Сегодня на руинах СССР мы видим, как капитализм стал мутировать, заменяя
рост производительных сил на дизайн и маркетинг. И это закономерно, ибо
капитализм никогда не говорил о ценности производства, а говорил лишь о
прибыли и о заморозке. Ну, так она сегодня и наступает, трансформируя
капитализм в нечто гораздо более зловещее…
Капитализм, основанный на
рациональности и естественных законах конкуренции, для многих является
желанным способом жизни, имеющим определенный смысл, который ценен сам
по себе. И это касается не только правящего класса и связано отнюдь не
только со сферой интересов.
Ни Ленин, ни Маркс никогда не
абсолютизировали сферу интересов и не могли этого сделать хотя бы
потому, что сами бросили вызов интересам собственного класса. Дворянин
Ленин и сын адвоката Маркс руководствовались в своей жизни не столько
интересами, сколько ценностями и идеей преобразования мира. А разве
проект модерн, в рамках которого капитализм получил свою легитимность,
не преобразовал мир? И почему мы должны думать, что хозяева и
архитекторы модерна руководствовались только лишь интересами? Очевидно,
что существуют группы, для которых капитализм переформатирует мир в
правильную, с их точки зрения, сторону, и эта «точка зрения» основана
отнюдь не только на интересах, но и на верности определенному духу.
Именно этот дух для этих групп является абсолютной ценностью, подобно
тому, как коммунизм был ценностью для Маркса и Ленина.
Дух
капитализма и те группы, которые его исповедуют, были подробно обсуждены
великим социологом Максом Вебером (1864 — 1920) в его знаменитой работе
«Протестантская этика и дух капитализма». Согласно Веберу, капитализм
создавали протестантские секты, в которые входили люди, исповедующие
определенные представления о благе, а не руководимые только лишь
интересами. Вебер пишет:
«Мысль об обязательстве человека по
отношению к доверенному ему имуществу, которому он подчинен в качестве
управителя или даже своего рода «машины для получения дохода», ложится
тяжелым грузом на всю его жизнь и замораживает ее. Чем больше имущество,
тем сильнее, если аскетическое жизнеощущение выдержит искус богатства,
чувство ответственности за то, чтобы имущество было сохранено в
неприкосновенности и увеличено неустанным трудом во славу Божью.
Генетически отдельные элементы этого образа жизни, как и многие другие
компоненты современного капиталистического духа, уходят в средневековье,
однако свою действительную этическую основу этот жизненный уклад
находит лишь в этике аскетического протестантизма. Значение его для
развития капитализма очевидно».
И далее:
«Подводя итог
сказанному выше, мы считаем возможным утверждать, что мирская аскеза
протестантизма со всей решительностью отвергала непосредственное
наслаждение богатством и стремилась сократить потребление, особенно
когда оно превращалось в излишества. Вместе с тем она освобождала
приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики,
разрывала оковы, ограничивавшие стремление к наживе, превращая его не
только в законное, но и в угодное Богу (в указанном выше смысле)
занятие».
Вебер прямо высказывает очевидную мысль, которая
почему-то многим не приходит в голову: тот, кто по-настоящему управляет
деньгами и делает их средством своего господства, или, более того, видит
в собственном богатстве не богатство само по себе, а подтверждение
собственной избранности Богом — может быть только аскетом. Как только ты
соблазняешься возможностями собственного богатства для себя, то это не
ты начинаешь им владеть, а оно тобой. И чем больше это богатство, тем в
большей степени соблазн, который надлежит отринуть. То есть для
протестанта, исповедующего подлинный капиталистический дух, ценностью
является определенное божество, которому он служит, а не капитал сам по
себе. Кроме того, когда Вебер говорит, что обязательство по сохранению
имущества «ложится тяжелым грузом на всю его жизнь и замораживает ее»,
он вполне наследует знаменитым словам Маркса из «Коммунистического
манифеста»:
«В ледяной воде эгоистического расчета буржуазия
потопила священный трепет религиозного экстаза, рыцарского энтузиазма,
мещанской сентиментальности. Она превратила личное достоинство человека в
меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и
благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли».
Маркс
выражал яростное возмущение такой заморозкой всего человеческого, но,
как говорит Вебер, именно эта заморозка и была одной из основных целей и
ценностей капиталистического духа, которой надлежало служить. Что же
это за заморозка, какова ее предыстория и имеет ли она отношение к
христианству?
Вебер говорит, что «генетически отдельные
элементы этого образа жизни, как и многие другие компоненты современного
капиталистического духа, уходят в средневековье». А где средневековье,
там и еще гораздо более древние истоки, укорененные в соответствующих
культах. Кроме того, сама модель заключается в том, что служитель
капиталистического духа, отказываясь от радости пользования плодами
собственного богатства, перенаправляет страсть по накопительству и
стяжанию на некоего Бога. Где мы встречаем нечто подобное?
В «Божественной комедии» Данте Алигьери описывает райский Эмпирей. Беатриче говорит ему:
«Богатства, вас влекущие, тем плохи,
Что, чем вас больше, тем скуднее часть,
И зависть мехом раздувает вздохи.
А если бы вы устремляли страсть
К верховной сфере, беспокойство ваше
Должно бы неминуемо отпасть.
Ведь там — чем больше говорящих «наше»,
Тем большей долей каждый наделен,
И тем любовь горит светлей и краше».
То
есть если страсть к богатству направить к «верховной сфере» — Эмпирию,
то тогда доля каждого возрастает, а некая любовь «горит светлей и
краше». Что же касается самого Эмпирея, то он является, по сути,
двумерной картинкой, в которой не действуют законы перспективы и
отсутствует движение.
Многие специалисты по Данте, видя
возможность трактовки его творчества, как предпосылки идеологии
нарождающегося капитализма, начинают настойчиво отрицать это. Они
указывают на яростную борьбу Данте с алчностью и его ненависть к
богатству. Однако, речь и у Данте, и у протестантов идет лишь об
отрицательном отношении к использованию богатства не во имя славы
божьей, а во имя собственных интересов. Если же алчность
перенаправляется на «верховную сферу» — то все хорошо. Разница между
Данте и протестантами, в этом смысле, состоит лишь в том, что у него нет
разработанной идеи накопительства, так как он рассматривал его только
как проявление стремления к мирским удовольствиям. Но, как мы видим,
протестанты смогли непротиворечиво сочетать накопительство с аскезой.
Эта
древняя идея перенаправления страсти к стяжательству в некую духовную
сферу, эволюционируя через тысячелетия привела к тому, что мы видим в
протестантской этике. В ее основе лежит древнейшее представление о том,
что человек не может и не должен изменять мир. Поэтому любая
направленность его воли на мир трактуется просто как желание
наслаждений, причем прежде всего плотских. «Зачем был изобретен
комбайн?» — могут спросить сторонники этой идеи. «Как зачем! Что бы
накормить голодных и преобразовать природу!» — отвечаете вы. А вам в
ответ: «Знаем знаем, как вы хотите накормить голодных и преобразовывать
природу! Вы просто хотите больше жрать или перейти к новым формам
господствования над природой, чтобы в большей мере освободиться от ее
стихийной воли. Ну, так и мы хотим избавиться от этой воли. Но только,
пожалуйста, не надо говорить про сочувствие к голодным и про желание
преобразовывать природу. Судьба голодных и природы находится в руках
Провидения. Изменение этой судьбы невозможно и греховно».
Подобное
представление в древности имело свое оправдание. Из-за огромной власти
природы над человеком, представление о труде, как о средстве, при помощи
которого он изменяет мир сообразно своим представлениям о должном, не
могло быть высказано прямо и открыто. Это было бы слишком большой
смелостью и, кроме того, вызовом определенным богам. Поэтому мотивом к
труду провозглашались богатство, слава и успех, а не изменение мира к
лучшему. Разумеется, так как с древнейших времен все понимали, что
человек, погрязший в материальных удовольствиях, подобен свинье,
трудовая мотивация перенаправлялась на различные обожествленные
сущности, которые давали что угодно, но только не возможность изменить
человеческую судьбу и устройство мира.
Таким образом,
человечество изменяло мир и творило историю в основном стихийно, а не
сознательно. Стремясь, например, к богатству, человек что-то производил и
менял мир, однако, его сознание было направлено совсем не на изменение.
Об этом писал Энгельс в своем «Анти-Дюринге»:
"То объединение
людей в общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное
свыше природой и историей, становится теперь (при коммунизме — прим.
авт) их собственным свободным делом. Объективные, чуждые силы,
господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих
людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами
творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение
общественные причины будут иметь в преобладающей и всё возрастающей мере
и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из
царства необходимости в царство свободы».
Возможность подобной
перспективы осознавал Данте и в своем трактате «Пир», где написал
следующие слова сосредоточенной ненависти:
«А вы, о
неразумнейшие и подлейшие зверьки, принимающие пищу наподобие людей; вы
дерзаете говорить против нашей веры и, орудуя веретеном и мотыгой, мните
познать то, что столь премудро устроено самим Богом! Будьте же прокляты
и вы, и ваше зазнайство, и те, кто вам верят!»
Позже таким
способом, но только не при помощи «веретена и мотыги», а при помощи
космического корабля «Восток-1», был «познан» космос. И что же ближе по
духу христианскому Богу, который творил мир во времени (за 7 дней) и
любовался результатами дел своих, говоря: «Хорошо весьма»? Полет
Гагарина или заморозка, к которой стремятся протестанты и Данте?
Почти
буквальную «протестантскую этику» мы находим в «Трудах и днях» Гесиода
(VII-VIII в. до н. э.). Он пишет о двух Эридах. Одна — богиня раздора, а
другая — как бы благая прародительница труда. Об этой Эриде сказано:
«Первая раньше второй рождена многосумрачной Ночью;
Между корнями земли поместил ее кормчий всевышний,
Зевс, в эфире живущий, и более сделал полезной:
Эта способна понудить к труду и ленивого даже;
Видит ленивец, что рядом другой близ него богатеет,
Станет и сам торопиться с посадками, с севом, с устройством
Дома. Сосед соревнует соседу, который к богатству
Сердцем стремится. Вот эта Эрида для смертных полезна.
Зависть питает гончар к гончару и к плотнику плотник;
Нищему нищий, певцу же певец соревнуют усердно».
Труд
— это конкуренция, к которой понуждает Эрида, порожденная
«многосумрачной Ночью» — дочерью Хаоса. Далее, Гесиод продолжает
изложение «протестантской этики»:
«Если ты трудишься, скоро богатым, на зависть ленивцам,
Станешь. А вслед за богатством идут добродетель с почетом.
Хочешь бывалое счастье вернуть, так уж лучше работай,
Сердцем к чужому добру перестань безрассудно тянуться
И, как советую я, о своем пропитанье подумай.
Стыд нехороший повсюду сопутствует бедному мужу,
Стыд, от которого людям так много вреда, но и пользы.
Стыд — удел бедняка, а взоры богатого смелы.
Лучше добром богоданным владеть, чем захваченным силой».
Конечно,
Гесиод еще не говорит об аскезе, но родственность его понимания труда с
таковым у протестантов и Данте, мне кажется довольно очевидной. Как
очевидно и то, что главным антиподом такого понимания у Гесиода
выступает Прометей, которого Маркс неслучайно назвал «главным святым
мучеником в философском календаре».
В послесловии ко второму изданию «Капитала» Маркс писал:
«Мой
диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского,
но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления,
который он превращает даже под именем идеи в самостоятельный субъект,
есть демиург действительного, которое составляет лишь его внешнее
проявление. У меня же, наоборот, идеальное есть не что иное, как
материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в
ней».
То есть гегелевскому субъекту абсолютно наплевать на
материю. Он черпает свое идеальное у мирового духа, волю которого должен
исполнять. У Маркса же все «наоборот». Труд у Маркса невозможен без
соотнесения с материей. Чуть ниже Маркс пишет о диалектическом движении:
«В своей мистифицированной форме (диалектика Гегеля — прим.
авт) диалектика стала немецкой модой, так как казалось, будто она
прославляет существующее положение вещей. В своём рациональном виде
(диалектика Маркса — прим. авт) диалектика внушает буржуазии и её
доктринёрам-идеологам лишь злобу и ужас, так как в позитивное понимание
существующего она включает в то же время понимание его отрицания, его
необходимой гибели, каждую осуществлённую форму она рассматривает в
движении, следовательно, также и с её преходящей стороны, она ни перед
чем не преклоняется и по самому существу своему критична и
революционна».
И обе диалектики, говорят об одном — капитализм
не является финальной стадией и будет уничтожен, или, если выражаться
диалектически, «снят». Именно на это указывает Маркс буржуазным
болванам. Но он верил, что победит именно его диалектика, которая ведет к
коммунизму, а не диалектика Гегеля. Но сегодня на руинах СССР мы видим,
как капитализм стал мутировать, заменяя рост производительных сил на
дизайн и маркетинг. И это закономерно, ибо капитализм никогда не говорил
о ценности производства, а говорил лишь о прибыли и, как мы выяснили, о
заморозке. Ну, так она сегодня и наступает, трансформируя капитализм в
нечто гораздо более зловещее…
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
9% работающих россиян считают, что бесполезная работа занимает от 30% до 50% их рабочего времени, при этом всего о напрасном труде заявили 53% респондентов, свидетельствуют данные опроса Исследовательского центра Superjob.ru. При этом, как показало исследование, мужчин, оценивающих так критично эффективность своего рабочего времени, почти вдвое больше, чем женщин (это 11% и 6% респондентов соответственно). По данным Superjob.ru, 8% респондентов считают напрасно потраченным более 50% рабочего времени. Среди работающих сограждан в возрасте 25-34 лет такого мнения придерживается каждый десятый.
Подобные противоречия в капиталистической системе вовсе не редкость: с одной стороны, частные предприятия пытаются максимально сократить издержки производства с помощью всевозможных “оптимизаций”, а с другой стороны, из-за сокращения различных сфер деятельности многие работники вынуждены выполнять работу, не свойственную их должностям и профессиям, что приводит к пустой трате рабочего времени.
Вся капиталистическая система пронизана множеством противоречий, не позволяющих использовать в полной мере имеющиеся производственные силы и ресурсы.
Ни один из "измов", не ведет к созиданию человека и общества. Продолжается и усиливается деградация населения. Достаточно вспомнить то, что было в нашей жизни, то есть не нужны из торические факты. При советах, нравственность общества имела другое качество, при советах люди меньше болели раком и другими, организм разрушающими, болезнями.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
