В настоящее время критерии объективного определения цивилизации и цивилизованного поведения совершенно размыты даже на теоретическом уровне и сталкиваются с вопиющими неразрешимыми в рамках капитализма противоречиями. Это набившее оскомину противоречие между нерушимостью границ и правом наций на самоопределение (когда выход одним цинично разрешён, а другим столь же цинично запрещён).

Это противоречие между демократическим равноправием и олигархическим могуществом, бешено нарастающим именно под лозунгом «равных возможностей», причём именно в последние годы. 
Это нелепое устойчивое словосочетание «права и свободы» - тогда как права есть гарантии, и не предусматривают свободы их выдачи, а свобода может быть только при отсутствии твёрдых гарантий.
Это и в целом полный произвол в определениях, больше напоминающих ярлыки, которые Запад безответственно и безосновательно развешивает на страны и народы. О ярлыках стоит поговорить подробнее – тут-то как раз собака зарыта…

Мало того, что про Запад мы знаем только то, что нам рассказывает сам Запад про себя. А верить ему ни в чём нельзя, что многократно жизнью доказано. Турист ничего оценить не может, потому что он турист, он на отдыхе, с хорошими деньгами, и он видит не жизнь, а витрину для платежеспособных посетителей.

Кроме этого нас пытаются сделать зомби, которые и про Россию бы знали только то, что нам рассказывает про неё Запад. Проанализируем знаковое с этой точки зрения произведение – опус Д.Коцюбинского «Почему Россия – не Европа?».

+++

Коцюбинский внушает слушателям и читателям определённую чёрно-белую картину мира, которая отнюдь не оригинальна, а сведена из многолетних усилий западной демагогии. На дурацкий вопрос Коцюбинский и ответы даёт не менее дурацкие:

«Избавившись от татарского царя, Москва сразу же стала страстно мечтать о собственном тиране, без которого московские люди просто не мыслили себе ни внешней силы, ни внутреннего порядка. Иными словами, они стремились к обретению высшей инстанции, которая могла бы разрешить любой вопрос окончательно».

Откроем теорию права, любой учебник. Фундаментальный принцип римского права, и хорошо известный латинский афоризм – «Roma locuta, causa finita» — «Рим высказался, дело закрыто»; «Рим высказался, и дело кончено». Имеется в виду, что любое право должно иметь высшую и окончательную инстанцию, без которой никакие тяжбы никогда не прекратятся. Это что, влияние русских на римское право, на папский престол? Или же это просто необходимость, отражённая в теории права всех народов, включая, конечно, и европейские?

«Идеальный правитель может и должен совершать любые насилия и зверства по отношению к своим подданным, ущемлять любые их права, ибо только можно утвердить в стране порядок… Итак, силовая (террористическая) легитимность самодержавной власти и всё, что связано с её моральным оправданием, явилась первой важной «скрепой», оставшейся России в наследство от ордынской эпохи».

Погоди-ка, Коцюбинский, а как же Томас Гоббс с его «Левиафаном»[1], одна из признанных вершин английской философской и политической мысли? Он-то Англии в наследство от какой ордынской эпохи достался? Главная мысль Гоббса (очень, кстати, здравая) – в том, что любаявласть лучше, чем хаос и анархия. Причём тут ордынское наследие, «скрепа»-то английская!

Из огромного по объёму бреда, приписывающего все язвы феодализма одним русским (в Европе же видится одно рыцарское благородство) Коцюбинский извлекает особый концентрат бредовости:

- В безграничной способности к подражанию чужим образцам (военным, техническим, культурным) – и заключается главная сила прагматической плебейской этики, которая, как уже было сказано выше, стала в итоге двух с половиной столетий пребывания под ордынским ярмом, этикой русского общества в целом. Цивилизация ресентимента готова к усвоению всего того, что помогает ей выживать и побеждать…

«В безграничной способности к подражанию чужим образцам (военным, техническим, культурным) заключается» на наш взгляд, сама суть человеческой цивилизации.

Например, советская вакцина против полиомиелита профессора Чумакова получила мировое признание. Препарат защитил от страшной по своим последствиям болезни сотни миллионов детей в 40 странах мира и позволил говорить о полном искоренении болезни с лица земли. Создание вакцины против полиомиелита оценивается как одно из крупнейших достижений в медицине ХХ в. Значит, когда профессор Чумаков исцелил детишек в 40 странах мира – в этом сказалась «плебейская этика пребывания под ордынским ярмом»?!

В США и Европе изучают таблицу Менделеева, причём, вопреки мифу, именно как таблицу Менделеева (мне даже сканы присылали на английском языке – имя на месте). А ещё там же изучают и теорему Пифагора. Что же хочет доказать безумный Коцюбинский, запретив «способность к подражанию чужим образцам (военным, техническим, культурным)»? То, что всё достояние человеческой культуры возникло исключительно в Англии и Израиле?

На самом деле есть много мёртвых уже языков, наследие которых мы, тем не менее, бережно храним. И не видим в публикациях «Илиады» на русском языке никакой «плебейской этики», как, впрочем, и на английском.

Как и следует ожидать, окончательным итогом всего обширного бреда на тему «Почему Россия не Европа» (а Австралия не Аляска) стали выводы:

«Россия никогда не являлась и никогда не сможет стать Европой по причине того, что ещё в ордынский период её гражданско-политическая культура сформировалась как «антиевропейская», включив в свой состав три ключевых элемента. 

Во-первых, это самодержавно-холопская модель взаимоотношений власти и общества (Видимо, в Англии не было ни норманнского завоевания, ни полного, включая этническое, рабства местного населения у норманнов).

Во-вторых, это «второсортность» как этическая основа поведения элит(то есть карьеристов и подхалимов нигде, кроме России, не было в истории).

В-третьих, это ресентимент (рабская мораль) как фундамент национального самосознания («рабы» почему-то бордо, по-казацки, прошагали от Балтики до Аляски и Калифорнии, при этом очень умело и настойчиво отбивались от попыток их поработить «нерабами»).

Все эти элементы находятся в органическом единстве и составляют базис русской цивилизации, которая, таким образом, ни при каких обстоятельствах не может преобразоваться в либеральную демократию».

Вот успокоил, так успокоил, а я так боялся, что нас не мытьём, так катаньем в эту либеральную демократию затащат! На самом деле я оптимизма Коцюбинского отнюдь не разделяю, и, в отличие от него, угрозу либерализма очень даже вижу.

Что такое либеральная демократия? Это песенка «всё хорошо, прекрасная маркиза», воспроизводимая номиналистической бессовестностью. Бессовестность приобретает у европейцев характер метафизический и экзистенциальный.

Это когда берётся любое преступление, любой порок – и на него наклеивается этикетка «Нет порока».

Совестливый человек стыдится и совестится отрицать пороки в своей практике. Реализм его заключается в том, что он показывает неизбежность неустранимых пороков, временную или даже постоянную – мол, и хотел бы избавиться, да жизнь не даёт.

Про ложь же Л. Толстой говорил, что она выделяется «многобещающей предельной нескромностью». Когда говоришь правду, говоришь то, что есть – а оно всегда несовершенно. А когда врёшь, то чего стесняться! Кричи о предельном совершенстве того, чего всё равно нет, и ты знаешь, что его нет!

Например, если действительно проводишь реальные выборы – то, конечно, приходится их как-то ужимать и ограничивать: всякий, кто печь растапливал, понимает, что живому огню нужны ограничения, иначе будет пожар. А если никаких выборов на самом деле не проводишь, а заменил их шоу с клоунами – то чего про них не врать-то? Уж они у лгуна и всеобщие, и равные, и тайные, и ни одного нарушения на избирательных участках… Понимаете, ни одного! 300-млн страна голосует, и ни одного нарушения, даже мелкого, вот до чего отлажена процедура…

Правда, эти блестящие выборы «почему-то» потом никак не влияют ни на политику США, ни на распределение собственности в них, и вообще ни на что. У царя-то вон влияли, при всей несправедливости, цензах и подтасовках. А у США – вообще никаких перемен ни в чём!

+++

Того, что эта фундаментальная бессовестность, для которой, в силу её номинальности, ничего, кроме ярлыков и этикеток не существует – может прийти к нам – опасаюсь. Уже приходила. Ельцина ещё не забыли. И, главное, при Ельцине либералов всё устраивало, всё вызывало восторг – одного боялись: кончится лафа. И она кончилась… пока и частично, но всё же…

Либеральная демократия – это когда люди с деньгами, наплевав на реальность, утверждают только то, что они хотят утверждать, а все остальные им поддакивают (или вымирают). Это политическая система, у которой всё прекрасно, и всегда прекрасно – потому что это система отменённой реальности.

Номинализм заключается в том, что этикетка на пузырьке вчистую заменяет содержимое пузырька. Содержимое вообще не рассматривается – достаточно прочитать этикетку. Это и продемонстрировал нам Коцюбинский, пожелав стать живой иллюстрацией наших тезисов о метафизической бессовестности и запредельного номинализма.

На наших глазах он всю диалектическую сложность истории человечества загнал в три бутылки: «Хорошее», «Так себе» и «Плохое». Всё, что Европа – это хорошее. Настолько хорошее, что даже непонятны все эти европейские бунты и революции, ибо ведь и европейские короли хороши, раз европейские, и революционеры хороши, раз оттуда же. Великолепие Робина Гуда сочетается с великолепием шерифа Нотингемского, и никакого противоречия в их совместном прославлении Коцюбинский не видит: слепорожденный, как вся наша либеральная интеллигенция.

«Так себе» - это всё неевропейское скопом, на всех континентах. Барахтались людишки, а зачем – неизвестно. Всё равно же отсталые и жалкие… Ну, и конечно, Плохое с большой буквы: всё, что связано с Россией. Тут тоже плохими оказываются и цари и цареборцы, хотя в жизни так, вроде бы, не бывает… Не на чем глазу отдохнуть: зло на зле и злом погоняет!

Как и все западники, Коцюбинский прибегает к подлогам дошкольного уровня примитивности. Он берёт пороки человеческой природы вообще – и уверяет, что Запад от них избавлен был всегда.

Это связано не только с одержимостью русофобией, но ещё и со свойственной западникам неопределённостью порока, как такового.

Западники уникальны тем, что суть человеческого порока сводят к географии.

Если Запад карал веками содомитов, то это высокая культура, но если он стал их восхвалять – это тоже высокая культура. Нельзя же сказать западнику про Европу – вот, мол, она гомиков 600 лет подряд сжигала – варварской была, и только сейчас опамятовалась… Ведь тогда получится, что на Западе есть какое-то зло, то ли сейчас, то ли в прошлом…

+++

Выход западник находит в фашистском тезисе о генетической расположенности. Оценить поведение человека объективно западник не может, он поведение оценивает географически.

То есть все эти фашиствующие тезисы о «генетической неполноценности» порождаются теми, кто не может (или не хочет) дать объективного определения цивилизации.

То есть произвести цивилизацию не от происхождения человека, а от его поведения. «Вот этот ведёт себя так – он цивилизованный. А вон тот нарушает – он вне цивилизации».

Запад никакого объективного определения дать не может: любое будет работать против него. И тогда западники хватаются за самое дикое, что только можно придумать: за версию генетической полноценности и неполноценности.

По сути, Запад говорит нам:

-Что бы я не вытворял – я цивилизованный, потому что я – это я. Напротив, как бы вы не вели себя, вы дикари. Причина – вы не я, и даже не похожи на меня…

Это уже психическое расстройство. Оно называется нарциссизм[2]. Все признаки нарциссизма, теперь уже и второстепенные («не умеет сочувствовать») полностью и системно проявляются коллективным Западом в целом и англосаксами в особенности.

Когда начинаешь говорить с ними об идеальной модели поведения – быстро выясняется, что её у них… попросту нет! Нет какого-то устойчивого принципа, соответствие которому вызывало бы уважение, а несоответствие – осуждалось. Всё сводится, как в классическом нацизме – к происхождению актора. Если он американец, то он прав по определению, а если русский – по определению неправ. Что он делает и как – уже неважно. Происхождение (генетическая неполноценность) решает всё!

Вот характерный эпизод такого мышления. В своих мемуарах 1956 года («Московская битва») гитлеровский генерал Гюнтер Блюментрит пишет, нисколько не сомневаясь в своих определениях: «Цивилизованный европеец во многих отношениях уступает более крепкому человеку Востока, закаленному близким общением с природой». Это в в 1956 году, уже после Нюрнбергского вердикта, посмотрев на фотографии из гитлеровских концлагерей и зверств… Если «цивилизованный человек» ничуть не добрее дикаря, может быть, генерал имеет в виду техническое превосходство европейцев? Тоже нет. Абзацем ниже Блюментрит обстоятельно и без лишних эмоций пишет о превосходстве русской техники в 1941 году[3].

Так в чём же тогда цивилизованность «цивилизованного европейца» - если она не носит ни морального, ни научно-технического превосходства? Совершенно очевидно, и более чем актуально для наших дней, что потомки гуннов, вандалов и прочих варварских корольков видят цивилизацию просто… в самих себе!

+++

Вернёмся к тому, с чего начинали: нет критериальности отбора. Субъективистская вкусовщина полностью подменяет устойчивый и понятный набор требований, которые каждый мог бы предъявить каждому, в чём и заключается международное право и единство цивилизованных людей.

Нам постоянно говорят, что мы плохие. Причём не в том смысле, чтобы «плохие» исправились, а в том, что они безнадёжны и обречены быть плохими в силу самого происхождения.

Причина этого не в том, что Запад не хочет предстать учителем варваров, а в том, что у этого самозваного учителя нет ни учебника, ни курса. Нет того набора объективных показателей, предъявив которые, можно было бы требовать (а не униженно умолять) поставить «зачёт».

А на самом деле – это очень просто. Если, например, Россия отстаёт по автомобилизации населения (сильно отставала ещё в 90-е, сейчас нет), по совокупному тиражу книг на душу населения (никогда не было, но допустим), по электрифицированности, количеству тракторов на гектар, компьютеризации и т.п. – то это объективный фактор.

Его можно предъявить, и никакой русский, как бы сильно не обиделся, не осмелится возражать. А что на правду обижаться? Ну в чём-то отстали, надо догонять, и ведь не поспоришь! Почему же такие простые и понятные, а главное – объективные критерии не применяются Западом? Да потому, что во-первых, конкретные недостатки устранимы. Во-вторых, они работают в обе стороны. А ну как Россия, отстающая по количеству тёплых сортиров, разгонится, возьмёт да и перегонит Запад? Это что же – признавать с математической унылостью, что теперь она цивилизация, а Запад одичал в сравнении с ней?!

Поэтому нам подсылают Ракитова, что-то там в сортирах унюхавшего[4] (оказывается, кал в РФ пахнет невкусно, в Бельгии вкусно) – и за этим бредом стоит субъективистская вкусовщина. Потому что (если упереться рогом в эту тему) – можно посчитать количество сортиров на душу населения, но нельзя прийти к единому мнению по поводу палитры запахов кала! Нам подсылают этого сумасшедшего Коцюбинского, который списывает на Россию и Орду рождение Левиафана-государства и основополагающих принципов римского права…

Главная же цель всех этих экскрементов ума – уйти от объективной, объективно измеряемой оценки. Чтобы считать не трактора, не квадратные метры на душу, а разного рода призраков и фантомов. И тем навсегда, железобетонно застолбить за собой право говорить «цивилизация – это мы». Чтобы вы, мол, там не делали, и не сделали – мы и только мы законодатели мод…

+++

Позиция понятная. Но совершенно, с точки зрения единства человеческой цивилизации бесперспективная.

Критерии цивилизации, если бы они были объективны – могли бы всем людям указать, куда идти, к чему стремиться. Если нужно больше угля – значит, увеличивать добычу угля. Если нужно больше электричества – значит, вырабатывать больше электричества.

А слушая бреди Ракитова о том, как он ходил в разных странах сортиры нюхать и что при этом вынюхал – мы никакой дороги вперёд не обретём. Равно как и при зловещей предопределённости фашистского диагноза «генетической неполноценности»…

Николай ВЫХИН, специально для «ЭМ»; 30 марта 2018