«От баб все беды, — говорил отец, — вон и я тоже, подобно троянскому Парису, затеял войну за Прекрасную Елену. Только, — заканчивал он торжественно, — в отличие от древнего царевича, победил!» И гордо оглядывал слушателей.

Мама хохотала, показывая красивые белые зубы. Мама действительно была Еленой, и на самом деле прекрасной. Редкостной красоты женщина. Я в нее пошел — и отчасти в папу, а вот брат мой, Лев, ни на кого не был похож. «От соседа, — смеялся отец и ласково трепал Леву по голове, — зайчонок мой с львиной гривкой!» Левка был старше меня на 10 лет и действительно соответствовал имени только гривой коричневых непослушных волос. В остальном же братец мой был тихим книжным мальчиком.

Отец обожал нас всех — и маму, и брата, и меня. Ни для кого не делал разделения. И тем более было велико мое удивление, когда я узнал, что с Левой мы родные только по матери. Оказалось, что в папиной шутке про войну за Елену есть большая доля правды. Это выяснилось, когда мне было 15, а Левке 25 лет. И то нам приоткрылась лишь часть правды. Пала увел маму у криминального воротилы. Тот не снес оскорбления, начал преследовать изменницу и счастливого соперника. Но папа был не прост. Он служил в каких-то спец-войсках, о чем не распространялся. Но мог многое. В том числе и убрать причину беспокойства. Что он и сделал. Авторитет канул в Лету, тихо и незаметно. А папе достались в наследство от него Прекрасная Елена и сын. То есть Левка.

Папа встретил маму уже в зрелом возрасте, ему было 43, когда родился я. И спустя 18 лет папа, цветущий еще мужчина, внезапно скончался от инфаркта. Мама с тех пор замуж больше не выходила, очень уж сильно любила отца. Посвятила себя сыновьям, нам. Левка с детства проявлял невероятные способности в учебе. Больше всего ему нравились математика, физика и информатика. В итоге он стал программистом. Редкая в начале двухтысячных профессия становилась все более востребованной. А таланта Левке было не занимать — и он работал не только в удовольствие, но и за большие деньги.

Я же все не мог определиться, чего хочу. Потому в 18 лет, после папиной смерти, пошел в армию, как мама меня ни отговаривала. Отслужил, продлил контракт еще на 3 года. Потом еще. Служба мне нравилась. Брата я любил и ни в коем случае не завидовал ни его карьере, ни богатству. Не все у него было гладко. Например, батины золотые слова про баб Левка вовсе не запомнил. Невзрачный внешне, он западал только на длинноногих красоток с дыркой в голове. Сначала они не отвечали ему взаимностью, но когда у Левы завелись деньги — куклы потянулись нескончаемой чередой.

Может, какая и захотела бы остаться с Левой надолго. Но брат мой не был дураком — и через пару месяцев соображал, что внутреннее содержание объекта любви настолько скудно, что не спасает и внешняя оболочка. Любовь заканчивалась. А вскоре появлялась новая «свистушка», как называла их мама. «Не дождусь я от вас внуков, балбесы, — вздыхала мама. — Один только армию любит, а к другому всякое этакое липнет!» Мама строила красноречивую гримасу. Левкины бабы, конечно, были полный атас. Находиться с ними в одной компании было невыносимо. Капризные, манерно тянущие гласные, называвшие всех котиками и заями. Фу. Потому я старался как можно реже встречаться с братом в обществе очередной дамы. Отказывался как мог. Но в тот раз не вышло…

У меня был отпуск. Целых два месяца расслабухи — за особоважное. И в первые же дни нарисовался Левка. Он, захлебываясь от восторга, описывал «мою Эльзочку», говорил, какая она неземная, необыкновенная. Что она — его судьба, это уж точно. (Левка как в воду глядел — оказалась Эльза его судьбой, да…) И притащил к маме (я жил у нее — смысл отделяться, когда большую часть мотаюсь по командировкам) новую «невесту». Эльза была сногсшибательна — красавица с белой кожей, длинными черными волосами, зелеными чуть раскосыми глазами, высокими скулами. Вопреки Левкиным вкусам, невысокая, но с точеной фигуркой. Похожая на статуэтку богини.

Я тоже почувствовал исходящие от нее дурманящие флюиды и наполнился враждебностью — еще не хватало с братом из-за бабы ссориться. Потому отогнал от себя эти мысли как можно дальше. Эльза, кроме красоты, оказалась еще и неглупа. Маму так вообще очаровала. В общем, этот выбор брата был не так уж плох. Единственное «но» — красотка была двинута на эзотерике, оккультизме, всяческих духовных практиках. Читала Кастанеду, Блаватскую, какого-то Свами, кого только не читала, в общем. Я в этом дуб дубом, это только те, кого я запомнил. Эльза обязательно раз в год совершала «паломничество в места силы», как она выражалась. Для подзарядки тела и духа. Где она только не побывала — объездила оба полушария, благо средства позволяли.

В тот год Эльзе придумалось побывать на Байкале. Вернее, не совсем там — но около. Она услышала от кого-то историю, что в тайге, в Иркутской области, есть захоронение эвенкийского шамана, арангас. Это не могила в нашем понимании.

Арангас — это, можно сказать, гроб на курьих ножках, который ставят на 4 рядом стоящие дерева, спилив их верхушки на высоте примерно 2 метра от земли. Гроб делается из деревьев лиственных пород, он крепкий, может стоять хоть 100 лет. Потомки шамана примерно 1 раз в 100 лет (или по мере надобности) делают новый арангас, чтобы, не дай бог, мертвый шаман не обиделся. Воздают ему почести и т.п. Ересь, конечно, XXI век на дворе. Но кое-где в глуши древние обычаи хранят и свято чтут. Считается, что, даже мертвые, шаманы обладают огромной силой, могут исполнять желания живых — если их о том как следует попросить. Или даже наделяют колдовской силой просящих. Но могут и нагадить основательно — потому потомки так и носятся со своими магическими мертвецами.

Красотка подбила Левушку на странную экспедицию, просила взять с собой и меня — видимо, как ударную силу против живых — типа медведей, волков или дурных людей. Лева умолял — я не соглашался. Потом ляпнул про экспедицию Саньку, армейскому корешу, и тот загорелся: «Давно хотел на Байкал! Тем более баба спонсирует, говоришь?» Подключилась и мама — и я не вынес осады с трех сторон…

Поперлись мы сначала в Иркутск, а потом на перекладных до затерянной в тайге полузабытой деревушки, в которой человек, рассказавший Эльзе про арангас, обещал, что мы найдем проводника. (Топографические названия опущены, чтобы не ввести в искушение читателей. — Прим. ред.). Затея мне казалась бредовой и бесперспективной, но остальные были в восторге. В деревне жителей набралось едва ли с пол сотни, в основном буряты, несколько русских стариков и пара эвенкийских семей. Когда они узнали о цели нашего вшита, начали шугаться от нас, как от прокаженных. Все, похоже, знали, где находится загадочный арангас, но делали вид, что не понимают, о чем мы. А русский старик, дед Максим, прошамкал: «Тебя, дочка, туда никто не поведет. Плохое место, очень плохое. Возвращайтесь домой поздорову».

Мы остановились на постой в пустующей избе, думая, как быть дальше, и поздно вечером на нас и вышел Хиркан. Он вошел без стука, низкорослый пожилой человек с рябым лицом. Поздоровался. Помолчал. «Я слышал, вы ищете дорогу к арангасу Йоууна Каптаргалака?» Эльза кивнула, глаза загорелись надеждой. Мужик вздохнул: «Я — эвенк Хиркан. Я отведу вас». Мне показалось подозрительным — никто не хочет, а этот отведет. Я спросил: почему вы согласны? Не боитесь?» — «Я слыхал, вы платите большие деньги. А у меня дочка больна, надо на лечение много. Очень много. Да и кому, как не эвенку, идти к арангасу? Заодно попрошу предка о помощи. Может, великий Ойуун спасет мою девочку». «Ойуун — это шаман по-эвенкийски», — быстро пояснила Эльза. И начала договариваться о цене, не скупилась, боялась, что эвенк передумает.

Выдвинулись назавтра, ранним утром. Хиркан, охотник, повел нас тайными тропами сквозь тайгу, обещал, что к полудню будем на месте. Но дошли мы до нужной прогалины только к вечеру. Начинало темнеть. Мною все больше овладевало беспокойство. Волновался и Сашка — армия научила нас чувствовать опасность. Только откуда она шла — не ясно. Не нравился мне этот Хиркан, хоть и пытался казаться забитым жизнью мужичонкой, но в глазах нет-нет да и вспыхивал какой-то решительный огонек, который Хиркан быстро гасил, отворачиваясь. Зато Эльза была довольна и беспечна.

… И вот посреди поляны мы увидели заветный арангас, потемневшее от времени дерево которого подсвечивалось закатным огнем. «Будем ставить палатку, заночуем здесь. По тайге ночью бродить опасно, — сказал Хиркан. — С шаманом станем разговаривать утром». Все согласились. Сашка шепнул: «Вить, пойдем-ка, отойдем!» Мы отошли в кусты. Я не спускал глаз с поляны, нас не было видно. И Сашка вывалил мне все то, о чем думал я: «Стремно тут. Надо держаться вместе. Хиркан этот мутный какой-то. Я видел…» Сашка не договорил, что он видел. Раздался крик Левушки. Видимо, мутный Хиркан понял, что нужно торопиться. И приступил к действиям.

Я увидел, как он вонзил нож в спину Эльзы, смотревшей на арангас, потом ловким движением перерезал ей горло, сильно запрокинув голову назад. Кровь брызнула на гроб. Страшно закричал Лева. Проклятый эвенк кинулся прочь, в тайгу. Сашка выхватил пистолет, начал стрелять. Попал в ногу Хиркану. Я держал обезумевшего Леву, который рвался к Эльзе. Но той было уже не помочь — Сашка пощупал пульс, покачал головой. Лев бился и орал. Я отпустил его.

Мы подошли к корчившемуся от боли эвенку. «Зачем ты это сделал?» — в ярости прошипел Сашка. Эвенк сказал, глядя прямо ему в глаза: «Ойуун хотел жертву взамен жизни моей дочери. Она — его единственный потомок. Она должна жить для него. Ваша девушка дала пищу Ойууну, а он даст жизнь моей дочери». Тут с криком подлетел Лева и ударил эвенка топориком прямо по голове. Он захрипел — и умер. Тогда Лева кинулся к арангасу и начал его громить. Гроб развалился, оттуда вывалилась мумия мужчины в национальной полуистлевшей одежде. Лева раскромсал ее в куски. Потом потерял сознание. Нам с Сашкой было страшно. Решили дождаться утра. Тащить Эльзу и Левку к деревне. А этот пусть зверям достанется… Ветер выл всю ночь. Мы не спали. Казалось, что мумия ожила и бродит поблизости.

Утром мы потащили труп Эльзы и Левку в деревню. Не знаю, что бы с нами было, если бы там не оказался полицейский. Он вывез нас в Иркутск для разбирательства. Правда, разбираться особо было не с кем. Лев пришел в себя только, чтобы дать показания — к счастью для нас с Сашкой. Лева сошел с ума. Он до сих пор в психушке, обколотый до состояния овоща. Иначе буйствует, пытается себя убить. Мать умерла, не выдержав потрясений.

Спустя два месяца нам с Сашкой вынесли оправдательные приговоры. Сашка пришел ко мне с бутылкой водки — помянуть маму и Эльзу. Сильно опьянев, он сказал: «А он за мной приходит. Ойуун этот. Ка-плак». — «Каптаргалак», — машинально поправил я. «Вот-вот, — мрачно продолжил Сашка. — Недолго мне осталось». И выпил стакан водки залпом. Мне тоже было страшно. Друг мой, Александр Иванов, пал смертью храбрых через месяц после нашего разговора…

И тогда я тоже увидел Каптаргалака — иссохшую мумию в национальном наряде. А рядом — сволочь Хиркан с топором в голове. Они мерещатся мне в зеркалах, в толпе народа, во снах, в темноте. Они ждут, когда я совсем изведусь, и тогда отомстят — заберут меня туда, откуда возвращаются только шаманы и их потомки. Но я очень хочу жить, потому надеюсь, что наш Христос — сильнее их шаманских богов. Молюсь и уповаю на Него. Может, принять постриг и уйти из мира?

Виктор ХОРЕВ, 26 лет

КОММЕНТАРИИ СПЕЦИАЛИСТА: К любой вере и религии надо относиться с почтением и осторожностью. Не будите спящих демонов из праздного интереса, не суйтесь туда, откуда можете не выбраться! Такое предостережение хочется дать читателям. Герою же истории я скажу вот что: я вижу, что лично вас шаман не считает обидчиком, просто вы связаны со Львом, разрушившим арангас и тело шамана, кровными узами. И, к счастью, наполовину. Смертельной опасности для вас нет — на вас нет крови потомка шамана, как на Александре. Молитесь, старайтесь поменьше грешить. Смените род деятельности на более мирный. И примерно через год все утрясется, духи оставят вас в покое. До Льва же они не могут добраться, потому что он — к сожалению или к счастью — живет с помутненным сознанием. Ангелина Светлова, ясновидящая, астролог