Казалось бы, поэма эта изучена вдоль и поперёк, но тем не менее сохраняет притягательность неразгаданной загадки. Творческий путь, да и жизнь Блока она разделила на две неравные части: до и после создания поэмы. Для одних после «Двенадцати» Блок умер как поэт, для других – заново родился.
«Ветер, ветер на всём Божьем свете!»
3 января 1918 года в своём дневнике Блок отмечает: «Ураган», 6 января: «Циклон», 13 января: «Оттепель, ветер», 14 января: «Бушует ветер». Из этих петербургских записей словно бы рождается лейтмотив поэмы: «Ветер, ветер на всём Божьем свете!» «На Знаменской площади – туман, фонарей не видно, за два шага не видно человека», – записывает Блок 11 января, в поэме: «Не видать совсем друг друга // За четыре за шага!» 27 января газета «Речь» писала о Петрограде тех дней: «Петроград принял вид занесённого снегом села или провинциального городка; вдоль улиц огромные сугробы; улицы – сплошные рытвины и ухабы». Поэма как бы вырастала из реалий петроградской жизни, что придавало изображаемому особую достоверность.
«От здания к зданию // Протянут канат. // На канате – плакат: // «Вся власть Учредительному Собранию!». Оно должно было открыться 5 января. Запись Блока от 3 января: «На улицах плакаты: все на улицу 5 января (под расстрел?)» говорит о том, что плакат этот не случайно увиден в поэме глазами старушки: «Старушка убивается – плачет, // Никак не поймёт, что значит, // На что такой плакат, // Такой огромный лоскут? // Сколько бы вышло портянок для ребят, // А всякий – раздет, разут…» Но для современников и эта на первый взгляд безобидная ирония звучала грубым кощунством, Блок задевал «заветные святыни» интеллигенции. И потому критик В. Евгеньев-Максимов прямо видел в этой сцене проявление большевистских уклонов Блока: «Не только для наивной старушки из поэмы Блока, не только для его двенадцати, но и для всех представителей российского большевизма высокий принцип «Вся власть Учредительному собранию», этому истинному и единственному выразителю интересов и воли всего русского народа, является настолько никчёмным, что возвещающие о нём плакаты надлежало бы, по их мнению, употребить на «портянки для ребят». Старушка была не одинока в своих сетования, её слова «Ох, большевики загонят в гроб!» перекликаются с одной из блоковских записей в дни, когда создавалась поэма.
«Что нынче невесёлый, товарищ поп?»
Все вновь выходившие декреты большевиков Блок отмечал в записной книжке. 22 января зафиксировал появление Декрета об отделении Церкви от государства, тогда же прозвучал и вопрос в поэме: «Что нынче невесёлый, товарищ поп?» Вопрос имел самое непосредственное отношение к содержанию декрета, который провозглашал отмену сословных привилегий. Священнослужители уравнивались в правах со всеми гражданами, и вместо традиционных обращений (Ваше Святейшество, Ваше Высокопреосвященство и т. п.) обращение «товарищ» могло распространяться теперь и на них. Декрет с 1 марта прекращал выплату содержания священнослужителям и преподавателям Закона Божия. В условиях революционной разрухи, когда исчезала возможность получать содержание от прихода, это грозило голодом семьям священнослужителей. Так что ирония Блока имела кощунственный оттенок. 20 января по распоряжению А.М. Коллонтай был произведён секвестр Александро-Невской лавры, верующее население Петрограда в знак протеста устраивало крестные ходы, которые Блок несколько раз иронически упомянул в записной книжке. 25 января был зверски убит киевский митрополит Владимир. Многие современники на замечание в адрес «товарища попа» реагировали подобно Фёдору Сологубу, который, стоит заметить, к числу клерикалов не относился: «Блок, которого «мы любили», печатает свой фельетон против попов в тот день, когда громят Александро-Невскую лавру». «Помнишь, как бывало // Брюхом шёл вперед, // И крестом сияло // Брюхо на народ?..» Надо ли говорить, что позиция Блока по отношению к духовенству была, мягко говоря, кощунственной.
«Безмолвный, как вопрос»
На фоне подобных грубых выпадов в адрес духовенства реплика в адрес буржуя, который «стоит безмолвный, как вопрос» выглядит более нейтральной, хотя она имела не менее ядовитый подтекст. 26 января Блок отметил в записной книжке появление Декрета об аннулировании всех займов. Но ещё раньше, 14 (27) декабря 1917 года, был издан Декрет о национализации банков, который объявил банковское дело государственной монополией и объединил все существовавшие частные банки с государственным. Газета эсеров «Знамя труда» с удовлетворением писала: «С национализацией банков ломается сам спинной хребет капитализма». А 23 декабря (5 января) 1918 года появился Декрет о прекращении платежей по купонам и дивидендам, который упразднял все виды накоплений, в том числе пенсионных. Кстати, матери Блока, как тысячам других вдов, потом также перестали платить пенсию после смерти мужа, и тогда смысл декрета наверняка дошёл и до поэта.
Наконец, 3 января была принята Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа, и «в целях уничтожения паразитических слоёв общества» была введена всеобщая трудовая повинность. Эти декреты полностью выбивали почву из-под ног русской буржуазии, ей было о чём задуматься в те дни, и насмешки над ней приобретали далеко не безобидный характер. В апреле 1918 года критик Ю. Айхенвальд сочувственно писал: «Раньше «буржуазный» означало – мещанский, банальный, безлично и плоско общий, то есть лишённый тонкого и артистического начала... Теперь оно окрасилось в кровь и приняло даже оттенок мученичества». Но Блок в тот момент не испытывал никакого сочувствия к этому сословию. «У буржуя почва под ногами определённая, как у свиньи – навоз», – писал он в статье «Интеллигенция и революция». Блок, как видим, был настроен антибуржуазно. В дни, когда создавалась поэма, в целях безопасности населения были введены дежурства у ворот собственных домов, эти дежурства вызывали его раздражение «Буржуев стеречь», – записал он с неудовольствием 9 января и ещё раз 25 января: «Стеречь сон буржуев».
Трудно с полной определённостью сказать, кого имел в виду Блок в следующих строках поэмы «Двенадцать»: «А это кто? – Длинные волосы // И говорит вполголоса: // – Предатели! // – Погибла Россия! // – Должно быть, писатель // – Вития…» По нашему мнению, здесь присутствуют некоторые портретные черты Георгия Чулкова, писавшего в статьях тех дней о гибели России. Но, разумеется, это и собирательный портрет писателей и публицистов тех лет, в которых мог узнать себя не один Чулков, но, например, и Вяч. Иванов, опубликовавший на страницах «Народоправства» цикл стихов «Песни смутного времени».
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
