Как, неужели мем про «сотни тысяч изнасилованных русскими войсками немок» имеет столь древнее происхождение? Да, имеет. Во все времена противнику приписывались всевозможные зверства. Пропаганда – давнее изобретение человечества. Наверное, столь же древнее, как и война. А XVI век предоставил в руки пропаганды новое мощное средство, которого не было раньше, – печатное слово.

Пропаганда в Ливонской войне

На рисунке, отпечатанном во множестве экземпляров в Нюрнберге в 1561 году, некие вооружённые люди расстреливают из луков повешенных на дереве женщин. Под деревом лежит груда располосованных детишек. Солдаты по виду – без бород, но с длинными усами – больше напоминают поляков или литовцев того времени. Но подпись под рисунком призвана не оставлять сомнений у читателя текста, сопровождающего рисунок: «Весьма мерзкие, ужасные, доселе неслыханные, истинные новые известия, какие зверства совершают московиты с пленными христианами из Лифляндии».

Это 1561 год, четвёртый год Ливонской войны, когда почти вся Ливония, кроме нескольких городов, была завоёвана русским войском, и Ливонский Орден практически пал. В дальнейшем в войну за наследство Ордена вступили соседние государства – Польша и Швеция.

Когда в 1575 году на польский престол был избран Стефан Баторий, то он поставил антироссийскую пропаганду в Европе на широкую ногу. При его армии была типография, которая регулярно большими тиражами выпускала печатную продукцию про зверства, творимые как русской армией в Ливонии, так и самим Иваном Грозным против собственных подданных. Почти все исторические известия об ужасах Опричнины, о лютых злодеяниях, совершённых этим царём, имеют своим источником эти листки Батория, ставшие оружием в информационной войне.

Вёл Баторий и информационную войну в пределах самой России, рассылая свои «подмётные письма» с помощью лазутчиков. В этих агитационных листовках изобличались всякие неправды Ивана Грозного перед своими подданными, указывалось на успехи польского оружия и предлагались щедрые милости тем русским, кто оставит своего жестокого царя и перейдёт на службу к королю.

Ну, а как обстояло дело в действительности с поведением русских войск в Ливонии?

Нравы века

Отметим, прежде всего, что XVI век отнюдь не отличался гуманностью ни в войнах, ни во внутренней политике где бы то ни было в Европе. Грабёж вражеской страны, насилие над её мирным населением – самая обычная практика «цивилизованных» стран и в ХХ веке. И русские здесь ничем не отличались ни в худшую, ни в лучшую сторону от своих соседей.

Обратим внимание ещё на такие обстоятельства. В составе русских войск, вторгнувшихся в 1558 году в Ливонию, летопись называет татар, черемис (марийцев), мордву, пятигорских черкесов. Первым объектом нападений становилось сельское население. Его грабили, дома сжигали, население уводили на продажу в рабство. Особенно этими «подвигами», по свидетельству русских летописей, отличились «охотники» (добровольцы) в русском войске из соседних с Ливонией псковских земель. Они смотрели на Ливонию как на свою законную и безраздельную добычу.

Ливонскими крестьянами были исключительно эстонцы и латыши – крепостные немецких помещиков. Немецкое же население жило в замках и городах, которые можно было взять не сразу, а только кровопролитным штурмом или после долгой осады. Таким образом, немецкие – именно немецкие – пленники и пленницы попадали к русским не часто и не в большом количестве.

Население вражеской страны было противником, независимо от национальности. Вступая в Литву, населённую православным (белорусским) населением, московские войска тоже жгли, грабили, угоняли людей. А меньше чем столетием раньше московский великий князь Иван III велел нарочито поступать также в Новгородской земле. Население было всегда заложником политики своих верхов, в каких бы отношениях к ним не стояло.

Ну и, наконец, это поведение было свойственно не только и не столько русским. Когда в 1631 году, во время Тридцатилетней войны, одно немецкое войско – католическое – взяло у протестантов Магдебург, то всё населении города поголовно – больше 30 тысяч обоего пола и возраста, включая грудных младенцев, – было истреблено победителями (одной нации с побеждёнными) «во славу Божию».

«Жестокость» русских и европейская практика

Факты показывают, что в начальный период Ливонской войны русские войска очень милостиво обходились даже с населением тех городов, которые оказывали им сопротивление, если те, в конце концов, шли на капитуляцию.

Когда сдался Дерпт (Тарту), то «воевода князь Пётр Иванович Шуйский дал жителям этого города полную амнистию, свободное исповедание веры, сохранил прежнее городское управление и судебную автономию», – писал польский историк Казимир Валишевский, никогда не упускавший случая подчеркнуть жестокость и вероломство русских. – «Эти условия соблюдались добросовестно. Шуйский держал своё войско в строгой дисциплине и не допускал насилий... В Нарве после приступа был организован правильный грабёж... Как только мешок был наполнен деньгами, победители смягчились и проявили большую мудрость. Привилегии, которых добился Дерпт, были распространены и на Нарву».

В истории Ливонской войны отмечается только один факт в указанном отношении, когда русской войско вышло из себя. В 1577 году русские брали Венден (Цесис). В нижний город русские вошли без сопротивления, и, по словам Карамзина, «воеводы князь Голицын и Салтыков не велели им трогать жителей». Но немецкие рыцари, боявшиеся казни за измену (ранее они присягнули России), укрепились в цитадели и оказали отчаянное сопротивление. Цитадель была взята штурмом, причём последние её защитники взорвали самих себя. Тогда-то «страшная месть пала и на мирных жителей: мучили и казнили, секли и жгли их, на улицах бесчестили жён и девиц». Ситуация обычная, когда европейская армия брала штурмом какой-нибудь европейский город.

Короче, нет никаких фактов, которые бы позволяли выделить обращение русских именно с пленницами немецкой национальности в Ливонской войне как некое обстоятельство, отличающееся от заурядных событий тех времён.