Эту историю поведал житель одного из областных центров России, назвавшийся Андреем. И сделал он это с целью предостеречь людей от опасностей, которые могут подстерегать их в таком, казалось бы, тихом и спокойном месте, как кладбище. Итак, вот его рассказ…

…Мой отец умер, когда мне было двенадцать лет. Несмотря на столь юный возраст, я хорошо понимал, что произошло, и был буквально раздавлен свалившимся на нас горем. Во время похорон вообще творилось нечто невообразимое; мне казалось, что я схожу с ума от нестерпимой душевной боли и разрывающего сердце женского крика. Когда гроб стали опускать в могилу, я отступил на несколько шагов назад: мне было невыносимо видеть, как моего отца навсегда (!) прячут от нас в эту сырую, остро пахнущую землю. Никто не заметил, как я попятился, в этот момент на меня вообще не обращали внимания, и я вдруг почувствовал, что просто не могу оставаться здесь больше. Что еще секунда – и чудовищная боль буквально разорвет меня изнутри!. .

Я сделал еще один шаг назад, и еще… и, выбравшись наконец из толпы, бросился бежать, не понимая куда и зачем. Мне нужно было спрятаться, передохнуть, хоть ненадолго укрыться от ужасной, непоправимой беды…

Бежал я, по-видимому, долго, потому что, придя в себя, не услышал ни криков, ни голосов - вообще ничего, кроме тишины, прерываемой лишь птичьим щебетом. Я стоял возле заброшенной могилы. На памятнике, который до середины утопал в сорняках, было выбито имя, отчего-то сразу врезавшееся мне в память: Симбирцев Александр Игнатьевич.

Холод загробного присутствия

Я стоял и тяжело дышал – от долгого бега и слез… И вдруг почувствовал, что я здесь не один, что кто-то чужой и враждебный стоит за моей спиной. Сердце во мне упало, я хотел было бежать дальше, но тут руку мою обхватило что-то ледяное… Страх не позволил мне взглянуть, что это было; отчаянно закричав, я рванулся изо всех сил и понесся, не разбирая дороги.

Я бежал, через что-то перепрыгивая, петляя между могилами, и почти безостановочно кричал. Я понимал, что потерялся в этом огромном городе мертвых, где за каждым могильным холмиком может таиться что-то нечеловечески-ужасное, запредельное…

Какие-то пожилые женщины остановили меня, стали успокаивать, о чем-то спрашивать. Я с трудом ответил, что мы хоронили моего папу, а потом я заблудился. Ахая и охая, сердобольные старушки отвели меня к кладбищенским воротам, где уже металась в отчаянной тревоге моя мать в окружении успокаивающих ее родственников и подруг…

Никто не стал меня ругать, все были слишком потрясены и обессилены событиями этого мучительного дня. Сидя в автобусе, везущем нас с кладбища, я, наверное, мог бы немного успокоиться и расслабиться, если бы снова не чувствовал чье-то незримое присутствие, от которого все во мне стыло. Осмелившись, я даже повертел головой, но никого незнакомого и тем более страшного в салоне не увидел. Во время поминок неприятное ощущение усилилось: я не мог есть, хотя был голоден, и сидел в каком-то оцепенении…

К вечеру стало еще хуже: я буквально засыпал на ходу и в то же время панически боялся лечь спать. Почему я не рассказал обо всем маме или бабушке? Наверное, потому что не хотел пугать их и расстраивать еще сильнее. Впрочем, сейчас я этого уже не помню. Зато помню тягостное ощущение чего-то ужасного и неотвратимого, что должно было случиться ночью.

Я спал в одной комнате с сестрой. Анжела давно уже легла, потушив свет; в темноте слышалось ее сонное дыхание. Робко подошел я к своей кровати, бесшумно скользнул под одеяло и зажмурил глаза. Мне казалось, что именно в темноте проявится, станет видимым тот, кто неотступно следовал за мной от заброшенной могилы…

Помощь умершего отца

…Мне приснился какой-то лабиринт - переплетенье бесконечных мрачных коридоров, по которым я бежал, спасаясь от ужасной погони. Но как ни старался я оторваться от своего преследователя, он постепенно догонял меня, дыша в затылок могильным холодом…

Поняв, что меня загнали в тупик и что сейчас со мной случится нечто более ужасное, чем смерть, я вжался в стену. Но стена вдруг оказалась дверью; она распахнулась внутрь, и чьи-то руки втащили меня в полутемное помещение. Я увидел… отца.

«Слушай меня, сынок, - торопливо и как-то глухо заговорил он. – Тот, кто гонится за тобой, - бывший самоубийца, его нельзя было хоронить на кладбище. Ему плохо, дух его – между небом и землей. Ему нужно твое тело. Но ты не бойся, с рассветом он исчезнет и больше не потревожит тебя. Только, запомни, сынок, перед этим он будет тебя звать. Как – не знаю, поэтому не откликайся ни на что. Ни на что, понял?»

В следующий момент я проснулся. Сердце испуганно билось, и весь я был мокрый от пота. Сон казался мне таким реальным, в ушах еще звучали последние слова отца!.. Я лежал, уставившись в окно, за которым небо уже наливалось предутренним зелено-лиловым, павлиньим цветом, и не знал, чего ожидать от наступающего дня. Вдруг я услышал, как Анжела тихо позвала меня по имени.

«Чего тебе?» - хотел было я сказать, но почему-то не сказал. В следующую секунду я понял, почему. «Не откликайся ни на что», - велел мне отец, и я, закрыв глаза, притворился спящим.

- Андрей, я же знаю, что ты не спишь, - проговорила сестра. – Мне что-то в глаз попало. Встань, посмотри.

«Я тебя не слышу, я вообще тебя не слышу», - начал я твердить про себя.

- Андрюша, ну какой же ты, - жалобно сказала Анжела. – Мне ведь больно!..

«Замолчи, замолчи, замолчи!» - приказывал я мысленно.

- Ну, Андрей, ну, встань, - канючила сестра. – Ну, пожалуйста…

«Да это же действительно не она! – вдруг понял я. – Анжела никогда так себя не ведет!»

И, словно в подтверждение моих мыслей, ее голос рявкнул с нескрываемой злобой:

- Встань и посмотри мне в глаз! Сейчас же!

Но теперь-то я знал, что ни за что этого не сделаю. И тот, кто говорил голосом моей сестры, наверное, понял это, потому что вдруг разразился грубой бранью, произносимой мужским басом.

Но я уже понял, что ничего он мне не сделает. Я и мой отец – мы оказались сильнее его. А второе, что я понял, было еще более важно. Мой отец не исчез! Он не умер совсем! Он где-то есть, он любит меня и, как прежде, заботится обо мне!..

И когда я это понял, я опять заплакал. Но плакал я уже по-другому, к острой грусти прибавилось чувство благодарности и такой невыносимо-щемящей любви, какую я никогда не испытывал к живому отцу…

- Андрюша, ты что? Это из-за папы?

Разбуженная моим плачем, Анжела подошла, села на мою кровать и стала гладить меня по голове, вытирать слезы. А в окно уже били первые лучи солнца, рассеивая все темное, жуткое, злое, и бояться мне больше было некого…