Я решил поехать на Рождество в имение моей бабушки Марии Афанасьевны, в глухую русскую деревню.
Мне хотелось в тишине одуматься и отдохнуть.
Газеты, заседания, союзы, прения различных партий, всякого рода петиции и резолюции утомили меня до крайности. Не успеешь освоиться с одним событием, с одной переменой, как надвигается другая, – и часто хотелось крикнуть: «Время, остановись! Помедли мгновение, дай разобраться!»
Не меня одного утомляла эта лихорадочная скачка. Многие шли в театры смотреть пустейшие фарсы и хоть там посмеяться от души несколько часов. А мне… мне в фарс не хотелось… Мне хотелось в деревню, в глушь, ближе к природе и к людям с чистой крестьянской душой.
Я приехал на станцию, где было имение моей бабушки, как раз в канун Рождества утром.
Надо было сделать сорок верст на лошадях. Славно показалось мне ехать гуськом в маленьких саночках среди белых снегов! Так чисто, тихо, хорошо…
Тут не было ни дыма фабрик, ни крикливых ораторов, старающихся перекричать друг друга в потоках вызывающих слов. Не было отвратительного чувства, что за каждым твоим шагом кто-то следит, не дрожали в воздухе выстрелы людей одной веры и одной крови, избивающих друг друга…
Всё было тихо, мирно, спокойно. И я наслаждался этой тишиной.
Я дал себе слово не заводить с кучером никаких разговоров и выдержал тридцать девять вёрст в полном молчании.
Но на сороковой версте, когда мы подъезжали в деревню прежних крепостных крестьян моих предков и впереди уже белелись башни нашего старинного дома, – я не выдержал.
– А что у нас в деревне, всё спокойно? – обратился я к ямщику.
– Спокойно.
– Крестьяне не бунтуют?
– Чего им бунтовать? Старая барыня словно мать родная для них, обо всём заботится. Глядите, какие у них дома, сады… В прошлом году урожай был плох, семян не хватило – она свой хлеб раздала, и просить не пришлось… Им здесь житьё!
Я смотрел на опрятные, разукрашенные резьбой дома, вытянувшиеся в струнку, словно напоказ. Впечатление было хорошее.
Бабушка меня встретила с громкими криками радости. Она до последней минуты сомневалась, что я решусь покинуть столицу и приеду на праздники в деревню.
Высокая, статная старуха с вьющимися седыми волосами и добрым ясным взглядом, она ещё больше, чем прежде, поразила меня теперь после долгой разлуки своим прекрасным, величавым спокойствием.
После первых приветствий разговор перешёл на текущие события.
– Что, скверно у вас? – спросила старушка.
– Скверно. И веры мало в хорошее будущее. Слова, слова и слова…
– Тяжело. – Она покачала головой.
– А вот вы, бабушка, кажется, мало говорите, но зато много делаете… Крестьяне у вас благоденствуют, и имение, по-видимому, процветает.
– А ты что же думаешь, – только вы, молодёжь, с вашими криками добра людям хотите?.. У кого сердце есть, голубчик, оно до старости не умрёт… А кричать про себя, конечно, не стану. Делаю, что считаю нужным. Крестьяне меня, кажется, любят, довольны всем. Впрочем, Бог их знает… Я и не для благодарностей делаю… Теперь вот земли им дала, лесу уделила на постройки, а гнильё да сухостои они всегда у нас собирают на топку… Хватит всего и им, и нам…
– А ваше хозяйство как идёт?
– Идёт, ничего себе… Лошадки меня радуют! У меня теперь конский завод… Вот познакомишься с моими красавцами. Я целый день на ногах: то с детьми в школе, то дома больных крестьян принимаю, то на лошадей пойду полюбоваться.
И она повела меня показывать всё: школу, маленькую амбулаторию, повела любоваться на красивых молодых лошадей.
А я любовался на неё, на её спокойствие, на ту доброту, с которой она смотрела на всех.
Вечером местный священник на дому попросту отслужил всенощную. И так же попросту, но горячо и искренно молилась бабушка и окружающие её дворовые.
«Одна семья…» – мелькнуло у меня в голове.
Кухарка пришла под конец службы, вся раскрасневшаяся.
– Опоздала? – шепнула ей старушка.
– Не справилась! – стыдливо заметила кухарка.
– Ах, Марфуша! – бабушка укоризненно покачала головой. – Говорила я тебе взять помощницу. Не слушаешь ты меня…
Как всё это было странно и хорошо после Петербурга, где прислуга собиралась на митинги, грозно вырабатывая целый устав необыкновенных требований, и где «господа», вперёд обозлённые этими требованиями, готовы были «теперь уже ничего не спускать…». Там были две вражеские партии, решившие начать войну, а здесь – одна семья.
Когда служба кончилась и я вошёл в столовую, там пар стоял от только что принесённых румяных пирогов и булок. Ими завалены были все столы.
– Боже, какое количество! Куда это?.. – удивился я.
– Ещё мало… в кухне половина осталась. Ведь завтра все меня поздравлять придут, вся деревня… Каждому надо дать… Так уж заведено.
Бабушка жила в маленьком деревянном флигеле. Большой барский дом стоял пустым.
– Неуютно там так… – объяснила мне старушка. – И страшно… Он пожилой… Одни часы страху нагонят!
– Какие часы?..
– А там есть часы, старинные… высокие… Они давно уже не ходят, но предание гласит, что они бьют перед большим несчастьем. Я как взгляну на них, так и подумаю: «Только бы не стали бить!..» В наш род они достались ещё при Екатерине. А раньше принадлежали соседке помещице, и тогда уже, говорят, перед каждой бедой били. Помещица эта была известна своим зверским обращением с людьми… Только тем и жила, что придумывала пытки для своих крепостных. Повару выливали горячий суп на голову за промах, и после третьего раза он умер от обжогов. На девушку-кружевницу надели колодку за то, что она нечаянно перепутала узор. Бедняжка пожаловалась, что ей очень тяжело. Тогда её драли розгами до крови и на живое мясо лили уксус, чтобы разъедало, потом прилепили тряпки на раны, и когда раны подсохли, содрали тряпки с образовавшейся тонкой кожей… Одна молодуха из дворовых вышла ребёнка покормить без позволения, так её за это раздели донага и с младенцем выгнали на мороз, где стали обливать водой, пока она не обратилась в ледяную статую с малюткой на руках. Ужасно! Вот после этого дворовые и крестьяне возмутились и убили помещицу. Пришли ночью с топорами и рогатинами… И говорят, что помещица проснулась оттого, что часы в её комнате, всё время стоявшие, вдруг стали бить. Она вскочила, а тут двери раскрылись, и крестьяне бросились на неё.
– Как эти часы попали к нам?
– Разгром был тогда всего имения, грабёж… Наши предки купили эти случайно уцелевшие часы.
А у нас они не били?
Лицо бабушки как-то вытянулось.
– Били, – прошептала она.
– Когда же?
– Они били в тот день, когда убили твоего отца на войне.
Она смахнула слезу. Мой отец был её единственным сыном, и до сих пор она не могла примириться с его утратой. Он был убит в турецкую войну. Лошадь занесла его в лагерь башибузуков, и его изрубили на куски на глазах у всех.
– Кто же слышал тогда бой? – удивился я.
– Сторож обходил дом и слышал.
– Но ему почудилось?
– Отчего же именно в этот день?
– Бабушка, позволь мне пойти туда ночевать, – попросил я. – В эту самую комнату, где часы.
– Что ты?!
– Право, я не боюсь.
И я так к ней пристал, что в конце концов она согласилась. Мы ещё побеседовали. Она распустила свои волнистые седые волосы на ночь, и я полюбовался на её старческую красоту.
Как редко и как красиво, когда до старости сохраняются такие чудные волосы!
– Провожать тебя туда в дом я не пойду, – заявила бабушка. – Катя-горничная тебя проводит.
Мы отправились.
Часы стояли в большой старинной спальне. Я с любопытством взглянул на них. Высокие и строгие в своём футляре из красного дерева, они словно спали.
– А я вам лампадку всё-таки зажгла! – заявила хорошенькая Катя, лукаво улыбаясь, и кивнула на киот в углу.
Пламя в лампаде трепетало и придавало комнате что-то фантастическое. Пахло не то сыростью, не то выдохшимися духами.
– Неужели не страшно вам, барин, будет одному? – остановилась Катя уже на пороге.
– Нисколько.
– А вдруг часы позвонят?
– Пускай себе.
– Не испугаетесь?
– И не подумаю.
– Покойной ночи.
Я разделся и лёг. Я привык спать в темноте, и слабенькое пламя мерцающей лампадки мешало мне заснуть. Я как-то поневоле всё смотрел туда, и вот мне стало чудиться, что какие-то призраки изгибаются перед киотом.
Я не видел ясно их очертаний. Это было что-то расплывающееся. Мелькнёт и растает в темноте. Я несколько раз вскакивал, всматриваясь поближе, потом опять ложился.
«Однако, это глупо, – решил я наконец, – если я буду продолжать так фантазировать, то никогда не засну…» И я стал смотреть на часы.
Металлический циферблат выделялся из темноты, и строгие линии башен угадывались.
Каких только ужасов не видели эти часы!..
Я задумался о рассказах бабушки и перенёсся в прошлое.
Как они били?.. Как они били тогда в ту ночь, перед убийством этой помещицы?..
Я представил себе её спальню, такую же темноту и их бой.
Меня тянуло к ним… Хотелось выведать их тайну…
И вдруг раздалось долгое хриплое шипенье, и они стали бить.
Слабые дребезжащие удары, как вопли, срывались и умирали один за другим.
Я сначала обрадовался… Мне так хотелось услышать их бой. Потом не верил своим ушам… Потом… Мне стало страшно…
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
