– Нюрка, ты дома? – раздался из коридора дребезжащий голос, и высокая худощавая старуха вошла в комнату. – Чего дверь не заперта?
Анна сидела на диване в шубе, бледная, с расстроенным лицом.
– Случилось что? – переполошилась гостья. – Чего одетая сидишь?
– Да как тебе сказать? – хозяйка дрожащими руками стащила с головы платок. – В магазин я, Даш, собралась за хлебушком. Вспомнила, что телевизор не выключила. Захожу, а тут Васенька на экране. Ноги и ослабели. А он, ирод такой, хвост павлиний распустил и давай им трясти.
– Васенька?! – плюхнулась на диван Дарья.
– Мужик, что на Васю похож, чтоб ему пусто было, – в сердцах плюнула Анна в сторону телевизора.
– А я думала, случилось что…
– Ох, Дашка, как была ты всю жизнь непонятливая, так и осталась, – поправила Анна седые волосы.
– Да где уж мне, – поджала губы Дарья. – Это ты у нас умная – учительша! А я что? Как в четырнадцать к станку встала, так всю жизнь на заводе и отпахала.
– Не прибедняйся и не обижайся, – обняла подругу Анна. – Не о том я.
– А я о том! Доху скидавай, чай пить пошли, – распорядилась Дарья. – Я ватрушек напекла. Тёплые ещё, – потрясла она мешочком.
Старушки, расположившись в уютной кухне, позвякивали ложечками в кружках. Каждая думала о своём.
– Варенья у тебя не осталось? – внезапно спросила Дарья.
Анна, казалось, не услышала её:
– Нам помирать скоро. А страшно. Нет, не умирать страшно, а в глаза мужьям нашим посмотреть при встрече. Не за это они воевали.
– Эк, загнула! Зря ты так. В глаза мужикам нашим посмотреть не стыдно будет. Детей хороших вырастили, внуков, правнуков. А то, что этот хвостом трясёт – с него спрос.
Опять повисла пауза. Они понимали друг друга без слов. Слишком многое их связывало. Другие живут меньше, чем они дружат.
– Варенье в шкафчике. Возьми, сколько надо.
– Для Иришки баночку.
– Как она?
– Нормально. Мальчика ждёт. Ей срок на начало мая поставили. Я, говорит, прапрадеду подарок сделаю: в День Победы рожу и Захаром в его честь назову.
– Славная она. А с Герой не помирилась?
– Куды там! Этот прохвост, как узнал, что решила ребёнка сохранить, сразу испарился. Ему для себя пожить надо. Пущай живёт. Сами справимся.
Анна поддакнула:
– Справимся. Я вот думаю: почему так? С виду парень нормальный, а внутри гнилой?
– Это твой Васенька внутри гнилой был. Его той гнилью фашисты напичкали. Сколько он по госпиталям валялся?
– Да на пальцах дни пересчитать можно, когда дома жил,– сухие глаза Анны лихорадочно заблестели. – То один осколок зашевелится, то другой, то раны старые откроются.
– А жить не боялся. И детей заводить. Большой души человек. – Дарья завернула натруженные, с узловатыми пальцами, руки в полы кофты.
– Болят? – участливо спросила Анна.
– Ноют. Погода, видать, переменится. А Герка не гнилой – урод он моральный. Рожа сытая, денег полные карманы, хозяином жизни себя мнит. Только не хозяин он, а раб. Раб денег. Как и этот, в телике...
– Давай, что ли, помянем мужей наших, – тяжело вздохнула Анна, поднялась, достала начатую бутылку коньяка.
Молча выпили, переглянулись и, не сговариваясь, затянули: «Ой, цветёт калина в поле у ручья…»
– Любил Захар эту песню, – раскраснелась Даша. – Помнишь, как на баяне её выводил?
Анна кивнула.
– Да разве только её? Любую играл так, что заслушаешься. А «День Победы» подобрать не успел.
Лицо Дарьи помрачнело.
– Ещё по одной, – плеснула она в стопки на глоток и подняла глаза кверху, – чтоб им там хорошо было. – Потом тряхнула головой: – Васину споём?
Не дожидаясь ответа, негромко и проникновенно завела:
– Эх, дороги... Пыль да туман, холода, тревоги да степной бурьян, – одинокая слезинка покатилась по морщинистой, как сосновая кора, щеке.
Голоса дрожали. Для них это была не просто песня – часть жизни, и в горе, и в радости пели её.
– Жалко, что хором больше не спеть. Помнишь, как всем двором собирались…
– Певцов-то не осталось. Всех на погост снесли, – перебила Анна. – Одни мы с тобой на этом свете задержались.
– Рано нам помирать. Нужны мы тут.
– Седая с косой не спрашивает, нужны или не нужны. Придёт и заберёт.
– Со мной так просто не справится. Я ей скажу, – Дарья погрозила в сторону двери сжатым кулаком, – погуляй, мол, дела у меня остались. Должна помочь правнучке Захарушку на ноги поставить и рассказать ему, за что деды воевали.
– А потом другая правнучка рожать надумает, – по-старушечьи скупо, как будто кудахча, рассмеялась Анна. – Так и будешь всех поднимать!
– Нет, не выдюжу. Я себе пятилетний план установила.
– Так тебе через пять лет сотня стукнет, – продолжала квохтать Анна.
– Клюшка ты старая, можно подумать, у тебя отсчёт в другую сторону идёт, – съязвила Дарья. – Сама-то всего на два месяца младше меня. – Она дождалась, пока отшумит закипающий чайник, наполнила кружку. – Наш час ещё не настал. Всему своё время.
– А мужикам нашим, почему так рано оно пришло? Ведь и не жили толком.
– Вот и я не пойму. Твой-то совсем молодой, до тридцати не дотянул. Мой хоть внуков успел увидеть.
– А ведь они вдвоём прожили меньше, чем каждая из нас, – тихо, почти шёпотом, сказала Анна. – Видать, много лиха хлебнули.
– Всей страной его из одной чашки хлебали, – скорбно вздохнула Дарья, – кто-то больше, кто-то меньше. Но всем досталось.
– В церковь бы сходить. Свечки за упокой поставить.
– Не дотащимся сами. Иришка приедет, попрошу, свозит. За хлебом-то пойдёшь?
– Нет. Ватрушки есть.
– Вот и ладно.
Старухи осоловелыми глазами смотрели друг на друга. Больше, чем подруги, роднее, чем, сёстры. Две судьбы давно сплелись в одну...
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
