День долго боролся с вечером. Уже прогнали по селу стадо, а зной никак
не хотел сдаваться. Он крепко объял все вокруг – и дома, и деревья, и
высокое-высокое, высушенное небо. Наконец, жара начала уступать, и в
раскалившемся за день воздухе потекли прохладные струи, перемешанные с
цветочным ароматом. Разбуженные прохладой запахи доносились из резного
выкрашенного палисадника, в котором стройными рядами цвели флоксы,
фиалки и разноцветные «майоры».
По разные стороны
палисадника, скрываемые друг от друга разросшимся вишняком,
расположились на лавочках две компании. Одну составляли вышедшая после
дневных забот «подышать» (а заодно и начесать пуха на косынку) хозяйка
палисадника 45-летняя Нина и подтянувшиеся к ней – кто со спицами, кто с
прялкой – соседки, другую – собравшиеся «на улицу»
девчонки-старшеклассницы. Разговоры на лавочках велись разные: на
«женской» больше толковали про засолку огурцов, летнее подорожание
сахара, уменьшившееся от жары молоко у коров. На «девичьей» стороне
щебетали о новых джинсах, сногшибательной музыке на «сотике» и последнем
каталоге косметики.
Вскоре, на «женской» стороне затянули и песню:
Белая роза – свиданья, Красная роза – любви, Желтая роза – разлуки. Я умираю с тоски!
Верила, верила, верю, Верила, верила я! Но никогда не поверю, Что ты разлюбишь меня!
Первой пение прервала Нина.
–
Ведь просила паразита, не позорь ты дочь перед сватами. Нет, все одно
учудил!.. – кипятилась она, с силой ударяя ческу о ческу. И в очередной
раз (на лавочке были новые слушательницы) пересказывала:
– Дали
дочери с зятем квартиру в Саратове в новом доме. Поехали мы на
новоселье. Я своему в поезде всю дорогу долдонила: не напивайся, как
свинья, не показывай свою дурь, я тебе дома за это пол-литру поставлю.
Сваты-то у нас, сами знаете, – люди культурные, образованные.
Приехали.
Квартира хорошая, просторная. Ну, сели обмывать. Мой-то как увидел
любимую жидкость, так про все и забыл – стакан за стаканом опрокидывал,
пока за столом и не заснул. Отвели мы его в кровать. Так он ночью
проснулся по малой нужде и по привычке – на улицу. Он, видите ли, в
туалет в квартире не может ходить, это, мол, ниже его достоинства. Тьфу!
Ну, выскочил он из подъезда, управился – и назад. Да этажом-то и
ошибись! Зашел в чужую квартиру...
– А почему там дверь ночью была открыта? – перебивает кто-то.
–
Так ведь новоселье справляли. Заперся он в другую квартиру, там мужик
какой-то спит. Мой и командует: «Подвинься!». Тот спросонья подвигается.
А этому, вишь, места мало. Он опять: «Подвинься!». Тогда уж мужик
вскочил, глаза продрал... Ну ничего, мирно разобрались, привели они
нашего странника. А сколько дочери сраму... Эх, пьянчужка! Ведь как
болеет с перепоев, а все равно не оказывается!..
– Э, милая,
болезнью ты их испугала, – с укоризной говорит сидящая на складном
стульчике старуха. – Мой-то дед, еще когда на Броду жили, однажды
захворал. Пошел в больницу. Приносит оттуда микстуру. Я спрашиваю, по
ложке иль по две будешь пить? А он схватился за поясницу, кряхтит:
«Доктор мне велел как тяжелобольному увеличенную дозу принимать». Ну я,
простофиля, деньги на лекарство и даю. Через два дня мне соседка только
глаза раскрыла, говорит, он же винищу пьет, только в больничный бутылек
переливает...
– Ну и помогла ему красненькая-то? – улыбаются собеседницы.
–
А то! До сих пор, как козел скачет, а я вот согнулась через него вся, –
оскорбляется на шутку старуха. И тут же, чуть понизив голос, с
появившейся в глазах озорной искринкой, продолжает:
– Мне еще
мама покойная рассказывала, какой у них в деревне анекдот приключился.
Повадился один мужик от жены к вдовушке ходить. А жила его зазноба на
взгорье, изо всех концов ее хату видать – никак ему не замеченным не
прошмыгнуть. Он придумал: в сумерках наденет женское платье – и к ней.
Соседи видят, какая-то баба к Дуне, к вдове то есть, ходит, и все
шито-крыто... Только как-то раз идет он таким макаром на свидание, а
навстречу ему из дальнего колхоза шорник пьяный возвращался. Увидел
«бабу» – и ну ее затевать-заигрывать. Мужику обидно стало – он шорнику
по уху, тот – в обратную. И такой мордобой у них начался, что люди на
улицу повыскакивали. Видят – мужик с бабой друг друга мутузят.
Подбежали, а она баба – да не та...
– Ха-ха-ха! – повисает над
лавочкой дружный и немного усталый смех. – Вот уморила!.. Не вовремя он
из роли-то вышел... забылся... Ха-ха-ха!
– Это еще что, – после
всеобщего хохота начинает почтальонка Люба. – На днях куму в автобусе
встретила, она мне пожаловалась. Ее Васька как напьется – так за кулаки.
Терпела она, терпела, да в милицию и позвонила. Голубчика на пять суток
и определили. Так он, когда домой заявился, взял и в погребе ее
прикрыл: теперь, говорит, твоя очередь... Вот и просидела арестанткой
почти целый день.
– И что же она? – на лавочке царит возмущение.
–
А что она... Отплакала, да и дальше живет. Трезвый-то он мужик добрый,
работящий. Да и трое детей – не сиротить же их из-за этого...
–
Вот наше бабье терпение! – бунтует до того молчавшая сорокалетняя
Лариса. – И зачем только они нам нужны?! Знай бы все наперед – ни за что
бы замуж не пошла!
– Ой-ой, ладно – а то мы не помним, как ты за
своим Сашкой в молодости ухлестывала. Да и сейчас без него и дня
прожить не можешь, – незлобиво осаживает соседку Нина.
И та, не обижаясь (по глазам видно, что сказанное – правда), вздыхает:
– Вот именно – сколько дней с ним живу, столько и надеюсь, что дальше лучше будет.
– Все мы надеемся, – подытоживает Нина. – На том и держимся...
...На
соседней лавочке стараются говорить вполголоса – девичьи секреты не
любят чужих ушей. Слышен шепот про дискотеку, слова «провожал»,
«целовались»... Девчонки обсуждают новость – Алена влюбилась в Сережку, и
он уже дважды провожал ее домой.
– Смотри, по уши не втрескайся, – подшучивают над ней подружки. – А то выскочишь замуж – будешь мужу носки стирать.
–
Вот еще, – беззаботно передергивает плечами красавица-Алена, – его
носки – пусть сам и стирает. Он меня будет на руках носить и все мои
желания исполнять! – полушутя-полусерьезно отчеканивает Алена.
Девчонки
на миг замолкают – эти слова застывают в сердце каждой волнующей
истомой, розовой мечтой, до которой, кажется, один шаг...
...А
единственный мужчина, подслушивающий все разговоры, – слегка пьяный
Летний Вечер, как заботливый джентльмен, окутывает плечи дам в мягкий
теплый плед и совсем не спешит их покидать. И только когда все
расходятся, Вечер неспешно уступает место красавице-Ночи. Она входит в
поселок мягкой поступью и принимается за работу – раздает сны, в которых
исполняются все женские надежды и девичьи мечты...
Белую розу срываю, Красную розу дарю, Желтую розу разлуки Я под ногами топчу.
Верила, верила, верю, Верила, верила я! Но никогда не поверю, Что ты разлюбишь меня!
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
