Мы живем в эру, напоминающую 1930-е годы, когда авторитарные лидеры были на подъеме, демократические лидеры не смогли им противостоять, международная система была поколеблена, а мир — втянут в войну. Или мы переживаем нечто большее, как в конце 1970-х годов, когда Америка, оправившись от долгого участия в проигрышной войне и выбравшись из продолжительного экономического спада, начала корректировать курс, который позволил ей подтвердить свое международное господство? Людям естественно пытаться разобраться в незнакомых и сложных ситуациях, сравнивая их с тем, что было раньше. Так, начиная с выборов Дональда Трампа, американцы подыскивали подходящую историческую аналогию, чтобы понять, что происходит с мировым порядком.

Однако проблема исторических аналогов заключается в том, что они и запутывают нас, и открывают нам глаза. Наша нынешняя эпоха не совсем «похожа» на все, что было до нее. И поэтому предпочтение одной аналогии или сравнения часто заставляет нас преувеличивать сходства между «вчера» и «сегодня», не обращая внимания на несметные различия. Философ Джордж Сантаяна как-то провозгласил: «Те, кто не помнят прошлое, обречены пережить его вновь». Но на самом деле те, кто слишком полагаются на конкретный исторический прецедент, вероятно, неправильно понимают настоящее.

Историк Эрнест Мэй и политолог Ричард Нойштадт, оба работавшие специальными советниками нескольких администраций, предложили лучший вариант. В своей ставшей классикой книге «Мышление во времени» они объясняли, что единственный способ сделать аналогию полезной — а не опасной — заключался в том, чтобы противопоставить ей другую. Такой подход, по их мнению, подтолкнул бы принимающих решения лиц к более полному пониманию настоящего, пишет http://4th.com.ua .

Поэтому нам стоит сравнить настоящее с двумя предыдущими эпохами, о которых часто вспоминали аналитики, стремящиеся осмыслить эпоху Трампа и более масштабное состояние мира: 1930-е и 1970-е. Те, кто утверждают, что мы переживаем 1930-е годы, считают, что международная сцена напоминает бушующий шторм: рост авторитаризма, угроза демократии, близость к катастрофе. Однако несколько более оптимистичная аналогия гласит, что нынешняя ситуация больше похожа на 1970-е годы — еще один период, когда руководство США и международный порядок были подвергнуты жестокому испытанию. В этом сравнении Соединенные Штаты снова в периоде расцвета, с нерешительным стремлением к интернационализму и серьезными геополитическими и геоэкономическими проблемами за рубежом.

Итак, какая аналогия лучше? Сравнение двух периодов, как их сходств, так и различий, свидетельствует о том, что Америка — и мир — ближе к 1970-м годам, чем к 1930-м. Международный порядок еще не рушится; для оптимизма больше поводов, чем для отчаяния. Но аналогия с эрой 1930-х также дает критическое понимание происходящего. Если Соединенные Штаты и другие защитники международного порядка потеряют силу воли для принятия решительных мер в поддержке глобальных договоренностей, как это было в 1930-е годы, катастрофа будет не за горами.

В предисловии своей шеститомной истории Второй мировой войны, Уинстон Черчилль писал: «Моя цель как человека, который жил и работал в эти дни, — показать, насколько легко можно было предотвратить трагедию Второй мировой войны, и как злоба нечестивых подкреплялась слабостью добродетельных». Эта цель пронизывает первый том этих мемуаров, «Назревающий шторм», в котором он описывает хронику межвоенных лет с предчувствием предстоящей беды. Сегодня многие аспекты этой истории кажутся странно знакомыми.

1930-е годы стали свидетелями роста агрессивных авторитарных режимов и растущей нестабильности в ключевых регионах Европы и Азии. Бурная гражданская война в Испании стала интернационализированной. Демократия уступила мощи насильственных, авторитарных идеологий. Растущий экономический национализм и протекционизм подорвали глобальное процветание и потенциальное геополитическое сотрудничество, способное сдержать агрессию.

В Соединенных Штатах Великая депрессия вызвала экономическую неуверенность и оставила глубокий след в душе многих американцев, способствуя росту протекционизма и популизма. Разочарование в действиях США за границей разрасталось, учитывая, что участие Америки в Первой мировой войне не создало мир, который соответствовал ожиданиям, сопровождавшим этот «крестовый поход». Появилось понимание того, что заговор элиты — «глобалистов» сегодняшнего дня — целенаправленно втянул страну в этот конфликт, чтобы продвигать свои собственные экономические интересы. Изоляционистские настроения иногда подкреплялись нативистскими или даже антисемитскими взглядами.

Трудно не услышать эти отголоски 1930-х в сегодняшних событиях. Во многих странах демократия снова уступает место агрессивным авторитарным режимам. Многие ключевые демократические государства деморализованы и внутренне разобщены. Кровавая гражданская война, на этот раз в Сирии, снова стала ареной для соперничества держав; сомнения в приверженности Америки сохранению стабильности глобальной системы возродились снова. Аналогия с 1930-ми, несомненно, отражает широко распространенную тревогу относительно международного порядка и дестабилизирующей неопределенности, созданной кажущимся американским неприятием интернационализма. Каким бы смелым ни было это сравнение, 1930-е годы по-прежнему служат предостережением о том, как быстро все может выйти из-под контроля — и что происходит, когда защитники международного мира и стабильности отступают от своей задачи.

Тем не менее, между тогда и сейчас есть существенные различия. В 1930-х сама идея демократического управления находилась под смертельной угрозой. И пусть сегодня мы становимся свидетелями демократической рецессии, в мире еще свыше 110 политических демократий, а западные демократии по-прежнему сохраняют главенствующее положение над любым авторитарным противником. В 1930-х годах не существовало сильных коалиций для сдерживания нацистской Германии, сталинистской России и имперской Японии. Нынешние коалиции как в Европе, так и в Азиатско-Тихоокеанском регионе, созданные с целью предотвращения актов агрессии, уже существуют. Да, ни одному из пяти альянсов не удалось предотвратить территориальные притязания России на Украине или Китая в Южно-Китайском море, но основные геополитические механизмы существуют, были довольно успешными в прошлом и находятся в процессе оживления из-за давления, исходящего из Пекина и Москвы.

Как насчет более оптимистической аналогии? Тьма может означать назревающую бурю, но может и предвещать более светлое будущее. В ночь перед президентскими выборами в 1980 году, после долгого периода национальных сомнений и исканий, Рональд Рейган заявил, что «спящий гигант просыпается и снова полон решимости». Такое видение шло вразрез с царящей в стране унылостью. «Многие из нас, — сказал он, обращаясь к американскому народу, — недовольны обостряющимися экономическими проблемами, постоянной атмосферой кризиса в нашей внешней политике, ослабленным престижем по всему миру, слабостью нашей экономики и национальной безопасности, отсутствием сильного, прямого лидерства».

Во многом, это было точным отражением национальных настроений конца 70-х. В течение этого десятилетия Соединенные Штаты столкнулись с множеством серьезных проблем — серьезной экономической конкуренцией со стороны других ведущих держав, подъемом Советского Союза в качестве глобального конкурента в военном плане, стагнацией.

В этих условиях многие наблюдатели выражали убежденность в том, что американская эра подходит к концу. Враги свободного мира ликовали. «Империализм не переживет кризис», — сказал Леонид Брежнев лидерам стран Варшавского договора годом ранее.

И все же, 70-е годы были не траурным набатом для американской власти и свободной мировой системы, созданной после Второй мировой войны, а просто поворотным моментом, который служил прелюдией к обновлению. К концу 70-х годов мир снова повернулся лицом к Америке — демократия окрепла, глобализация шла полным ходом, основной конкурент Америки ушел на необратимый спад. Уже через десять лет Холодная война закончилась на выгодных для Америки условиях, а демократия и рынки достигли невиданного доселе успеха.+

Тем не менее, все зависит от активных действий Америки по исправлению курса и эффективному использованию сил, формирующих международный ландшафт сегодня и в будущем. Прежде Америка смогла сыграть на своих сильных сторонах — и слабости своих противников — и воспользовалась представившимися возможностями. Еще предстоит выяснить, смогут ли США и их геополитические партнеры сделать это снова.