Ева Меркачева за три года объехала семь колоний для пожизненно осужденных и поговорила с десятками их обитателей. Зачем?
«Злых людей нет на свете», — утверждает у Булгакова Иешуа Га-Ноцри. Пилат с порога отвергает эту мысль как несусветную чушь, но потом (когда уже поздно) начинает ее думать. Что есть зло? Принадлежит ли оно к сущности человека или всегда остается по отношению к нему чем-то внешним — как причина?
Всегда важно не только, что сказано, но и кто говорит.
10 июня совпали два события: журналист МК Ева Меркачева представила свою книгу «Град обреченных» — итог исследования семи российских колоний для осужденных к пожизненному лишению свободы, разговоров с их сидельцами и администрацией, а депутат Дмитрий Саблин внес в Думу законопроект о запрете давать интервью всем, кто осужден, в частности, за убийства.
Поводом к инициативе Саблина стал фильм о маньяке, выложенный на YouTube Ксенией Собчак. Мотив Саблина, я думаю, прост: раз ты — власть, надо же что-нибудь запретить, а тут еще скоро и выборы. Мотив Собчак сложнее, она хочет показать, что зло, так сказать, не трансцендентно, но желание снять пенку славы с закипевшего дерьма, наверное, изначально преобладало. А в долгом и трудном исследовании Меркачевой о маньяках и киллерах мне интересней всего она сама. Ее мотивы, среди которых «слава» точно не на первом месте, сама Ева, мне кажется, пока окончательно сформулировать не может.
— Это был проект, направленный, прежде всего, против постоянно звучащих предложений вернуть смертную казнь.
Надо было успокоить общество, показать, что эти люди несут наказание, но с другой стороны, они тоже люди, и некоторым из них это на пользу: я не хочу использовать слово «исправление», но они начинают что-то важное понимать.
С другой стороны, это и про нас: мы тоже должны понять, как относимся к ним, и через это — к себе.
— Как ты пришла к тюремной теме? Ты ведь уже была членом ОНК, когда появилась идея объездить колонии для пожизненных?
— Так сложилось. Я уже лет восемь работала в «МК», опубликовала расследование про одного зэка, который рассказал, как хорошо можно провести время в колонии, это была «бомба», и меня позвали в рабочую группу в Госдуме по реформе ФСИН. Там я узнала, что есть такие общественные наблюдательные комиссии, и стала членом ОНК. А это затягивает. Нигде, кроме как в тюрьме, ты не узнаешь таких историй и в такой концентрации.
— То есть ты все-таки журналист, а не правозащитник?
— Правозащитником я, наверное, стала уже по ходу. Я думаю, что желание помочь ближнему и возмущение несправедливостью сидят в каждом, но работа с заключенными эти качества в нормальном человеке постепенно развивает. А до этого я думала примерно, как моя мама: может быть, судебные ошибки и бывают, но в целом у нас зря не сажают…
— И что, удалось кого-нибудь вытащить оттуда?
— Такое случается, увы, нечасто. Вот мы занимались судьбой осужденной, которая умирала от рака. Писали письма о ее досрочном освобождении, чтобы она хотя бы дома могла умереть. Мою заметку в газете прочла Нюта Федермессер и как-то договорилась, чтобы ту не освободили, но перевели к ним в хоспис. Там она и умерла — все-таки не в тюрьме и без боли. Я судьям постоянно рассказываю, как ужасно там, куда они сажают, у них вот такие круглые глаза…
— Ну-ну…
— Да нет, мы много делаем — хотя бы в плане обеспечения зэков матрасами. А ты поспи-ка без матраса! Или вот добиваемся, чтобы звонки близким предоставлялись без разрешения следователей, потому что те это используют как средство шантажа. Я говорила об этом на встрече президента с СПЧ, всюду писали письма, в том числе в Совет Федерации, но Валентина Матвиенко узнала об этой проблеме из заметки в газете. И удивилась: как же так? Сейчас в проект новых правил внутреннего распорядка в СИЗО внесен пункт о том, что мамы имеют безусловное право звонить несовершеннолетним детям.
—А дети мамам?
—Ну, все постепенно…
— В правозащитниках, которым мы с тобой оба отдаем должное, бывает заметна политическая агрессивность. И это можно понять: доказывая, что дважды два четыре, приходится биться головой о стену, а в ней даже трещины нет. Но в тебе этой озлобленности незаметно, ты, вроде, радуешься жизни…
— В тюрьме все время сталкиваешься с тем, что она кого-то спасла от чего-то еще худшего. Вот мы занимались девушкой, которая украла самокат и поехала на нем за водкой. Ее все-таки осудили, дали полгода. А потом я узнала, что она в 24 года уже спивалась, и эти полгода дали ей шанс бросить пить. Кто-то из тех, кто сел, впервые в жизни берет там в руки книжку, а успешные и богатые люди понимают, что на самом деле значит для них семья. Недавно в СИЗО
я разговорилась с одним экономическим, он говорит: а в соседней камере сидит мент, который меня посадил. Я пошла к тому, он говорит: в конце коридора сидит следователь, который завел на меня дело.
Пошла к следователю, тот говорит: я вот тут койку для фейса сторожу, который меня подсидел — он скоро тоже тут будет. Я там столько генералов уже видела… Это же система, а злиться на неживое что толку…
—То есть ты веришь в судьбу?
— Скорее в то, что каждому дается какой-то шанс извлечь лучшее из худшего, и в какое-то разумное распределение этих шансов.
— Сколько времени у тебя заняла работа над «проектом» с пожизненными?
— Года три — четыре. Труднее всего было выбивать в газете командировки — эти колонии обычно в таких местах, куда доехать дорого. Гостиницы, как правило, там не фонтан. В Харпе я была единственной постоялицей единственной гостиницы, администратор ночевать домой ушла, а меня заперла — немножко страшно было. Но обычно я за два дня с кем надо успевала встретиться. Ну, поговоришь с одним маньяком, с другим, — они все однотипные. А с педофилами я вообще старалась не встречаться: а что интересного они тебе скажут?
— То есть «в проекте» ты была все-таки журналист, а не правозащитник?
— Да, мне в первую очередь надо было показать… Ну, наш собственный уровень развития, что ли. И что мы не должны мстить, а надо давать шанс. В кого мы сами-то превращаемся, если мстим?
—Приходилось хитрить, чтобы тебе разрешили эти посещения и беседы?
— Да нет. Сложнее всего было с первым разрешением, но я была знакома в Геннадием Корниенко (в то время директор ФСИН), когда-то брала у него интервью. Пришлось им пообещать, что все, что касается описания колонии — а первой была «Полярная сова» — я с ними согласую. Но по текстам интервью у администрации никогда не было претензий: они же сами их записывали, а записи потом передавали мне. Вот они хитрили, некоторые записи «потерялись», но для газеты материалов в любом случае было более чем достаточно, я их далеко не все опубликовала.
— Как ты оцениваешь фильм про маньяка Ксении Собчак?
— Я думаю, она старалась показать «банальность зла», и никакой его романтизацией тут и не пахнет. Но она с ним говорила, как с равным…
—Постой, мне кажется, ты в своих интервью тоже говоришь с ними как с равными: просто потому, что разговор на других основаниях невозможен.
— (Пауза). Видишь ли, я со своими маньяками говорила в колониях, из которых у них нет шансов выйти, а она с уже вышедшим, и это разные вещи. Надо же думать и о потерпевших, и о тех, кто все это увидит, тоже.
— Ева, я старался не задавать прямых вопросов, но все же интересны твои субъективные ощущения. Что это было во время интервью: ужас, отвращение, брезгливость, жалость, сочувствие?
— С каждым очень по-разному. Многие там просто больные люди — может быть, не с медицинской, а с социальной точки зрения. Один очень умный психолог мне объяснила, что их главный порок — это гордыня, а жестокость уже второстепенна, это как бы дело техники, а не мотив. Он, как волк: увидел — задрал. У него просто инстинкт такой, что обижаться на волка? Он есть. Но его, конечно, надо держать в клетке, если среди людей. Среди пожизненных чаще всего или маньяки, или киллеры из 90-х, те чаще говорят: «Ну, это был такой путь». Может, он теперь и жалеет, что на него встал, но вот такой путь у него был. Есть, которые раскаиваются, им я очень сочувствую, правда…
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
Это страшно, когда человек осознаёт, что теперь до конца жизни ему находиться в неволе. Без вариантов. Возможно те, кто ЗНАЕТ, что со смертью тела их существование продолжается, могут думать по другому. Но ведь всё равно ЭТУ жизнь придётся доживать тут и так. Это тоже не весело. Возможно есть и те, кто может, находясь в тюрьме, на какое-то время выходить из своих физических тел. Но всё равно и им приходится возвращаться в свои тюрьмы. До окончания срока
