Знаменитый британец, эволюционный биолог, атеист, профессор поведал, почему в мире животных никогда не прекратится гонка вооружений, почему деревья не договорятся друг с другом не расти выше двух метров и, «черт возьми, на чьей стороне бог».
Опальный богослов упрекнул британца в отсутствии склонности к эмпатии, сделал комплимент кафедре научного атеизма МГУ, рассказал анекдот от коллеги, отца Иоанна Охлобыстина, а другим своим коллегой назвал Винни Пуха.
Докинз
«На Докинзе» творилось несусветное: к огороженной главной сцене приставили охранника, потому что иные норовили пролезть и через ограду. 76-летнего ученого приветствовали как рок-звезду, потрясали в воздухе его книгами, а после лекции аудитория рванула за ним так мощно, что подумалось бы что-то нехорошее, если бы не восторженные лица. Оказалось, мчались за автографами.
— Мир биологии, как и мир людей, управляется экономикой, — заявил Докинз.
Это, конечно, особая экономика — естественного отбора, и уж точно не плановая. А вот от творца следовало бы ожидать как раз планового подхода. Потому что — ну возьмем среднестатистическое дерево в лесу: длинный голый ствол, и только наверху у него ветви и листва. Лес, если посмотреть сверху, — это такой большой луг, который почему-то поставили на сваи и большая часть энергии тратится на поддержание этих «свай», стволов. Но зачем дереву тратить столько сил, чтобы тянуть свой ствол? Чтобы стать ближе к солнцу? Не угадали. Чтобы стать выше собратьев и чтобы ухватить побольше солнечного света.
— Представим себе гипотетический «лес дружбы», где все деревья договорились между собой вырастать не выше двух метров. От этого выиграли бы все. Это именно то, что посоветовал бы разумный экономист.
Хотя бы потому, что не пришлось бы тратить чудовищные ресурсы на выращивание ствола в ущерб листьям и плодам. Как, скажем, в неком торговом союзе, — собрались и договорились: не поднимаем цену выше стольки-то. Но деревья не сядут за стол переговоров. Потому что если среди договорившихся деревьев появится один ренегат-мутант, который потянется чуть выше, — все договоренности насмарку. А мутант тут же получит большие преимущества, потому что будет получать больше света, чем соседи.
Или летучая мышь: прекрасный летательный аппарат с превосходными аэродинамическими свойствами, маневренностью, способностью действовать в темноте. Ее сонарам позавидуют наши подлодки — правда, у летучей мыши все же была фора в 20 миллионов лет. Летучая мышь — продукт долгой эволюционной гонки вооружений против насекомых, т.е. добычи.
Добыча совершенствовалась в убегании, мышь — в погоне. И никакие выкрутасы климата не заставляют животных изменяться так впечатляюще, как это делает враг. Скверная погода не гоняется за тобой с целью убить. Погода ничего не выиграет от твоей гибели. А лев, поймав антилопу, — выиграет. В отличие от погоды лев — активный враг антилопы, как и антилопа — враг льву, поскольку если не попадется, то увеличит шансы льва умереть от голода.
— Хищники и жертвы, паразиты и их носители — они стоят по разные стороны эволюционной гонки вооружений, — констатирует Ричард Докинз. — И если взять топ самых быстрых животных на земле, то там в балансе представлены и догоняющие, и убегающие: гепард, американская антилопа, гну, лев, газель Томсона.
И оба лагеря постоянно наращивают расходы на вооружение. И так же, как и мы, усиливая свои позиции в чем-то одном, теряют в другом. Газель «потратилась» на быстроту, отрастив длинные тонкие ноги, — но они прекрасно ломаются, и животное гибнет.
— Хищник и жертва попали в ловушку гонки вооружений. Каждая из сторон заставляет другую оптимизировать затраты и взвешивать риски. Противоборствующие стороны беспощадно заставляют друг друга развиваться в одном и том же направлении, и это уже такое «взаимное помешательство».
Разумный экономист, творец устроил бы своеобразное заседание ООН в мире животных, где антилопы бы решили: окей, какой-то процент мы пожертвуем львам; а львы согласились бы ограничиться этим процентом. Но такого не произойдет. По той же причине, что и у деревьев: тот, кто нарушит систему, сразу получит преимущество и будет передавать в поколениях свои гены победителя.
Загвоздка еще и в том, что если ты совершенствуешь свой арсенал, это еще не значит, что выживешь. Потому что не только враги, но и твои товарищи совершенствуют свой арсенал.
— Еще Дарвин говорил, что надо быть ловчее не хищника, а представителя твоего же вида.
Почему — исчерпывающе объясняет анекдот. На двух мужиков в лесу вышел медведь, один из мужиков натягивает кроссовки. Второй: «С ума сошел?! Думаешь, в кроссовках побежишь быстрее медведя?» — «А мне не надо быстрее медведя. Мне надо быстрее тебя».
— Газели важно не убежать от гепарда, а обогнать самую медленную газель в своей группе, чтобы гепарду досталась она.
Может ли какая-то из сторон выиграть гонку вооружений? А на этот счет тоже есть анекдот — точнее, басня: кролик бежит быстрее лисицы, потому что он бежит ради своей жизни, а та — всего лишь ради обеда.
Докинз считает, что для апологетов креационизма довольно серьезная проблема — представить себе творца, создающего гепарда. Потому что тот, кто создал гепарда, явно делал идеальную машину для убийства. А от Господа мы такого не ожидаем. И потом, зачем тогда верховный конструктор снабдил газелей всем необходимым для того, чтобы удирать от гепарда?
— Черт возьми, на чьей же стороне тогда Бог? Или правая рука Господа не знает, что делает левая? Или он садист, которому нравится любоваться этой гонкой, и поэтому он все время повышает ставки? Или в соответствии с божественным замыслом лев будет есть солому, а волк лежать рядом с козленком, — но тогда зачем хищникам клыки и когти, а газелям — такие скорости?
Зато с эволюционной точки зрения нестыковок нет, — удовлетворенно отмечает Докинз. — Каждая сторона всего лишь пытается победить, потому что тот, кому это удается, передаст потомкам гены, приведшие к успеху.
…На вопрос, какие религии, по его мнению, сыграли скорее положительную роль в истории, Докинз, не раздумывая, отвечает: «Все религии равно опасны. Просто некоторые из них объективно опаснее других».
Профессор признает, что благодаря религии появлялись шедевры искусства, но уточняет: Микеланджело раскрасил потолок Сикстинской капеллы, потому что на это был заказ от церкви, «а представьте себе, какую красоту он написал бы, если бы заказ поступил от учебного заведения…».
Винни Пух и все-все-все
— … Меня разочаровала книга моего коллеги Докинза, — начал свое выступление протодиакон Андрей Кураев.
«Коллеги» — потому что Кураев тоже профессор. А разочаровавшая книга — не та, которая «про гены» («Эгоистичный ген»), а «та, что на религиозную тему».
Например, Докинз прошелся насчет сходства библейского рассказа о потопе с более древним шумеро-вавилонским мифом об Утнапишти, — а Кураев ничего зазорного в сходстве не видит: если потоп был, то естественно, что сохранялся он в памяти разных народов.
— Я окончил с красным дипломом кафедру научного атеизма МГУ, и я вас уверяю: у нас религиоведческое образование было более качественное, чем продемонстрировал профессор Докинз в книге. По мне, если человек претендует говорить от имени науки, не стоит опускаться до языка фельетона.
Андрей Кураев сам, слава богу, владеет жанром фельетона, в коем и напомнил собравшимся шумерский миф.
Людишки достали богов своими просьбами, и на совете богов было решено: давайте-ка людей утопим. Идея красивая, хорошая. Боги поклялись не информировать о ней людей, но среди богов был один, который на партсобрании тоже проголосовал «за», но то ли у него был свой бизнес в мире людей, то ли любовь, — а только явился он человеку по имени Утнапишти. Это, значит, их шумерский Ной. Тот работал себе в огороде, а бог, помня о клятве не проболтаться людям, обратился к забору: дескать, многоуважаемый забор, будет потоп, но если среди этих придурков-людей найдется такой, который сможет построить ковчег… Утнапишти, внимая этой речи для забора, сделал правильные выводы, построил ковчег и встретил потоп достойно.
А тем временем на небесах начался голод: люди потонули, некому стало приносить богам жертвы. И когда боги узнали, что один человечек припасен, очень обрадовались, прекратили потоп. И когда шумерский Ной зарезал барашка, «боги как мухи слетелись на вожделенный запах» (так в эпосе и написано).
Так вот, профессора Кураева удивило то, что «британские ученые» не отметили важное изменение в Библии по сравнению с шумерским эпосом. В библейском рассказе появляется нравственное измерение. Люди не просто достали богов. Они развратились пред лицом божиим. Да так, что «раскаялся Бог, что создал человека». И никакого божественного голода от отсутствия жертвоприношений. То есть никакой зависимости бога от людей.
Как говорит Кураев, в религиях бывает и непонятное, и недоказуемое, но не бывает бессмысленного, и если бы Докинз использовал метод эмпатии, поинтересовался бы «почему вы верите в эту фигню?», то смог бы что-то понять в мире верующих.
— У Докинза я готовности к эмпатии не заметил. А на кафедре атеизма МГУ, как ни странно, нас этому учили, и в семидесятые-восьмидесятые в советском атеизме университетского уровня уже не было Иванов Бездомных.
Почему Докинз — иллюзия? По двум причинам, говорит Андрей Кураев.
Первая — буддистская. Коллега Кураева, батюшка Иоанн Охлобыстин, в своем сборнике «церковных» анекдотов про некого отца Пафнутия (Кураев написал предисловие) поведал, что вышеназванный отец никогда не здоровался с буддистами. Боялся оскорбить их религиозные чувства: по их верованию, не существует ни их самих, ни тех, кто с ними здоровается.
Вторая причина иллюзорности Докинза в том, что каждый из нас сам решает, что есть иллюзия, а что — реальность.
— Вера для человека XXI века, жителя мегаполиса — это личностная реакция на появившееся знание. От меня зависит: что я впущу в свою вселенную, перед чем встану на колени, а что забаню. В этом смысле даже Докинз и Кураев для кого-то могут быть иллюзией.
Как для Вольтера все жанры были хороши, кроме скучного, так для Кураева все философские течения хороши, кроме скучных. А атеизм ему скучен: «Меня не было миллиарды лет, выпустили из небытия на побывку на 70 лет, а потом снова законопатили в небытие навсегда? И человек — это такой покойник в отпуске, тире между двумя датами?».
Это, говорит Краев, «не моя вселенная», ему такой не надо. Для него вера — «это не тупое доверие авторитету», а вполне последовательные шаги. От противостояния реальности («Я не хочу шагать с вами в строю, я не хочу, чтобы ваша правда была последней и единственной») до мольбы: «Господи, найди меня».
— Я вчера шел-шел по Невскому, и уткнулся в большой живот Винни Пуха. Не мог пройти мимо, сделал селфи с ним, дал поэтическое название «Два богослова».
Андрей Кураев считает Винни Пуха «незаслуженно забытым богословом». Ибо когда Пятачок просил его сочинить вопилку по поводу новоселья ослика Иа, Винни Пух ответствовал ему такожды: поэзия — это не такая вещь, которую ты находишь, это такая вещь, которая находит на тебя.
— Так и тут. Единственное, что мы можем сделать, — это встать в такое место, где тебя могут найти. Это гениальное определение откровения.
Как говорилось, опять же, в одной буддистской притче, все боги — порождения нашего сознания, и христианство, утверждает Кураев, с этим совершенно согласно. Но с оговоркой:
— То, что человек способен создавать не только смартфоны, но и богов, не означает, что все, что есть в религии, придумано человеком. Может, 99% сделано человеком, но есть какие-то частицы, которые — я надеюсь — не нами созданы.
Александра Шеромова
«Фонтанка.ру»
Оцените материал:
ПОДЕЛИСЬ С ДРУЗЬЯМИ:
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
|
