полно крыльями махать:
"Нельзя в полюшке работать,
Ни боронить, ни пахать".

Во субботу день ненастный -
День напрасный...
Пел отец,
Как бессмертие, прекрасный
Пахарь, сеятель и жнец.

* * *
Вот и день догорел не спеша,
Притушил свой начальственный голос.
И опять нарывает душа.
Обо что укололась?

То ли град прошумел по листве,
То ли будущим в фортку пахнуло,
То ли ложью с экрана ТВ,
Как иголкой, кольнуло...

Валентина Михайловна Коркина

* * *

Не про нас ли, друг мой милый,
Люди бают, эх,
Люди бают, говорят?

"– Мужев струмент, – перехватила мой взгляд хозяйка, подпаливая выложенный на полу дровяной колодчик.

– Хороший фуганок, – похвалил я.

– А и хороша-ай! – кивнула она, обрадованная похвалой. – Мастера смотрели, тоже так говорили. Сказывают, лёзги дюже хорошие. А мой дак когда и брился лезгою. Уж так, бывало, правит, так правит… До того, чтоб газетку состругивало… Ежели буковки снимает, а газетка цельная остается, не прорезывается насквозь, тади бросает точить… А после того побриться любил. Свежей-то лезгою. А мне дак и страшно делается, как он по лицу вострой железкою. У нево весь струмент такой был ухоженный. Дюже любил, штоб все в аккуратности было…

Печь разгоралась, сипели и потрескивали лозовые дровца, пузырились обрубленные концы, роняли капли на жаркие угли, которые, допламенев, сами собой распадались на одинаковые округлые кусочки, осыпая наставленные чугунки. Дым, обволакивая поверху устье, розовым холстом бежал навстречу и уже серым загибался в трубу. Хозяйка, по-прежнему в телогрейке, лишь платок отбросив с маленькой головы на заплечья, проворно шастала по кухне – то поскребет какую-то посудину, то ухватом поправит чугунок, отодвинет подальше, если начинал закипать. Стены, потолок, ведра на лавке, бутыли на подоконнике – все заиграло веселыми красноватыми отсветами, и совсем славно запахло ракитовыми дровами. Я сидел поодаль, а и то чувствовал на лице и на руках приятное тепло, пальто мое начало парить и попахивать пареной и кислой материей.

– Это ж он сам делал, – кивнула она на посудный шкафчик справа от окна.

Я сначала не обратил на него внимания, но теперь из вежливости принялся разглядывать. Стоял он в темном углу между окном и сенишной дверью и сам был темен от времени. В его потускневшем лаке где-то глубоко и глухо тоже плясало багровое пламя печи. Но я все же разглядел резьбу на дверцах – трехпалые, похожие на клевер, листья и какие-то птицы с чешуйчатым оперением. И пока рассматривал, женщина, опершись на ухват, с робкой настороженностью ожидала, что скажу.

– Тонкая работа. Это что же за птицы?

– А не знаю… Это он все выдумывал.

Женщина в раздумье поковыряла в печи ухватом.

– Он-то не здешний был, с Архангельску. А сюды на подряды приезжал, с товарищами. Кому конюшню, кому что… По колхозам. Два лета так. Ну, мы с ним и сошлись. Это ж он, как поженилися, скапчик-то сделал. Бывало, прибегит с работы, повесит на дереве фонарь – дерево во дворе стояло, засохло – и все пилит, стружит. Скапчик-то этот. И ночь уже, мошкара около фонаря мельтешится, а он все стружит. А я ему: Коля, да что ж ты так-то – там работаешь, дома работаешь, не к спеху бы. Жить будем, так все и поделаешь потихоньку. Не слушается, все работает. А я и сама стою около, да и засмотрюсь на ево. То одним рубанком досочку пробежит, то другим, яичко положи – не шелохнется: так гладко да ладно. А ему все мало. А уж когда сошьет вместе с шипами да клеем, то опять стружит. А опосля всего возьмет этот-то вот большой да еще и им отгладит. Фуганок аж птицей посвистывает, а стружка ну вот тонка, вот тонкусенька, чуть не светится. Я, бывало, наберу ее, обдам кипятком, запарю да потом цветы делаю. В луковый отвар да химический карандаш разведу – покрашу, ну как живые…

То ли от печки, а может быть, и от разговора она вся разрумянилась, запылала худым темным лицом, и сквозь заветренность и не в пору ранние морщины пробилось что-то далекое, девичье, какое-то стыдливо-радостное смущение.

– А птиц-то он уж опосля наметил да и вырезал. Стамесками да долотцами разными. Уж дюже забывался он за работою. Долбит, а в волосах стружки вот как понапутляются. Волос у него весь вился, тоже как наструганный. И так у него ладно все получалось. И травки и листочки всякие. А я гляжу теперь, и все вспоминается, как мы с ним первый покос косили. Когда поженилися. И птицы вот так тоже были. Сидит она на щавели-ночке и ну свищет, ну свищет. Коси около нее – не боится.

Она постояла, с тихой задумчивостью глядя на огонь, и я пытался представить, какой была она в молодости.

– Все звал к себе туда. Сказывал, дома у них высокие, окна не достать, леса – конца-краю нет. Покосы вольные. Хотелось мне поехать посмотреть. Да так и не собралась: то Нюркою, старшей дочерью, затяжелела, а тут и война вот она… Загадывал хату перебрать, полы постелить. Дюже непривычно ему было без полов. В кухню выходил, дак обувался, как во двор… Да так все и осталось, как есть. Один скапчик-то этот только и успел сделать…

– Погиб, что ли?

– Да сразу-то не убило… На побывку опосля ранения приезжал… А уж потом его, под самый конец… Вот все берегу, – кивнула она на фуганок. – От самой войны. Просили продать – не продала. Стамески да коловоротья, мелочь всякую – так Витька порастаскал, позабельшил, не углядела. Бывало, ругаюсь: Витя, сынок, да что ж ты делаешь, струмент растаскиваешь. Вырастешь – как раз и сгодится. Работать пойдешь, как батька. Где тади возьмешь такой струмент? Отец его по штучке собирал да копил… А уж и вырос Витькя, а не заинтересовался етим. Оно если бы при отце, дак видел бы, как тот работает. Может, и поимел интерес. А так, что ж, лежит мертвый струмент, сам он ничего не покажет, не расскажет… Не привилось ему отцово. Так вот и висит на стенке… И не нужен, а продать чегой-то не могу, чегой-то жалко…"

Евгений Носов, "Во субботу, день ненастный" https://u.to/4gCyGw

* * *

Ещё дымится век двадцатый
И дым его коричневатый
Мрачит святые образа
И разъедает мне глаза.

Но память всё же негасима:
Я вижу тартар - Хиросиму,
Я вижу Курскую дугу...
Но чем я, чем я помогу

В огне сгоревшим и убитым,
Слетевшим с жизненной орбиты
В бездушный мрак, в небытие?..
Иду по страшной колее,

И жертвы Каина живого,
И люди времени другого
Моё тоскующее слово
Не слышат...

Двадцать первый век:
Расчеловечен человек.

* * *
ВРЕМЯ

Над книгой уже не забыться,
Не спрятаться дома:
Оно
То в дверь, то в окно постучится –
Откроешь ему всё равно.
Войдёт и, как мать на ребёнка,
Глядит на тебя, на одну,
Задумчиво гладя гребёнкой
Сияющую седину.
Так пристально смотрит,
Как будто
Часам твоим – срок отстучать,
И грянула громом
Минута,
В какую – тебе отвечать
За всё, чем бедна и богата
Душа у последней черты,
За всё,
В чём права,
Виновата
Пред жизнью истраченной ты…
Что вспомнится в это мгновенье?
Поймёшь ли сама, от чего
Захочешь упасть на колени
Под пристальным взглядом его?

* * *
Ослепли - не видим друг друга,
Оглохли - друг друга не слышим.
Во власти какого недуга
Мы порознь
Затравленно дышим?

Мы плакать давно разучились,
Нам плакаться больше по нраву,
На время кивать наловчились:
Его, мол, хлебнули отравы.

Мол, знаем, кем брошено семя,
Взрастившее наши пороки,
Мол, что теперь делать....

А время,
Вздыхая, стоит на пороге
И нищенкой тянет к нам руки,
И скорбно главою качает:

- Поплачьте, друзья, друг о друге!
Поплачьте - и вам полегчает.
И мне полегчает.
Поплачьте!
Слезами вину обозначьте
Не только мою...

Замолчало.
И вновь головой покачало.

Как стыдно!
Как горько!
Как больно!
Поплакать бы - знаем и сами,
Но только моргаем безвольно,
Бесслёзно пустыми глазами.

* * *
Материнская да отчая
Неоглядная земля...
Что ни путь - то многоточие,
Крик прощальный журавля.

Что ни путь - то обязательно
Перекрёстки да кресты,
Чей-то палец указательный
От версты и до версты...

* * *
Спроси как Гамлет: "Быть или не быть?",
"Куда ж нам плыть?", - спроси еще как Пушкин,
Когда солдат убитый просит: "Жить!",
А на помойке рыщет новый Плюшкин.

Сто тысяч лет идёт вражда, война.
Встаёт вопрос о смысле жизни, смерти.
Всё так же Одиссея ждёт жена.
Всё та ж стена китайская на тверди.

Неправда, что прервалась связь времён.
Они слились в одну большую реку.
Куда ж нам плыть? В ответ я слышу звон:
То колокол звонит по человеку.

* * *
Уходят в никуда,
Из ниоткуда
Возникшие мгновения...
А я
Ловлю себя на чаянии чуда,
На страстной жажде инобытия,
Где время спит, как в панцире улитка,
Где людям неизвестен смертный страх;
И детская счастливая улыбка
У каждого сияет на губах.

* * *
Закрыто солнышко глухими тучами,
И вьюга мечется среди полей.
А я - о пахаре, а я - о Тютчеве,
О всех радетелях земли моей.

А я с надеждою - про почки вербные,
Про то, что мир от зла спасёт добро...
Так пахарь истово в колосья верует,
Поэт - в предвиденье, в своё перо.

* * *
ВЕРЬ

Устанешь вдруг. Сомнут заботы.
Ко лбу потянется рука…
Ты верь: идёт на помощь кто-то,
Ещё не видимый пока.

Уйдёт любовь. Ты рухнешь с лёта.
Забьётся жилка у виска…
Ты верь: спешит навстречу кто-то,
Ещё не узнанный пока.

Ославят. Просто так. С зевотой.
По праву злого языка…
Ты верь: «Держись!» – попросит кто-то,
Ещё не слышимый пока.

Обманет друг. За поворотом
Растает тень его, легка…
Ты верь: протянет руку кто-то,
Не осязаемый пока.

Что б ни случилось – есть ворота.
За ними – небо, лес, река…
И есть – ты верь! – на свете кто-то,
Кто для тебя – никто пока.

Валентина Михайловна Коркина
___________________________
76133


Сообщение отредактировал Михалы4 - Воскресенье, 24.10.2021, 02:49
 
Михалы4Дата: Понедельник, 25.10.2021, 18:07 | Сообщение # 2544
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Всё суета и томление духа…
Кн. Екклезиаста, гл. 1.14.

Устало слово…
От нас устало.
Тоска и злоба,
А света мало.

Мы что-то пишем,
Зачем – не знаем.
Печалью дышим,
Молве внимаем.
Забыть.
Забыться.
Переродиться.
Не суетиться…
Не суетиться…

***
Во дремучих лесах Жигулей
по оврагам белеет сныть.
Странник, слыша шипение змей,
размышляет, как дальше жить.

Рядом дремлет лохматый пёс,
липы запах ласкает нюх.
На берёзах охапки гнёзд,
на ветру тополиный пух.

Мир добра утонул во зле,
лишь мерещится вдалеке.
Сложно думать о журавле
и синицу держать в руке.

***
Осколочек утерянного детства
Остался в сердце. Ноет по ночам.
Мои друзья, что жили по соседству,
Давно уж не звонят по мелочам.

Наш старый двор — цветные сны и грёзы.
Кусты сирени. Тополиный рай.
Он видел всё — и плач, и смех, и слёзы!
Родной и незабытый милый край.

Любимая футбольная поляна —
На ней "рубились" жёстко, до конца.
Я помню помощь Шубина Коляна
От рыжего парнишки — подлеца.

Дворовые старухи на скамейке
Судачили про то, что "всё не так!",
А мы, купив "Памир" за три копейки,
Курить влезали тихо на чердак.

На Жилина весеннею метелью
Дурманно-снежно яблони цвели
Девчонки под мелодию капели
Венки из одуванчиков плели…

…Осколочек утерянного детства
Остался в сердце. Ноет по ночам...

***
Меня крестила бабушка тайком,
В ульяновском Воскресном старом храме,
Ни слова ни сказав отцу и маме,
Ушла под утро и́з дому пешком.

Рассветный большевистский Вифлеем
Смотрел вослед стремительной старушке,
И звук шагов – судьбинный счёт кукушки
Дробил в осколки суть безбожных схем.

А бабушки, всем миром, всей землёй,
Спасли любовь и сохранили веру.
…В Успенской деревянной новой церкви
Крестил детей я солнечной весной…

***
Звали ласково бабушку – "бабонькой",
И соседей на утренний чай:
– Аграфена Никитишна, лапонька,
заходи, покалякаем, чай!

В вечера пели песни протяжные,
Заходясь на концах трудных нот,
Песни русские, правда сермяжная.
Под столом помурлыкивал кот.

Детство пахло сиренью и липами,
Не в чести были грубость и ложь.
Окна настежь пластинками сиплыми
Напевали во двор: "Ой, ты рожь..."

Со смородиной крепко заваренный,
Прел под куклою огненный чай.
Расцветал белой яблоней май,
Теплотою весенней подаренный.

***
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ МАМЫ

Вид на мокрый тополь
Из оконной рамы;
Середина лета,
День рожденья мамы.

Запахи из детства —
Типографской краски,
Солнечные блики
Нежности и ласки;

Модные пластинки
Пьехи с "Песнярами",
На парадах — дети
С красными шарами.

Вечно полупьяный
Шубин дядя Жора,
"Кара-Кум" конфеты,
Пацаны-обжоры;

Новенькие кеды
И футбольный мячик.
…И еще счастливый
Сероглазый мальчик.

За окошком ливень
Распугал прохожих,
Не вернуть уж больше
Детских лет погожих.

…Папенькина дочка
С бабушкиным взглядом
Подойдет неслышно
И присядет рядом,

И шепнёт тихонько:
"Ты не старый, папка…"
Поцелую в носик
И вздохну украдкой.

…Дождь следы смывает
Незабытой драмы,
Светлый день июня —
День рожденья мамы.

***
Городок из детства: площадь, Дом культуры.
Снег скрипит тихонько. Полная луна.
В «сталинке» высокой тень от абажура
Плещется в бокале красного вина.

Старый жёлтый флигель сторожит ворота
Сумрачного парка, где темным-темно.
Радостно на сердце, будто обнял кто-то:
Светится родное в полночи окно.

Там за занавеской – островок из детства:
Мама молодая разливает чай,
И отец с «Футболом» в кресле по соседству,
И родной собаки полусонный лай.

Сказочно-святые годы малолетства
Как картинки в книжке, как цветущий май
Вспомнил я былое, вспомнил счастье детства
Вспомнил я сегодня, вспомнил невзначай…

* * *
Рощи белоснежной древние ступени
Городка из детства: заросли сирени,
Липы с тополями, яблони и клёны,
И мальчишка рыжий, честный и влюблённый.
Превратило время танцплощадку, сцену
в серую громаду мрачного дольмена,
где танцуют тени прошлого неслышно,
шелестящий шёпот: «Как же это вышло,
что опала нежность звёздными дождями?
Может, что-то будет. Будет, но не с нами»
Не дождутся в роще первые капели
Девочку с глазами цвета повители.

* * *
Свитер, белые валенки,
Папкин лисий треух –
Мальчик, тихий и маленький,
В школе ровно до двух.

И тропинкой привычною
Прямиком на каток,
Где друзья закадычные –
Мишка, Юрка, Валёк.

«Чайка», улица Жилина,
Тополиный «Утёс»,
Дружно, бережно жили мы,
Дрались, так, не всерьёз.

Те же улицы, вроде бы,
Да мальчишка не тот,
Смолкли старые ходики,
«Птицы, сбитые в лёт».

По аллеям непройденным,
Где под клёнами лёд,
Стихотворец юродивый
В рваных тапках бредёт.

***
Старые футбольные мячи –
Сдутые проколотые души,
(Старый хлам, что никому не нужен)
Спят себе, усталые, в ночи.

Не могу выбрасывать мячи –
В них остался чистый воздух детства,
Запах трав с поляны по соседству,
Где поставив штанги-кирпичи

бегали, счастливые, до ночи,
Синяки и ссадины в бинты
спрятав. И крича до хрипоты
По мячу лупили что есть мочи.

…Сделав предпоследние финты
Вместе и состарились с мячами,
Навсегда они остались с нами –
Сдутые надежды и мечты.

* * *
Хожу в городских сумасшедших:
Непризнан, нечёсан, небрит.
Тоскую о рано ушедших,
Ночами под сердцем болит.

Забытое доброе слово
Услышать хочу невзначай.
И, может быть, кто-то из бывших
Меня зазовёт вдруг на чай.

Хожу в городских сумасшедших,
ищу незакрытую дверь
той церкви, когда-то крестившей
ребёнка, что примет теперь.

***
Не пишите стихи про запас:
Богу – богово, вольному – воля.
Чистый лист – как широкое поле,
Наша жизнь – как печальный рассказ.

Наша жизнь без вранья и прикрас –
Светлый миг от рожденья до смерти,
Белый цвет на небесном мольберте,
Тишина недосказанных фраз.

Суета недописанных строк –
Сотни слов в нераскрытом конверте:
«Полюбите,
познайте,
поверьте,
Преступите незримый порог…»

Семён Краснов
_________________________________
76796


Сообщение отредактировал Михалы4 - Понедельник, 25.10.2021, 18:09
 
Михалы4Дата: Четверг, 28.10.2021, 01:38 | Сообщение # 2545
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Эпидемия добра
(музыка и слова: Гарри Польский) https://u.to/F_K0Gw

Ясно помню я всё это:
Вдруг сошла с ума планета —
Был в природе, видно, сбой.
Люди всех слоёв и наций
Стали разом заражаться
Беспричинной добротой.

В душе теплее стали вдруг
Все те, кого сразил недуг,
И в странном приступе тепла
Творят лишь светлые дела.

Эпидемия добра
Шагает по планете —
С каждым часом на Земле веселей.
И солнце с неба всем на свете
Улыбается в мильярды лучей.
=======================

Толку нет от медицины:
Ищут, не найдут вакцины
От бациллы доброты.
Ну а люди всё добрее:
И слова, и взгляды греют,
От улыбок шире рты.

Замолкло всё оружие,
В границах смысла уже нет.
Торговцы нефтью там и тут
Все деньги бедным раздают

Эпидемия добра
Шагает по планете —
С каждым часом на Земле веселей.
И солнце с неба всем на свете
Улыбается в мильярды лучей.
=======================

Дальше стало только лучше —
Больше нету душ заблудших,
Душ уснувших больше нет.
Здравствуй, новая эпоха!
Рай вокруг!.. Одно лишь плохо:
Это всё приснилось мне.

В том сне нет слёз семейных драм,
Детей без ласки пап и мам.
Любовь не бьётся там о быт,
Никто под старость не забыт.

Там равенство конфессий всех,
Повсюду радость, песни, смех!
В сердцах людей нет больше зла —
Звучит там «All you need is love».
Эпидемия добра...
__________________________________

И вроде при деле - да всё на пределе

Когда-то учил понемногу
себя с высотой говорить.
Полёт означает дорогу
и звезды - мои фонари.
Цепные разомкнуты звенья,
теперь оттолкнуться - и в путь.
Полёт означает паденье,
но это и думать забудь.
Вот только приучен я не был
к отсутствию всяких границ
и, взмыв в безразмерное небо,
смотрю всё внимательней вниз -
на город, в дымах комбината
живущий насущным своим.
Полет оборвётся когда-то
и как хорошо бы - над ним...

***
И вроде при деле - да всё на пределе.
И вроде живётся - да как-то не в масть.
В бескрайней России на каждой неделе
родиться - сегодня, а завтра - пропасть.
Да, чёрт мне не брат, да и смерть - не сестрица,
совсем не до них в этом царстве сует.
...Мне б только водой родниковой умыться
и выйти на свет...

***
Когда меня сшибали с ног,
напрыгнув сзади, и пинали,
я снова повторял урок,
что честность тут найдёшь едва ли -
она сегодня не в чести
среди сияющего глянца...
Остатки воли сжав в горсти,
я научился подниматься.
За это благодарен вам,
шакалы из пятиэтажек,
а что воздастся по делам -
пусть жизнь рассудит и укажет.

***
Чем яснее видны впереди очертания края,
тем желание жить без прикрас год от года сильней.
Словно истину Божью заблудшей душой постигая,
я внимаю всему на своей беспокойной земле.
Как нелепо уже в перепалку кидаться с разбега,
чтобы правду свою доказать и себе и врагу.
...Я вдыхаю сейчас аромат потемневшего снега
и как первой любви откровенье его берегу.

***
Воют надрывно собаки
будто бы чуют беду,
будто в сгустившемся мраке
я навсегда пропаду
в Богом забытом посёлке
под монотонным дождём...
Жить мне, выходит, недолго?
Все мы недолго живём
здесь, где тоскуется слишком
по справедливости, знать.
Кто ж её видел, парнишка?
Где эту суку сыскать?
Хриплой отрывистой бранью
листья летят поутру...
В этой тоске окаянной
верю, что весь не умру,
шею свернув в буераке
где-нибудь по темноте...
Родина, воют собаки,
помня пропавших детей...

***
Я бывший мальчишка с повадкой трамвайного хама -
за словом не лезу в карман. Потому что он пуст.
Всё было истрачено где-то: и "мама", и "рама",
и даже "люблю" истончилось в прозрачную грусть.
Так встанешь на кассу и шаришь порой по карманам,
ища на бутылку, на хлеб - да не важно сейчас.
Жалеть мне о прожитом рано. Конечно же рано,
а жить настоящим немыслимо больно для глаз.
И осень у нас в Черноземье - такое же лето -
не лечит совсем ни прохладой, ни трезвостью дней.
Иду в никуда и печально, что знаю об этом -
с пустыми карманами, с жизнью случайной моей.

***
Жилось не сложно и не просто
хотя звучанье девяностых
всё продолжалось в нулевых -
спирт, наркота, понятья, стрелы...
Жилось - наверно в этом дело,
вот и живее всех живых
и я, и многие другие,
мы - дети ельцинской России,
нас не придушишь, вашу мать...
И ты не плачь, что я надтреснут -
мне дребезжанье станет песней,
я разучился умирать.

***
Убаюкай меня, убаюкай
хоть колёсным глухим перестуком
хочешь - сказками в тыщу ночей.
Я отвыкнуть хочу наконец-то
от того, что, ища своё место,
мотыляюсь по свету ничей.
Убаюкай меня ради бога,
я забудусь хотя бы немного
головой на коленях твоих,
отпущу прочь былые обиды,
что никак до сих пор не забыты
и усну, и останусь в живых.

***
Я не загадывал её,
не поклонялся суеверью
и не пытался день отмерить
когда окажемся вдвоём.
Она явилась не спросясь,
явилась буднично и кротко,
а город уплывал, как лодка,
с землёй утрачивая связь.
А я растерянно молчал
и было тихо и светло мне,
и я, совсем себя не помня,
внимал таинственным речам.
Она звала меня с собой
из дома, города и дальше -
туда где не бывает фальши,
где обретается покой
и ничего иного нет,
там жизнь чиста в своём начале...
В ладони звякая ключами,
я вместе с ней пошёл на свет.
Свет, как навязчивый мотив,
над в угол сдвинутой кроватью...
...Маячат белые халаты
и слышу сдавленное "жив"...

***
Слово не попугай, не голубь, вообще не птица -
в клетке не обживётся, сколько ни мысли рай.
Выскочит, пропадёт, позабыв проститься,
лихом не поминай.
Сколько их - слов - отпустил я легко на ветер
и отношения рушил, как города...
Кто-то сказал: всё уходит на этом свете,
будто в песок вода.
Я не тужил да и, честно сказать, не думал,
что на руинах счастья не возвести.
Прятал себя в городском монотонном шуме,
как медяки в горсти.
А вот теперь всё смотрю, разводя руками -
плакать не плачется, в голос не голошу...
Все пепелища мои засадить садами
Боже, дай сил, прошу...

Александр Анатольевич Лошкарев
_____________________________
77690


Сообщение отредактировал Михалы4 - Четверг, 28.10.2021, 01:40
 
Михалы4Дата: Суббота, 30.10.2021, 01:42 | Сообщение # 2546
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
«У крыльца высокого
Встретила я сокола, -
Встретила, приветила,
На любовь ответила…»
(М. Исаковский) https://u.to/SgS2Gw

У крыльца высокого…


Пятидесятивосьмилетний экспедиционный рабочий второго разряда Иван Степанович Прохоров, разувшись, в поддёрнутых до колен выбеленных солнцем и солёным потом противоэнцефалитных штанах, расположился у стены старого сарая. Откинувшись спиной на прогретые солнцем дряхлые доски, Прохоров подрёмывал – со слюнкой из приоткрытого рта и лёгким похрапыванием.

Ноги его белого молочного цвета с вдавленными следами от портянок резко контрастировали с обгоревшими на июньском солнце практически чёрными кистями рук и лицом – особливо с носом, из растрескивавшихся от солнечных ожогов ранок коего сочилась сукровица…

Кирзовые сапоги, заношенные до лёгкости тополиного пуха, стояли поодаль. Поверх высокой травы и неотцветших ещё жёлтых одуванчиков белыми прямоугольниками покоились портянки. Сушились.

В траве трещали кузнечики, заунывно звенели вездесущие комары, да монотонно-убаюкивающе, перелетая от цветка к цветку, пел бесконечную свою песню шмель:

« Бжжжж-жжжж-бжжжж…». Ненадолго замолкал и начинал сызнова…

Лето. Жаркое оно нынче. Вон уж и земляника на буераках созрела, того и гляди, за черникой идти уж…

Перебивая прохоровскую дремоту, послышался надрывный стон поднимающегося на взгорок УАЗа. Прохоров подёрнул веками. Вздохнул – эх, молодёжь, даже движок отрегулировать не могут!

Через пару минут, визгливо скрипнув тормозами, у широко распахнутых и давно вросших в землю ворот заброшенной кузни остановилась машина.

- Живой, Степаныч? – дурашливо и весело поприветствовал Прохорова выскочивший из УАЗа Витька-водила – Не помер ещё, старый?

- Не дождёшься, раздолбай…

Витька коротко хохотнул.

- Снимай, Иван Степанович, спутник, отнаблюдали, на другой пункт переезжаем.

- Далёко?

- Не-е, тут у Забродья сигнал одно время стоял, а может, и сейчас стоит, найти надо. Найдём – «тарелку» там поставим…

- А чего его, сигнал-то, искать, я тебе и так его покажу.

- Бывал что ли?

- Бывал. Родина тут моя. На тот сигнал всё детство мы с пацанами лазали – кто шустрее…

- Лихо! А ты и не говорил, что местный…

- Всё говорить слов не хватит. Да и какой я сейчас местный – почти сорок лет здесь не был…

Под зряшный разговор Иван Степанович аккуратно и неспешно снял с пункта штатив со спутниковой тарелкой, упаковал тарелку в футляр, собрал штатив, уложил всё между сидений, закрепил и через пять минут УАЗ уже пылил по просёлочной дороге в сторону Забродья…

2.

Велосипед был большой, с рамой, и девятилетний Ванька с сиденья до педалей не доставал. Но это его нисколечко не расстраивало. Просунувшись под раму буквой «зю», вцепившись в руль, Ванька, по прозвищу Прохор, самозабвенно накручивал педали. Выписывая зигзаги по разбитой лесовозами поселковой дороге, оставляя за собой густое облако пыли, гнал он своего железного коня к сельповскому магазину. Пару минут назад, мать сунув ему авоську и мятый трояк, наказала пулей лететь к магазину и взять две булки белого и булку черного хлеба, да бутыль масла постного - батя приедет сейчас на обед, а дома хлеба ни крошки. И чтоб сдачу всю привёз, никаких конфет, а то…

У магазина стояла хлебовозка. Её шофёр по высоченному магазинному крыльцу заносил вовнутрь поддоны с горячим хлебом. Пекарня-то она рядом, так что хлеб, при перевозке, даже не успевал остыть. Буханки были большие килограммовые и пахли так, что у Ивана голова кружилась и слюнки текли от желания быстрее добраться до горячей хрустящей корочки…

3.

Место, где стоял сигнал, отыскали быстро – не подвела Ивана Степановича память. Конечно, самого деревянного сигнала уж сто лет как не было – сгнил, его и свалили, чтобы не дай Бог на людей не упал – как-никак тридцать два метра (если верить последней карточке обследования) в нём было. Часть брёвен и кованых скоб так и остались в кустах валяться. Но окопка вокруг центра сохранилась. Так – оплыла чуток, но это мелочи.

До центра докопались быстро, очистили марку, установили штатив с тарелкой, отзвонились бригадиру, измерили и записали высоту от марки до тарелки, включились. На всё про всё и получасу не прошло…

- Слышь, Витёк, ключи дай – пока время есть, до магазина доскачу, хлеба свежего на вечер купить нужно, да и так по мелочи чего…

- Да не проблема, Степаныч. – Витька, не вставая с бревна, на котором уютно обустроился, кинул ключи от УАЗа Прохорову, тот их ловко одной рукой поймал, – Только, это, а если узнает тебя кто в деревне…?

- И что…?

- Да ты не обижайся, Степаныч, слышал, мужики наши говорили – сидел ты…

- Ну и…?

- Так вроде, как за убийство какого-то мужика из своей родной деревни. А вдруг родственники того мужика тебя узнают – обиды старые вспомнят, предъяву кинут…? И мы тогда до кучи огребём… Может, не поедешь, ну его, хлеб этот…?

Открывший уже было дверцу кабины Прохоров обернулся к водителю. Помолчал, словно прикидывая, говорить – нет ли, потом, уведя взгляд куда-то в сторону, сказал:

- Я как раз тогда только горный техникум закончил, у родителей отдыхал, до отъезда по месту распределения ещё где-то неделя оставалась, вечером в клуб на танцы пошёл. Иду, а сосед, что через три дома от нас, ну, лет сорок ему, крупный такой мужик, пьянь беспросыпная, мать избивает. Бабка Вера маленькая была, сухонькая, её из-за этого громилы и не видно почти и только слышу: «Не надо, сынок, не надо, ты ж зашибёшься…». Вот ведь как, он её бьёт, а она о нём волнуется, как бы не зашибся. А тот словно и не слышит - кулачищами своими её охаживает!

Ну, оттащил я его от бабы Веры, настучал немного по тыкве, он в дом и ушёл. Я стал носовым платком кровь с бабкиного лица оттирать, а она вдруг как оттолкнёт меня в сторону, до сих пор не пойму – откуда у неё только силы взялись, я и откачнулся. И тут выстрел! Бабе Вере прямо в грудь весь заряд дроби и вошёл. В упор ведь…

Иван Степанович замолчал, видимо, всё, что тогда произошло, заново в голове и душе прокручивал. Витька тоже помалкивал. Чувствовал – не время лезть с расспросами, захочет человек что сказать – скажет. Нет, значит, нет.

Прохоров молчал долго. Потом тяжело выдохнул и поднял взгляд на Виктора:

- Так, что некому мне предъявы кидать, последнего родственника, мать свою, эта пьянь на моих глазах застрелила. Меня не успел. Перезарядить быстро спьяну не смог. Я ему прикладом его же ружья по голове и въехал – молодой был, сил и не рассчитал – гнилой его черепок вдребезги и разлетелся. Так-то…

Их с матерью рядом похоронили. А мне шесть лет нарисовали. Хотя и село всё за меня писало, да и следователь условно обещал… Четыре с половиной года отсидел, по УДО вышел. Только ни отец, ни мать меня уже не дождались – я у родителей поздний, им уж за сорок было, как я народился, так что когда меня посадили, они уж пенсионерами были, болели – отец через два месяца после приговора умер, а мать, мать всего полгода меня не дождалась…

- Ну, а что, братьев-сестёр или подруги там какой, невесты, не было что ли у тебя в селе-то, Степаныч? Ну, там, в Забродье твоём…?

- Я же говорю, один я у родителей. Один. А невеста была. Мы уж и заявление подали. Пожениться собирались. Любой звали её. Отец у неё сильно строгий был – директор леспромхоза. За дочь любому мог голову открутить. Но меня среди её ухажёров выделял, привечал даже.

Да только пока я под следствием сидел, потом на зоне – ни передачки какой, ни строчки, ни звонка от неё – ни-че-го! Как умерла… Мать потом написали мне, как всё случилось со мной – она сразу из села в город уехала.

Отсидел, вышел – а возвращаться некуда. Вот тогда я на севера и завербовался. На буровую. Тридцать лет там и оттрубил, пенсию хорошую северную заработал, жену встретил, дочерей вырастил, потом сюда, ближе к теплу перебрался. Жена настояла.

- Ну, так, а чего ж с нами-то всё по полям мотаешься? Внуки вроде есть, дача – отдыхай – не хочу!

- Не дачник я. Свободу люблю. Пересидел в своё время взаперти. Так что с вами я тут для души – не могу летом в городе. Зиму ещё как-то, а как весна – так я бегом из дома…

Короче, хватит о прошлом, было - было, поехал я…

4.

Иван ещё издали углядел что МАЗ отца, с серебристыми зубрами на боковинах капота, стоит у дома, сильнее надавил на педали. Буханки хлеба с обгрызенными горбушками и бутыль постного масла, упокоившиеся в растянутой авоське, что висела на руле, при езде сильно раскачивались и пытались сбить Ивана с педалей. Но куда там! Прохора было не остановить.

Во дворе отец, скинув спецовку, в красной майке склонился у рукомойника, прибитого к столбу крылечного навеса. Вода в рукомойнике, видимо, ещё не прогрелась на солнце, и отец, окунаясь лицом в полные пригоршни этой прохлады, постанывал и покряхтывал. Рядом, с большим холщёвым полотенцем через плечо, стояла мать. Отец время от времени оборачивался и брызгал водой в сторону матери. Та отшатываясь и смеялась.

- Пап, я порулю? – Иван быстро сунул авоську и сдачу в руки матери, и, не дожидаясь от отца ответа, побежал к МАЗу.

- А обедать…?

- Я потом!

Ещё не остывший от езды МАЗ умопомрачительно пах отработанным машинным маслом и разогретой кожей сидений.

Сидя в кабине, Иван млел – он изо всех своих пацаньих сил крутил баранку, дёргал рычаг переключения скоростей, зачем-то открывал и с треском закрывал бардачок, ручным рычажком двигал дворники, поднимал и опускал стёкла дверей и ещё при этом голосом изображал звук мотора!

5.

У высокого магазинного крыльца стояла хлебовозка. Водитель неспешно переносил поддоны с тёплым ещё хлебом в магазин. Деревенский люд, чтобы не мешать разгрузке, терпеливо толкался поодаль. Бабы, разбившись на кружочки, толковали о чём-то только им ведомом, деды и мужики покуривали сидя на старых давно вросших в землю брёвнах, ребятишки играли вокруг магазина в догонялки.

Иван Степанович, выйдя из машины, подошёл к крыльцу.

- Здоров, народ! Крайний кто будет…?

Народ вразнобой, кто кивком, кто словом поздоровались, а вместо ответа на: «Крайний кто…?» - одна из обернувшихся на Ивановы слова старуха спросила:

- Командировочный, что ли?

- Ну, как-то так…

- Сейчас Людка, продавщица наша, хлеб примет – так ты и ступай первым, нам-то не к спеху – мы дома…

Иван кивнул: понял.

Пока народ исподволь разглядывал Ивана, Иван разглядывал село. Пытался углядеть материнский дом. Не получилось. Вид на родную улицу перекрывали несколько новеньких коттеджей и деревья.

Наконец хлебовозка уехала. Ивана, как и сказала бабка, в магазин пустили первым. Отоварился Иван Степанович быстро – четыре булки белого свежего хлеба (правда, уже не килограммовые, как в детстве), несколько разномастных банок рыбных консервов, масло постное и блок сигарет.

Но когда попытался забрать сдачу с тарелки, на его руку сверху неожиданно легла рука продавщицы.

- Прохоров…? Ваня? Ты что ли…?

Иван поднял глаза.

- Вань, да ты что, не узнаёшь меня что ли…? Это ж я, Людка Полякова! Ну?!

Прохоров слегка пожал плечами и отрицательно покачал головой. Полякова? Нет, эта фамилия ему ничего не говорила.

- Ой, Вань, прости – Полякова-то я по мужу. Веретенникова я, Люда Веретенникова – мы с тобой в одном классе учились. Помнишь…?

Людку Веретенникову Иван Степанович помнил. Худенькая востроносенькая девочка с двумя русыми косичками. Только та худенькая Людка с этой крупной дебелой женщиной никак не соотносилась. Но Иван улыбнулся и кивнул - зачем обижать человека?

- Помню, Люда, помню…

За его спиной зашушукалась, загомонила очередь:

- Это который Прохоров-то? Из нашенских кто?

- Ну, как из каких – Степана Прохорова сын!

- Это тот, который убийца, Прохор, что ли?!

- Ну…

- Господи, чего ж его к нам-то принесло…?

- Что, Фёдоровна, боишься снасильничает тебя? А? Тебе завтра помирать, а ты всё мечтаешь?

Мужики в очереди засмеялись в голос.

- Тьфу на тебя, Зотов! Как был ты похабником в молодости, так и в могилу похабником ляжешь!

- А ты меня, Фёдоровна, не хорони, я вперёд на твоих поминках отгуляю!

Людмила, откачнувшись от прилавка, сложила руки на необъятной груди и, улыбаясь во весь рот с золотыми фиксами, разглядывала Ивана:

- Нет, вы только посмотрите на него - какой мужчина! Ну, ты, Вань, прям Сталлоне! Ой, плечища-то какие! Мужик, мужик! У нас таких уж и нет, поспивались все, - и кивнув на окно, у которого стоял УАЗ, спросила, - шоферишь…?

Иван кивнул:

- Помаленьку…

- А не помаленьку…?

- Пенсионерствую.

- Ой, Вань, не смеши – да на тебе пахать и пахать! Мы ж с тобой одного года – рановато тебе пенсионерствовать!

- Северная, Люд, пенсия у меня.

- А чего ж тогда работаешь? Северные пенсии большие. Или денег много не бывает?

- Скучно…

- А семья, что ж, отпускает? - или ты… холостой?

- Не, Люда, с семьёй всё нормально, всё, как у всех, просто волю люблю… Ладно, ты извини, поеду я, люди меня ждут. Может, потом ещё заскочу. Увидишь кого из нашего класса – всем привет.

И, забрав сдачу с тарелки, Иван, подхватив сумки с хлебом и консервами, двинулся к выходу.

Уже в дверях остановил его Людкин вопрос:

- Вань, а ты что, к сыну-то не зайдёшь…?

6.

- Любка-а, Люб! Иди сюда, давай вместе покатаемся!

Иван, высунувшись из кабины отцовского МАЗа, кричал и призывно махал рукой своей однокласснице Любке Зыряновой. Любка отмахнулась кожаной сумкой:

- Мне в магазин нужно.

- Так я тебя довезу, садись, - Прохор распахнул дверцу.

- Не-е, мне папка запретил с тобой играть, он говорит, что ты хулиган…

- Неправда папкина, не хулиган я. Я, если хочешь знать, за рулём вообще не хулиганю. Садись, а…?

- А если папка узнает…?

- Не, зуб даю – не узнает!

Люба примостилась рядом с Иваном на тёплом сиденье. Прохор воображаемо нажал кнопку зажигания и громко заурчал, имитируя набирающую ход машину…

7.

Магазин замер. Казалось, затихли даже вечно жужжащие назойливые мухи…

Иван медленно, всем телом, словно в шею ему вогнали лом, повернулся к Людмиле.

Даже сквозь плотный июньский загар было видно, как он побелел. Людмила шарахнулась к стеллажам.

- Вань, а я и ничё, я думала, ты знаешь, ну все же знают, я просто думала… Вань, ты что, правда ничего не знаешь?!

Иван Степанович едва заметно покачал головой – не знаю.

- Да ты что, Иван?! Тебя ж когда арестовали, Любка-то твоя, Зырянова, на сносях же была! И ничего не сказала?!

Иван опять качнул головой.

- Нет, ну вы и даёте – что ты, что Любка твоя! Тебя как посадили, так она сразу в город и уехала. Там и рожала, там потом и институт закончила, она ж тогда на чётвёртом курсе училась, кстати, очно закончила, не стала переводится-то на заочный, несмотря на грудного ребятёнка. И ты ничего не знал?!

Иван Степанович покачал головой.

А Людку понесло, это ж надо, столько можно рассказать!

- Сына-то она Петром назвала, отчество твоё ему в метрике записала, и фамилию вашу – Прохоров. Года три пацанёнку-то было, когда она к нам в село учителкой приехала – русский язык и литературу преподавала. Теперь уж завуч. Строгая. Замуж так и не вышла. Тебя, наверное, ждала. Хотя мужики вокруг неё вертелись, особенно по молодости. Всех отшивала! Она у тебя баба жёсткая! А Петро-то, сынок твой, сейчас начальник нашего лесоучастка. У него уж у самого трое пацанов, в твоём родном доме, кстати, живёт. Бабка Мария, мать-то твоя, оказывается, перед смертью ему, Петру, дом-то ваш завещала. Как чувствовала, что ты не приедешь…

Прохоров негромко сказал:

- Приезжал я. Сразу, как вышел. В село не заходил. К кому…? Помянул мать с отцом на кладбище и на север…

Тут в разговор встряла одна из старух:

- Говорила я вам, что видела тогда Ивана на кладбище, а вы мне: «Обозналась»! Вот вам и обозналась! – сам говорит, приезжал…

- Да замолкни ты, балаболка, дай мужику в себя прийти…

Очередь понемногу выходила из ступора. Загомонила, зашумела – и деды, и бабки стали наполнять Людкин рассказ деталями, но Иван уже никого не слушал – главное было сказано. Детали? – а детали потом уж как-нибудь. Если это – потом – будет…

На чугунных ногах, с трудом отрывая их от пола, он вышел из магазина. Но спуститься с высокого крыльца не смог – присел на одну из ступеней. Пара консервных банок выкатилась из пакета, Прохоров этого даже не заметил…

Июньский день догорал. Низко над селом носились стрижи – к дождю, видать. У недалёкого леса, там, где грунтовая дорога вкатывалась в село, мычали и гремели боталами коровы – пастухи гнали стадо домой.

К магазину время от времени подъезжали машины и мотоциклы, люди, поднимавшиеся по крыльцу, с лёгким недоумением обходили сидящего на ступенях вроде трезвого крепко сбитого седого мужика, но никто не делал ему замечаний – сидит, значит, надо…

Несколько самых любопытных старух домой от магазина не спешили: рассевшись на брёвнах, наблюдали за Иваном, в сотый раз пересказывая друг другу истории из его жизни. А так как истории зачастую у них не совпадали, визгливо спорили…

- Здравствуй, Ваня…

Иван Степанович поднял голову.

У крыльца с ребёнком на руках стояла невысокая, не молодая, но ещё стройная миловидная женщина. В цветастом летнем сарафане, с головой под белым платочком. На лице очки в тонкой оправе, той, что называют учительской. Двое ребятишек постарше выглядывали из-за её спины.

Кто они, Ивану и спрашивать было не нужно – лобастые, белобрысые, с синими глазами – одной с ним породы – Прохоровы. Маленькие «прохорята»…

- Здравствуй… Люба…

Ивана знобило. Всё, что сейчас происходило, с трудом укладывалось в его сознании. Как же так?

Он и не заметил, что говорит вслух:

- Как же так…? Люба… Хоть бы словечко, хоть полсловечка… Зачем так-то…? Я же ничего не знал… Я же писал… Почему…? Целая жизнь… Целая жизнь мимо меня…

Люба, глядя куда-то в сторону, подтолкнула старших ребятишек к Прохорову:

- Ваня, Ильюша, поздоровайтесь с дедушкой…

Пацанята вразнобой прокричали: «Здравствуй, дедушка!», а потом тот, которого Люба назвала Ваней, спросил:

- Это твоя машина, дедушка?

Иван Степанович кивнул:

- Моя…

- А можно я порулю?

- А ты умеешь?

- Умею! У моего папки такая тоже есть…

И Прохоров, неожиданно севшим голосом, выдохнул:

- Порули, Ваня, порули…

Андрей Растворцев
________________
78496


Сообщение отредактировал Михалы4 - Суббота, 30.10.2021, 01:45
 
Михалы4Дата: Понедельник, 01.11.2021, 19:31 | Сообщение # 2547
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Мы не вмещались
за дощатый стол.
Была я младшей,
и в семье – девятой.
Отец и мама.
Бабушка, ребята
и мы с сестрой.
А если гость пришёл,
то для меньшой недоставало
места,
меня кормили где-то
в стороне,
и как-то неуютно было мне,
и грустно оттого,
что в доме тесно.
Прошли года,
мы вышли за порог.
Нас жизнь звала
от очага родного,
и мы на зов кидались
бестолково,
как мчит на свист хозяина
щенок.
И часто, в суете своей
спеша,
не вспоминали о далёком
доме.
Забот иных хватало.
На изломе
черствело время
так же, как душа.
И вместе мы собраться
не могли,
нас собирали только
дни утраты.
Сначала бабушку,
потом отца и брата
мы проводили в вечный
дом земли.
Мы неустанно рушили ту связь,
что нас, наверно,
берегла годами.
Оправдывались мы
детьми, делами,
а нить меж нами всё
рвалась, рвалась…
Но сила, что гнала нас
прочь и прочь
внезапно изменила направленье.
Мы сразу стали
старшим поколеньем,
всего лишь за одну - без мамы - ночь.
Вот в доме снова
шумно, людно, тесно.
Все собрались
и сели у стола.
И мамино
пустующее место
впервые
я несмело заняла.

***
1.
Я не отдам полцарства за коня.
К чему мне конь? – Их нет уже в помине.
Пусть иногда найдётся в рыжей глине,
как будто след давнишнего огня,
истёртая и ржавая подкова, –
сулит ли это счастье для меня? –
Наверно, нет. Я помню, как без крова

скитались две последних на селе,
ненадобных совхозу, лошадёнки.
С шестых уроков бегали девчонки,
чтоб накормить их. Жил навеселе
последний конюх. Став разнорабочим,
недолго он держался на земле,
сошёл на нет, подобно многим прочим.

Скосило с девяностых полсела:
болезни, водка... Благо, если старость.
А скольких деревушек не осталось –
исчезли, точно выгорев дотла.
Что лошади, когда для государства
обузой – люди? Всё бы отдала,
чтоб прекратились беды и мытарства.

Но не было и раньше у меня,
да и не будет царства иль полцарства…

2.
Чего жалеть? Для завтрашнего дня
недостаёт проворства мне и силы.

…а всё же вспомню: брат привёл коня
и к плугу встал, а бабушка учила
и хмурилась: ломает борозду. –
Хотелось ей, чтоб внук освоил дело.
Пошло на лад, и радостно смотрела
вокруг она, лошадку в поводу
ведя домой.
А ночью во дворе
хруст сена…–
генетическая память,
усни навеки! –
… утро в октябре,
век двадцать первый цепкими сетями
меня оплёл, и вырваться невмочь,
а хочется, к чертям пославши Сети,
вернуть тот день и, повторив точь-в-точь,
услышать конский топот на рассвете.

***
ЗАПАХ БЕДЫ

А старухи опять
запасаются мылом и солью.
Запах близкой беды
им доподлинно с детства знаком.
И молчит в ожиданье
пустынное русское поле,
а с окраины тянет
и порохом, и табаком,
да не тем, заграничным,
с заморским густым ароматом,
а махоркой простой,
словно старый встряхнули кафтан.
И уснуть я не в силах,
как будто и впрямь виновата
в том, что плачут старухи
и смотрят с тоской на экран.

***
Живое проявляется на срезе.
Пугает боль, но если б не излом,
душа, наверно, продолжала грезить
до старости о чём-то о своём,
в уединенье, по заветам предков,
не ведая ни дыма, ни огня.
Но чей-то нож коснулся нежной ветки,
и стон её донёсся до меня.
И я, подобно веткам краснотала,
хранящим до поры речной покой,
далёким листьям в лад затрепетала
на берегу над северной рекой,
как будто и моя открылась рана,
и надо мной взметнулось вороньё,
и стрелы украинского майдана
летят сквозь сердце русское моё.

***
На чужбине пожив,
воротилась на Русь
и уже никуда не уеду.
Манны с неба, конечно,
я здесь не дождусь,
но картошку
добуду к обеду.
Да и как не добыть? –
огород за окном,
выходи и орудуй лопатой.
В доме топится печка
весёлым огнём,
на сарае бушуют котята.
Есть друзья.
Пусть немного,
но всё-таки есть,
и в наследство
досталась работа,
от которой порою
хоть на гору лезь,
а бывает, и ладится что-то,
и цепляет за душу,
и точит внутри…
А ещё – эти книжные полки,
да на ветках рябины
зимой – снегири,
и дорога к реке –
мимо ёлки…

***
У ЛЕСНОЙ ОПУШКИ

Кроме леса, куда ещё деться?
Дядька Леший, готовь мне приют,
обнимусь там с берёзой, как в детстве,
и услышу, что листья поют.

Я не стану досадной помехой,
мне по нраву найдутся дела –
грибников выпроваживать эхом
да смотреть, чтобы верба цвела.

А когда лёгкий клин журавлиный
соберётся в чужие края,
я усну, как вьюнок и малина,
и весёлая песня ручья.

И пускай по весне долгожданной
не сумею пробиться сквозь твердь,
я была и листвой, и поляной,
и ручьём, отрицающим смерть.

***
Не хочется брякать посудой,
будить спозаранку жильё,
пускай отоспится, покуда
задумалось время моё.

Устав от пути-бездорожья,
застыло смолой на стволе.
И кажется, вечности можно
коснуться ещё на земле.

***
НА ЗАДВОРКАХ

Осипла ворона.
Её безнадёжное «кар»
висит на задворках,
над местом былого остожья,
где набок склонился
торчащий из снега стожар,
забытый людьми,
точно вся задичавшая пожня.
Послушай, ворона!
Нельзя воскресить старину.
Не будем кричать
над останками прежних угодий.
Без боя отдали
и прошлое мы, и страну.
И сыты, и пьяны,
а пуще того - в новогодье.
Чего ж тебе надо?
Какого ты просишь житья?
Хрипишь еле слышно
над лугом и брошенной пашней,
и словно болит
неусыпная память твоя,
а нам будто вовсе
не больно, не горько, не страшно.

***
ГЛУХОЗИМЬЕ

Затерялся в снегах домик мой
в междуречии Чу́рьеги с Ке́ной,
и гудят провода над землёй,
словно нет никого во Вселенной.

Только ветер, широкий, шальной,
упоённый простором и волей,
над столетием, и над страной,
и над русским заброшенным полем.

Белой змейкой летит по двору,
сыплет холодом в самую душу…
И сестре я звоню поутру –
человеческий голос послушать.

***
Теперь всё чаще хочется молчать,
а если говорить – о настоящем.
Слова отравным привкусом горчат,
и ближе современника стал пращур
с его простой, суровою судьбой,
заботами о доме да о пашне.
Но Родину он закрывал собой,
и было ей, как девочке, не страшно.
А если б выбирать иной удел,
наверно, отмахнулся бы – пустое! -
затем, что он России песни пел
и слёзы утирал своей рукою.

***
Ночник материнский и лампу отцову
в субботу зажгу я опять.
Их свет, точно отблеск далёкого слова,
которого не разобрать,
пока не послышался звук из заречья,
пока на другом берегу
хромой перевозчик с котомкой заплечной
устало стоит на снегу.
Пока он цигарку свою не потушит,
пока не откроет замка
и ржавой тоской громыхнёт в мою душу
старинная цепь челнока,
пока я люблю, вспоминаю и плачу,
пока ожидаю восход,
помедли, весло, потому что иначе
кто лампы в субботу зажжёт?

Ольга Владимировна Корзова
________________________
79485


Сообщение отредактировал Михалы4 - Понедельник, 01.11.2021, 19:54
 
Михалы4Дата: Четверг, 04.11.2021, 18:55 | Сообщение # 2548
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Мы строим ваше небо на земле
Пока вы землю ищете на небе.
Пока невидимы мы, как тепло в золе,
Как волны под водой, богатство в хлебе...

Мы мыслью проникаем за забор,
Отгородивший вас от мирозданья -
По эту сторону война, и глад, и мор;
По ту же - свет прозренья и познанья.

И этот свет до слёз бьёт по глазам,
И наливает новой силой плечи,
И ноги сами поведут к стезям:
Вперёд, за счастьем нашим человечьим!

И мы не прячем, мы несём его с собой:
Для всех кто детям лучшего хотел бы;
Для всех кто хочет строить мир другой;
Кто хочет на земле построить небо.
(Гололёдов)

* * *

ВРЕМЯ «Ч»

Свежим летним днем шел тропинкой на крутую гору кустарниками орешника и молодых берез. Из орешника - лещуги лучшее удилище: легкое, гибкое, стройное. На вершине горы чувствовался порывистый ветер, ласкающий. Трепетали листья, звенели насекомые в траве. Тихо и спокойно окрест.

Шагая тропинкой, я прицеплял леску к удилищу. На пологих куртинках блестела трава, высокая и такая густая, что хотелось лечь где-нибудь в тени и лежать, ни о чем не думать. Глядеть на небо с высокими белыми облаками. Помню по детству неповторимое впечатление: когда долго лежишь, глядя в небо, кажется, что возносишься… Закину удочку и лягу навзничь.

Клева не было. Воткнул удилище в сухую корягу ольхи, улегся в тени и задремал, нисколько не жалея, что рыбалка не удалась, день потерян. Время – не убито. Оно моё. Редко бываешь счастлив не смотря ни на что. Вдруг совсем рядом мужской сердитый голос заставил вскочить. Поднявшись, привыкая глазами полными синевы и солнца к матушке-земле, стал смотреть, как маленький старичок потешно перебегал по дну овражка в сухой пойме, - то жалостливо манил к себе кого-то, то - нещадно ругал, материл.

На полянке в густой траве, разглядел за его спиной хорошую, сытую козу пестрой в желтизну масти. В нынешние тяжелые времена, когда в деревне прокормиться можно лишь от трудов праведных, а держать коров уже нет сил, - тут старики вспомнили про коз. Выпасали по два раза в день, и пасли сами.

-Римма, Римма, - звал старик, - Риммочка, милочка… Хать твою, чертовка… Ну, поди сюда, ну поди… ко мне, разумница, кормилица… Забулдыга! Зараза! Зарежу и сожру!

Коза, не спуская со старика внимательного умного взгляда, жевала, пошевеливая бороденкой, уписывала траву, но стоило двинуться старику – и в одно мгновение кинулась она на дно оврага с водой. Старик тяжело дышал, видно долго искал сорвавшуюся с веревки бестию-козу. Размахнувшись широко, дед метнул палку, как при игре в городки. Рима прыснула вдоль ручья, как очумела, кинулась в кусты и без оглядки – к реке.

Недолго думая, я выломал из кустарника длинный прут, и мы оба двинулись на козу. Дед тяжело дышал, еле-еле тащил ноги по густой траве, – Риммочка измотала его силы. Он тяжело опустился на кочку, снял картуз и вытер рукавом рубахи пот с лица.

- Сынок, на-ка палку, палкой ее, суку, падлу, коровенку ельцинскую…

Продравшись к мокрому и низкому берегу реки, «недокорова» остановилась, как бы размышляя. Увидев меня, метнулась к острову, густо поросшему осокой. Вода была не глубокая, родниковая и ледяная. И, чтобы добраться до островка, надо было снять обувь. Я снял кроссовки, и, утопая до колен в грязной жиже, немея от холода, полез за Риммой.

Подошел дед, опершись на палку и тяжело дыша, вновь начал костерить козу.

Между тем я напористо, но без злости пробирался к островку, осторожно наступая на кочки… Коза оглянулась, дерзко шарахнулась на меня и в два прыжка мигом очутилась на другой стороне речонки.

- Сразу не подходи, сынок, ты этак, сызбоку… Похитрей… Ну, сука, это демон, не коза. Это не коза, а бес. Ты со своим, она – со своим. Все жилы она с меня вытянула. Бросить бы её, да внуков каждый год возят. А коровы где? Ни одной. Который год уже вся округа без коров. У двоих на три деревни, да и то к ним записываться надо, така очередь. Мне – тьфу это молоко: детишек жалко…, - садясь там, где стоял и тоже снимая сапоги, исповедовался дед. – Курица – не птица, прапорщик – не офицер… Нет скотины – и коза не скотина… Смеёшься, ая вот те крест, иной раз думаю, хоть бы пропала или утащили её, или, прости меня господи, сдохла, мать её-суку! Какой тебе смех…

На той стороне, куда я выбрался вслед за зверюгой, стоял особняк какого-то дельца из «новых». Высокий со шпилем дом с двуглавым орлом на фасаде был огорожен непроницаемым забором высотой метров в шесть. И только ворота были сетчатые, временные. Сам делец, оплывший салом, ходил взад и вперед вдоль забора снаружи своей вотчины походкой тюленя. Время от времени он кидал палку бультерьеру, дразня и разыгрывая его.

Бультерьер, крупный, напористый, с желтыми подпалинами на черной, мощной груди и скулах, играл без азарта словно одолжение делал. Это не нравилось хозяину, и едва появилась коза на его берегу, он кинул в неё палку: «Ату, Ричард, взять! Чужие!»

То, что случилось в следующее мгновение, не забыть до конца дней. Собака кинулась. Коза и вцепившийся в горло Ричард рухнули один на другого. Повиснув крепкими кривыми лапами и волочилась по траве, пес рычал, а коза таскала его из последних сил, упираясь тонкими копытами в сырую землю, падая на колени, и пытаясь подняться. Мы никак не могли добежать до забора по пересеченной местности. Ричард все теснее смыкал зубы на козьем горле. И когда мы с «дельцом» рискнули растащить их, было поздно.

Яркие трусы из американского флага на владельце имения стали темны козьей кровью.

-Нож неси, нож неси, Лера, кричал он кому-то, верно жене. Зубы разжимать! – кричал он молодой, в стрингах, бабёнке, но та играла воланчиком об забор, и единственно что сделала, перестала играть и подняла воланчик.

Делец дергал собаку, как тушу, за задние лапы, он весь колыхался от усилия, как грелка с водой. Наконец розняли. Я сел отдышаться, а делец поспешил укрыться с собакой за воротами. И вовремя: подоспел дед с выверутой сухой корчагой. Коза не вставала уже на колени, Ричард волок её как позорное и бессмысленное на этой земле стерво. Колени передних копыт подломились. Она выпадала, то ли сама, то ли Ричард играл ею. Дед не плакал, а побледнел, и молча шёл с сухой орясиной на американские трусы и ракетку. Делец метнулся на свой участок. И задвинул электроприводом ворота. Не успели ни дед, ни я. За воротами владелец с породистым барбосом, хрипло отдыхивались. Убежав в сарай, и вернувшись с расчехленным ружьём, Лера вдруг начала истерически смеяться. Она угрожала ружьём за возможное вторжение в пределы своей вотчины и имела на то полное право. Я встал и шагнул к его воротам.

- Только сунься, - заорал владелец, меняясь в лице. Крик его сорвался на шёпот, рожа покраснела, второй подбородок трясся, - только сунься, перестреляю вас, как бешеных собак!

Дед плакал и глядел в небо, будто молился

…Вытаскивая и распутывая свою удочку, я по злобе сломал ее. Дед все еще возился на том берегу с козой:

- Римма, Риммочка… Встань, матушка… Ой, встань-поднимись, помрёт старуха от горя… Что же я старухе скажу? Не усмотрел, не уберег я тебя…

«Как по покойнику», - пришло мне в голову. – «Чего уж он так…»

-… И так будет со всяким, поняли, со всяким, кто приблизится! У меня как в Америке. Я работал в Америке в полиции! Я законы знаю.

-Заткнись, сказал я ему издалека. Ни ружья, ни собаки не помогут. Не психуй.

-Мы рулим, это наше время! За грибами и к реке теперь - по нашему разрешению. Только. Застрелю, и буду прав. Застрелю, как бешеных собак…

Лера хохотала в истерике.

-Время «Ч», - сказал я.

-Что? – завопил он, ты мне угрожаешь?

Я напялил кроссовки и, сматывая леску, и побрел своей дорогой. Опасные подселяются соседи к деревне. Подселились уже…

-Время «Че-е», Делюга! Грузите апельсины бочками.

Он заметался за решёткой ворот, как в клетке, верно, искал, чем метнуть в меня… И не находил.

Дед пытался приподнять подохшую козу.

Два выстрела вверх и истошный крик: «Не подходи-и».

«Зачем этот цирк», - всё думалось мне… «Зачем, ведь всё уже ясно… В России живём, не в Америке…»

Василий Киляков

* * *

Самодовольна и пуста,
Свой взгляд как будто в долг ссужая,
Глядит с печатного листа –
Вприщур и мимо – жизнь чужая.
Она и в холода, и в зной
Росла, видать, в оранжерее,
На сладкой почве привозной,
«Шанелью» сбрызнутой, жирея.
И вот явилась, и глядит –
Вприщур, в себе самой купаясь.
Но я не на неё сердит,
А себя: кой чёрт я пялюсь?
И даже мучаюсь виной,
Что, ветром гнутый, битый градом,
Как тощий колосок ржаной
Стою – с таким растеньем рядом…

***
Провинциальные райцентры...
Тоска. Костров ботвяных дым.
Киоски жмутся ближе к церкви,
А люд похмельный жмётся к ним.

Почти за так стакан «паленки».
Почти... Но нужно наскрести!
И — долгий разговор в сторонке
О том, как душу-то спасти...

***
Гляди: меж верб сквозит и рдеет,
Впитав закат и холода, —
О нет, не русская идея!
А просто — русская вода.

Её порой рисуют тёмной,
Текущей из глухих болот.
Зачем же к ней идёт бездомный,
Любой обиженный народ?

Конечно, есть трава и тина,
Камыш, глухие рукава...
Но, как душа, жива стремнина,
Сейчас — заметная едва.

И пусть лакеи да вельможи
Орут, деля чужую кость —
В глазах стоит полоска дрожи,
Закат пробившая насквозь.

***
Ты снилась мне, Река,
А я не знал, что снилась:
В груди, как у мыска,
Течение теснилось.
И всё, как наяву,
Как наяву, бывало:
К тому мыску листву –
И луны прибивало…
Восторг… И боль. И злость.
Заката угасанье.
И незнакомых лоз
Знобящие касанья.
Смыкала льды тоска.
Даль полыньёй дымилась…
Ты снилась мне, Река,
А я не знал, что снилась!
Смеялся. И тужил.
Шептал теченью: «Вытай!»
И тем теченьем жил,
Как крутояр подмытый…

***
Быть простором – нет, не получилось,
Быть дыханьем – может, научусь.
Вон река морщинками лучилась,
Я теперь такими же лучусь.
Я на ветер точно так же щурюсь,
К устью так же путано спешу.
Стойте, годы, стойте, – я прощу вас,
И прощенья тихо попрошу.
И скажу вам что-то торопливо, –
Без надрыва, будто так, шутя, –
И пойду, как донник, вдоль обрыва,
Белыми губами шелестя…

***
Я на добро не составляю сметы,
С годами не умнею, хоть убей.
Хочу пройти, не заслоняя света
Для тех, кто ниже ростом и слабей.
Конечно, это только в Божьей власти –
Надежду дать, от края отвести.
А я хочу – хоть белый свет не застить,
И тень свою в себе самом нести.

***
Эти новые реалии,
Где главой всему — барыш,
Будто тесные сандалии:
И пошел бы, да — шалишь!

Нет, на торг спешить не стану я
(Точно скажут: ну и жмот!)...
Я донашиваю старое —
То, что совести не жмёт.

***
Хорошо, что поётся, тоскуется,
Что упрямое жженье в груди
Не даёт отступиться и скурвиться,
Когда лишь чернота впереди.

И когда наносное и пошлое
Напирает и брызжет слюной,
Хорошо, что не продано прошлое -
Есть к чему прислониться спиной..

ПИСЬМО ИЗ 41-го
Адрес краток: вместо дома-улицы —
Только номер почты полевой...
Детские каракули сутулятся:
ПАПКА
ПРИХОДИ СКОРЕЙ ЖИВОЙ.
ВАНЯ
МАМКА ЗАХВОРАЛА.
ХЛЕБУШКО НАМ С НЮШЕЙ
ОТДАВАЛА...
А САМА НЕ ЕЛА...
А МОРОЗ...
.. .Папке прочитать не довелось...

Александр Гаврилович Нестругин

* * *

Перед рассветом ночь особенно темна,
И в этой тьме по блеску глаз мы ищем
Людей, чьё сердце как огромная страна
В которой прошлое осталось пепелищем.

Мы говорим с ними на разных языках,
Нас разделяют все границы мира,
Но что-то общее в характере, в чертах -
Как у одной семьи в большой квартире.

Друг другу братья, даже не спросив имён
Мы собираем по крупицам память, -
Сгорая изнутри, теряя страх и сон, -
О достижениях, взятых в борьбе отцами.

И от прозренья дикий звон стоит в ушах,
И закипает ярость - мы же люди!
Мы восстановим всё, что превратили в прах!
Мы - победим, мы - выстоим, мы - будем!

Мы превратим все пепелища в города -
Смеяться в парках звонко будут дети...
Нам говорят что так не будет никогда -
Пусть рот закроет лжец сказавший это!

И уже слышен над планетой громовой
Голос народов: "Мир и справедливость!"
Нам - быть людьми, нам - защищать живой стеной
Своё достоинство. Но не хозяев милость!
(Гололёдов)
__________
80692


Сообщение отредактировал Михалы4 - Четверг, 04.11.2021, 18:58
 
Михалы4Дата: Воскресенье, 07.11.2021, 17:11 | Сообщение # 2549
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
День Седьмого ноября -
Красный день календаря.
Погляди в свое окно:
Все на улице красно!
Вьются флаги у ворот,
Пламенем пылая.
Видишь, музыка идет
Там, где шли трамваи.
Весь народ - и млад и стар
- Празднует свободу.
И летит мой красный шар
Прямо к небосводу!
________________________

Святое слово "долг" не залатает дыр...
Но жажда правоты - потребность! А не бремя.
И вечно - кто есть кто? - допрашивает мир.
И вечно -"кто-кого"? - испытывает время.

СЕГОДНЯ

Грешна и напрасна тоска о былом
Во времени кратком и гулком,
Где тени событий подбитым крылом
Летят по земным закоулкам.

Сегодня - бесценен твой день и велик!
И вечность дарует свободу.
Сегодня - твой шанс. Твой божественный миг.
Явленье родному народу.

Сегодня святой благодатью дыши,
Ведомый таинственной силой..
Сегодня - единое слово скажи...
Сегодня - спаси и помилуй!

Сегодня - смахни надоевшую тень,
Не сникни, как лист прошлогодний...
Сегодня - твой праздник. Сегодня твой день!
И жизнь твоя - только сегодня!..

РОССИЯ

Крепка любовь и память о былом...
Опомнились мужи её и дети.
Не уничтожил ни распад, ни слом
Её надежду,- равную победе!

Россия копит главные слова...
Стряхнёт проклятья аспидного груза!
Она - святая, грозная вдова
Погибшего Советского Союза.

* * *
И опять... Как в первый день творенья...
Веря в совесть, поклонившись Богу,
Босиком, в платке долготерпенья
Ты одна выходишь на дорогу.

А в пути, запутанном и длинном,
Боль потерь переполняет лоно...
И твоим заслуженным сединам
Уж никто не жалует поклона...

Праведница! Грешница! Разиня!
Добрая в душе, а не со страху...
Милая, пресветлая Россия,
Не отдай последнюю рубаху!

МЫ

Не ведаем, что же нам надо
В плену несусветных проблем...
Мы — жалкие дети распада,
Не верим ни этим, ни тем.

В эпоху чужого насилья,
Когда расползается тьма,
Обломаны бывшие крылья,
Оболганы наши слова.

И в этом распроданном мире
Не нужен наш праведный труд.
Кого-то замочат в сортире,
Кого-то в подъезде взорвут.

Живем осторожно, не робщем,
Боимся ослушаться власть.
На торжище этом всеобщем
Мы — самая лишняя часть.

***
Хоть и бесправны мы во всём,
И нет от бед лекарства,
Но даже, нищие, встаём
В защиту государства!

Для нас – ни рядом, ни вдали
В судьбе святой и долгой,
Для отступления – нет земли!
Как некогда, – за Волгой...

И память не отшибло нам
В угаре фальши светской,
По тем, недавним временам,
По юности советской.

А память серебрит виски
И просветляет лики.
Мы – не угрюмые совки,
А искры дней великих!

"Из искры.."... Время не пришло.
Да и придёт ли вскоре,
Коль грабить граждан – ремесло.
И капитал – в фаворе?

Европа – старый инвалид,
И та грозит, пеняя..
И всем Америка рулит
По праву негодяя.

Спасёт нас, всё переломив,
И возрождаясь снова
СОЦИАЛИЗМ – библейский миф.
И заповедь Христова!

ШЕСТАЯ КОЛОННА

Под тайным покровом закона,
В поддержку народно-проклятой,
Вползает шестая колонна,
Примкнув к опозоренной, пятой.

Но тоньше ключи подбирает.
И против ветров - не плюёт.
На струнах державных играет
И русские песни поёт...

И слышится с чувством особым,
Как там о любви говорят,
Где антисемит с русофобом
Обнявшись, в Госдуме сидят.

Покаяться всем и забыться!
Простить и не думать о том,
Как хочется им раствориться
В народном доверье святом.

Но хитрая, хищная стая
Не выбьет наш праведный код!
Давай, до свиданья, шестая.-
Шестёрка заморских господ!

ИМИТАЦИЯ

Не дивимся больше чуду,
А живём среди него...
Имитация - повсюду.
Имитация - всего...

Имитация работы
В Думе, в офисе, кругом...
Имитация заботы
О народе дорогом.

Ей везде - простор и место.
Ей неведом стыд и страх.
Имитация протеста
На весёлых площадях.

То ли жизни нашей веха,
Коль надежды больше нет?..
Имитация - успеха.
Имитация - побед.

Чем терпение измерим
В злых превратностях судьбы?
Имитацией - что верим.
Что покорны, как рабы...

ОНИ...

Мошенники, выродки наций,
Захватчики корпораций,
В мозгах их – гешефт, и глянец...
Хитрые и проворные.
Их дети – давно забугорные,
Каждый второй – иностранец...

Нет и сомнений спорных.
Всё – на счетах офшорных!
Там и столпились гурьбой...
А Родина – это просто
Нефте – газовый остров.
Но с золотой трубой.

Советники, да чиновники,
Скрытые уголовники,
Вся инвалютная ржа...
Сказано было ранее,
Даже в Святом Писании:
"ГДЕ СОКРОВИЩА ВАШИ,
ТАМ И ВАША ДУША"…

СТОЛИЦА

Тебе ли пристало, столица,
С державной дороги свернуть?
В фальшивые храмы рядиться,
Рекламы повесив на грудь.

Притворно и ахать и охать
Над горем великой страны,
Где топчется алчная похоть
У самой кремлёвской стены.

Твои ли посланцы, столица,
Урвав криминальный кусок,
На пляжах Ривьеры и Ниццы
Вальяжно плюют на песок.

Зачем воровству потакаешь?
Пивной разливаешь коктейль.
Зачем ты, столица, толкаешь
Своих дочерей на панель?

Зачем твои властные лица,
Сойдясь, присягнули РУБЛЮ?
...Прости, дорогая столица,
Я больше тебя не люблю.

ЧИНУШИ

Ах, чинуши, ваши дети
У народа на примете...
Чьей рукой они ведомы?
Все сегодня - замы, помы...
И за дальним, за бугром
Есть у них - и стол, и дом.

Ах, чинуши, ваши жёны
Бизнесменством заряжёны.
Все с талантом небывалым.
Все владеют капиталом.
Тоже вьются у корыта.
Всё, конечно, шито-крыто.

Ах, чинуши, ваши шлюхи
Распускают всюду слухи,
Про богатые подарки,
Бриллианты, иномарки...
Щедрость ваша - безгранична.
Всё в ажуре, всё отлично!

Ах, чинуши, ваши души
Всё же - вечно алчность душит.
Не закроет вас забрало.
Всё вам - мало, мало, мало...
..Мало - срока и тюрьмы!
Позаботимся и мы.

***
Пустынно и страшно в округе.
Страдает великий народ...
Просите прощенья, ворюги,
За каждый пропавший завод.
Просите прощения, гады,
За злые соблазны реклам.
За все пестициды и яды,
Которые сыплете нам.
Ворвавшись в наш быт ниоткуда,
Виновники тысячи драм,
Просите прощенья, иуды,
За телеоплаченный срам.
Лжецы, хитрецы, аферисты,
Держатели банков и банд...
Просите прощенья, артисты,
За проданный вами талант.
С Россией порвавшие узы,
Растаяв, как зыбкий туман,
Просите прощения, трусы,
За ваш молчаливый обман.
За взрывы, поджоги, снаряды,
За аспидных сил торжество —
Просите... А впрочем, — не надо.
Ведь Бог — не простит никого.

ПОЭЗИЯ

Любовь вселенская и грусть,
И счастье – на границе боли...
И всё ж вовек не отрекусь
От этой жертвенной неволи.

Любой неистовый прогресс
Не повернёт сознанье – к свету.
Слова спускаются с небес
И предназначены – поэту.

Не властны ни хула, ни лесть
Над ним, в тщеславье вовлекая...
За что ему такая честь
И привилегия такая?

Каким владеет он ключом?
Чем вечно грудь его теснима?
Не спрашивайте ни о чём.
Поэзия – необъяснима...

***
Где же вы подруги-поэтессы?
Что же вы, родные, замолчали?
Феи духа, королевы прессы,
Звёздочки восторга и печали.

Горестно дышать в продажном мире,
Быть его частицею – постыдно.
Потому – не слышно вас в эфире
И по телевизору не видно.

Никому не нужные таланты...
Ветер перестройки дует в уши.
Расстреляли, словно оккупанты,
Ваши очарованные души.

А вокруг беснуется, зверея,
Время нестерпимого разврата.
Солнечные ямбы и хореи
Отлетели временно куда-то...

Но Олимп пресветлый стоит мессы!
Да вернётся трепетная лира!
Милые подруги-поэтессы,
Достоянье Родины. И мира...

Людмила Щипахина
_________________
81908


Сообщение отредактировал Михалы4 - Воскресенье, 07.11.2021, 17:13
 
Михалы4Дата: Среда, 10.11.2021, 04:05 | Сообщение # 2550
Генералиссимус Нашей Планеты
Группа: Проверенные
Сообщений: 2748
Статус: Offline
Памяти поэтов,
ушедших один за другим:
Анатолия Гребнева,
Сергея Соколкина,
Людмилы Щипахиной

Печальная горькая осень,
Глаза разъедает нам дым…
Уходят в небесную просинь
Поэты один за другим.

Так хочется крикнуть: “Не верю!..”
Но в горле предательский ком.
Нас держит ещё этот берег,
Они все уже на другом.

В объятиях вечного света
Покой обрела ль их душа?..
Ведь в небо уходят поэты,
Когда уже нечем дышать…

4-5 ноября 2021 г., Зубарев Сергей Куприянович
_________________________________________

"Есть стихи , где меж строкой и жизнью,
Не просунуть волос - монолит".

ТРИ МУЗЫ

Вечерний парк. И первая звезда
Свой свет небесный с водной гладью делит.
Три музы у зеркального пруда
Щебечут, изнывая от безделья.
И смотрят в сумрак ивовых ветвей,
Где соло вьёт влюблённый соловей.

– Ах, как поёт! Попробуй так запой, –
Одна вздохнула, не скрывая грусти, –
А мой поэт давно ушёл в запой.
Бог весть теперь, когда его отпустит.
И с пьяных глаз, с зелёной злой тоски
Вчера он сжёг свои черновики.

Вторая ж ухмыльнулась свысока:
– А мой стал крут и рубит он “капусту”
И о стихах давно его рука
Забыла. За душой ни строчки. Пусто.
Но я вчера видала, как украдкой
Он так глядел на чистую тетрадку.

– А мой почти совсем ни пьёт, ни ест, –
Всплакнула третья – чистое созданье, –
А мой поэт несёт молчанья крест,
Который дан ему для покаянья...
Умолкли все. А в сумраке ветвей
Над ними заливался соловей.

* * *
Если нет ни слуха и ни голоса,
Как тут запоёшь?..
А у Божьей лиры струны тоньше волоса,
В твоих пальцах дрожь.

Значит всё же надо песню выстрадать,
Прежде чем запеть.
И сольются в песне музыка и исповедь,
Серебро и медь.

***
ПОЭТ И МУЗА

Она явилась в алом платье
Трепещущая, словно флаг.
Он распахнул свои объятья,
Навстречу сделав первый шаг,

И задохнулся: “Муза, здравствуй!
Тебя так не было давно,
А ты, скажу я без лукавства,
Пьянишь сильнее, чем вино.

О чём писать сегодня будем?
О том, как буйствует весна?
Но как сказать об этом людям,
Коль счастье выпито до дна?

А бедным людям, пьющим горе,
Нет дела до красот весны.
Лишь пьяным по колено море…
Давай бутылочку “Апсны”

Мы разопьём для вдохновенья…”
Но улыбнулась муза вдруг:
“Ты напиши стихотворенье
Про детство и про юность, друг!

О том, была страна какая,
И про величие страны…
Пусть правды юноши алкают,
А не какого-то “Апсны”…”

И, уходя, вздохнула муза,
Растаяв в полуночной мгле:
“Без возрождения Союза
Не будет счастья на земле…”

* * *
“О чём писать, на то не наша воля”, –
Сказал Рубцов. А, может, простонал?
В стихах поэтов русских столько боли!
Саднит. Но разве в этом их вина?

Да, рвут сердца, но от любви к Отчизне.
Дано писать, то в праве ль выбирать?
Печалятся в стихах о нашей жизни,
А жизнь подскажет всё, о чём писать.

* * *
Где тот зеркальный тихий пруд?..
Лишь памяти раздвину шторки,
Ряд ив плакучих тут как тут,
И сад вишнёвый на пригорке.

И мы с Володькою сидим
На берегу под старой ивой
И так на поплавки глядим
В томленье сладостно-счастливом.

Но поздно мы пришли сюда,
И не заладилась рыбалка.
– А знаешь, в полночь иногда
В пруду купаются русалки.

Бросает удочку из рук
И, сплюнув косточку от вишни,
Володька, закадычный друг,
Врёт про русалок еле слышно:

– В воде резвяся и смеясь,
Беспечно радуются лету.
Их груди смело, не таясь,
Соперничают с лунным светом...

Но удочку схватив едва,
Русалок забывает разом.
Не леска – лука тетива!
Вот и сазан. Силён, зараза!..

...Спустили воду здесь давно.
И не успели горько ахнуть,
Как заросло травою дно,
Вишнёвый сад в предсмертье чахнет.

Встречается мне как-то друг:
– Володька! Помнишь, пруд, русалки?..
– Вчера я видел бывших двух
В обличье сгорбленных старух,
Шли от пруда – от места свалки.

* * *
Закрой глаза и посмотри на счастье:
Ещё жива великая страна,
Ещё никто не рвёт её на части,
И впереди даль светлая видна.

Ещё у нас и Кишинёв, и Харьков…
И поезжай на север ли на юг…
Там нет ещё в помине олигархов,
Богатства вырывающих из рук.

И в той стране народ не вымирает,
Все люди там приобщены к труду.
И даже осенью в вороньем грае
Ничто не предвещает нам беду.

Над Божьею рекой склонились ивы,
Зеркальный пруд никто не застолбил…
А главное: в стране той – слышишь?! – живы
Все те, кого ты искренне любил.

***
ЮРОДИВЫЙ

“Не любим мы Бога, не любим и Родину,
Да что там страна, мы не любим себя, –
Кричал на базаре какой-то юродивый, –
Мы жизнь прожигаем, бесстыдно губя.

Продали, что можно, страну разбазарили,
По миру пустили советских людей,
А новые русские, новые баре ли –
Легко отказались от светлых идей.

Грехами мы тяжкими насмерть повязаны:
Верхи – те воруют, низы – горько пьют,
Гнилая скамейка под старыми вязами,
Она лишь бомжу дать готова приют…

А сколько в России таких неустроенных?
Да кто их считал! Всей стране не до них”, –
Вдохнул в себя воздух, на фруктах настоянный,
И вдруг замолчал, будто дал кто под дых.

И кто-то жалел бедолаженьку этого,
Его обтекал суетливо народ,
Какой-то остряк продавцу посоветовал,
Неспелой хурмою заткнуть ему рот.

Забился юродивый птицею раненой,
Под чьи-то смешки и под крик: “Твою мать!..”
Раздался над ним грозный окрик охранника:
“Ступай, гражданин, не мешай торговать”.

***
В ПОЛНОЧНЫЙ ЧАС

Его сознание расколото
На две страны, на “Здесь” и “Там”
Не потому, что там был молод он,
А здесь приписан к старикам.

От ожиданья откровения
Он по ночам извёлся весь –
Его замучили сравнения:
Как было там, как стало здесь.

“На свете нет печальней повести…”
Ах, душу ты, Шекспир, не рви!
Здесь девушки “в активном поиске”,
Там – в ожидании любви.

Унылая пора осенняя.
И вновь вздыхает он, скорбя, –
Здесь пары “строят отношения”,
А там встречалися, любя.

Ах, как звучало там Адажио,
А здесь – Аллегро, да с огнём…
Там не были, как здесь, продажные…
И обрывается всё в нём.

Как будто взяли, душу вынули.
И вылили воды ушат.
Как холодно! Вокруг всё в инее.
Снежинкой кружится душа...

***
ДЕДОВСКИЕ ПЛАЧИ

Дед Евсей вернулся с огорода,
Яростью бессильною горя.
Бабку он достал, крича: “Уроды!
Отменили праздник для народа,
Отменили праздник Октября!
Неужели, всё, что было, – зря?”

Бабка ему зло: “Трезвее будешь.
Старый чёрт, скорей угомонись!”
И уже с теплом в хмельной остуде:
“Помнишь, как мы жили? Как все люди,
С радостью… Но вот и дожилИсь!

Что там праздник – отменили жизнь!..”

***
ДЕД ЕГОР

– “Золотое” быдло возомнило себя элитой,
Только лишь потому, что оно богато, –
Дед Егор сплюнул в траву и выдохнул дым сердито,
Бросил окурок и выругался матом.

Посмотрел с грустью на темнеющие вдали тучи,
Из них сочился закат, как кровь из ранки:
– Я родился и жил в той стране, что была могучей,
И там лучшие шли с гранатой на танки,

И золотые мальчишки там у станков стояли,
Вняв словам: “Всё для фронта! Всё для победы!”
Дни и ночи ковали победу, и вёл к ней Сталин,
А теперешний путь никому не ведом.

Ну, куда вы, мажоры, несётесь на иномарках?
Золотого тельца схватили за яйца?
Подумали б о своих – время придёт, будет жарко.
А зашкварчишь глазуньей, не удивляйся.

Дед Егор замолчал, а в глазах было столько грусти.
Он свой взгляд обратил к высокому небу:
– Господи, когда меня к однополчанам отпустишь?
Я – солдат! Твоей молнией ещё не был…

***
ОПТИМИЗАЦИЯ

А снится нам трава, трава у дома…
Анатолий Поперечный

Вы были в деревне, где только трава и растёт?
А группа “Кремляне” нам сладкую песню поёт
Про рост ВВП и другую поёт лабуду…
А я к той деревне тропинку никак не найду.

В некошеных травах давно затерялась она,
Тоскою щемящей повисла над ней тишина.
Рассветною ранью не слышно мычанья коров,
Заросшее поле забыло про гул тракторов.

Здесь время застыло – давно петухи не поют,
В той мёртвой деревне и люди уже не живут.
А сколько в России убитых таких деревень?
Всё меньше России в стране каждый день, каждый день…

Кресты на погостах гниют, с неба каплет вода.
Ни дети, ни внуки сюда не придут никогда.
Не Гитлер с Мамаем прошлись по России с косой,
И кто мне ответит, что с русскою будет душой?

Колодезный сруб стал трухой и крошится в осот.
А группа “Кремляне” всё песню поёт и поёт…

* * *
Саманный домик, крытый камышом, –
Приснился вновь, – под старою жерделей…
И так во сне мне было хорошо!
Как снег в лицо, с ветвей цветы летели.

И во дворе от них белым-бело!
Сияло всё от чистоты и света.
А лепестки с ветвей мело, мело…
А на заре вдруг наступило лето.

И золотые падали плоды
В цветочный снег – ну, как им не сорваться?
Мне мало лет – и жизнь вся впереди,
Ещё вокруг ни горя, ни беды…
Что не хотелось вовсе просыпаться.

***
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

Готовясь к перелёту в небеса,
Он много дней не выходил из дома.
Остались от него одни глаза,
И телом стал почти что невесомый.

Соседи всё судачили: “Запой!..”
“Запой!..” – хрипели, как винил затёртый.
Любой из вас попробуй так запой –
Навзрыд души и на разрыв аорты!

А он сумел – такое написал! –
Взлетал и падал раненою птицей.
И перья с кровью с крыльев он ронял –
Вон по’ полу разбросаны страницы.

Когда писал о жизни, о любви
И о смертях, что отнимает близких,
В минуты те гремели соловьи,
И в те часы крошились обелиски.

И мраморную крошку отряхнув
С усталых плеч, и стул к стене подвинув,
Шёл сын – живой! – навстречу… Ну, же! Ну!..
И он счастливый обнимался с сыном.

Но тот к утру, вдруг превратившись в дым,
Взлетал, чтоб где-то в облаках растаять.
И улетал тогда поэт за ним,
За облачною журавлиной стаей.

Но был не принят Господом: ”Пока
Стихом своим ты не набил оскому,
Неси свой крест!“ И утром облака
С дождём поэта возвратили к дому.

И вышел он из дома чуть живой
Знакомою дорогою за хлебом.
А на востоке рдело над землёй,
Им ночью зацелованное, небо…

* * *
Гляди, в высоком ковыле
Резвится пегий жеребёнок...
не знающий ни сбруи , ни узды...
И пьёт туман густой-густой, росистый
Эллина Савченко

И пегий жеребёнок в ковыле,
Бегущий сквозь туман густой, росистый,
И всё, всё то, что держит на земле,
Я верю, мне не раз ещё приснится.

И солнца луч, коснувшись губ моих,
Меня разбудит сочным поцелуем –
Не спи, старик! И постучится стих
Мне в сердце, и он кровь огнём взволнует.

Я радуюсь, идущий по земле,
Что для меня все краски не погасли.
Несётся жеребёнок в ковыле
И, кажется, вот-вот взлетит Пегасом…

* * *
А надо ль бояться, писать на разрыв души?
Ведь Богу видней, когда чьей душе разорваться, –
Ломаются ручки, кисти и карандаши, –
Писать! и не ждать для себя цветов и оваций.

А надо ль бояться, что ты не выдержишь боль?
Всяк крест свой несёт – по силам он всем нам даётся.
О жизни и смерти, про ненависть и любовь
Писать на разрыв… А что же ещё остаётся?..

Зубарев Сергей Куприянович
_________________________
82837


Сообщение отредактировал Михалы4 - Среда, 10.11.2021, 04:07
 
Форум » ВАШИ ЛИЧНЫЕ СТРАНИЧКИ » Вы можете создавать свои личные странички именно здесь » Мир прозы,, (Интересные истории,стихи,цитаты)
Поиск:

/>

Поиск


НАША БЕСЕДКА


Мы комментируем

Загрузка...

На форуме

Интересное сегодня
Путин преподал "урок вежливости" властям Японии, за неуважение к России (0)
ВЛАДЕЛЬЦЫ "КРОКУСА" О КОТОРЫХ МОЛЧАТ: СТАЛО ИЗВЕСТНО, КАК АГАЛАРОВЫ ВСЕХ ОБМАНУЛИ (0)
Россияне победили «Властелина Тьмы»! (0)
Узурпаторы всего Человечества (0)
О роли Франции в украинском конфликте (0)

Loading...

Активность на форуме

Постов на форуме: 7674
Группа: Модераторы

Постов на форуме: 6352
Группа: Проверенные

Постов на форуме: 4194
Группа: Проверенные

Постов на форуме: 3889
Группа: Проверенные

Постов на форуме: 2879
Группа: Модераторы

Постов на форуме: 2864
Группа: Проверенные

Великие комментаторы:
Василёк
Комментариев: 20671
Группа: Друзья Нашей Планеты
Микулишна
Комментариев: 16982
Группа: Друзья Нашей Планеты
nikolaiparasochko
Комментариев: 12883
Группа: Проверенные
Ferz
Комментариев: 12857
Группа: Проверенные
игорьсолод
Комментариев: 12411
Группа: Проверенные
Благородный
Комментариев: 10464
Группа: Проверенные