Время будто остановилось. Оно больше не бежало, а плавно стекало по окровавленным стенам. Она знала, чья это кровь. Кровь ее жертв. Сколько их было? Эта цифра долгие годы не давала покоя — 19. Словно спортсмен в погоне за медалью, она стремилась к ровному счету. Еще один, и всего 20, но так и не смогла решить, кому же пожелать смерти, предоставила этот выбор случайности, и вот он, случайный выбор, вышел боком, пал на нее саму. Что, если скрытое все-таки найдется? Надо ведь только подняться по лестнице, опустошить находку, и все начнется заново — так легко.
Мутный взгляд коснулся потолка. Весь он был покрыт серой провисающей паутиной. Черные как уголь восьмилапые выжидали своего часа — той единственной секунды, когда сердце ее уже перестанет биться. Самые нетерпеливые спускались все ниже и ниже, зависая в миллиметрах от бледного лица. Пересохшие губы силились что-то сказать и в последней попытке выдали число:
— Двадцать пять.
Столько было пауков и ровно столько же раз делалась очередная порча: на смерть, на одиночество, отворот, приворот...
Руки не двигались под тяжестью железных оков. Белые простыни задымились, кровать под ней горела, языки пламени подбирались к коже, но время застыло, и казалось, его все еще хватит, чтобы предупредить дочь — свою преемницу. Мыслей
был целый рой: «Я хотела как лучше для сына. У меня не было права привораживать его к жене, подливая в чай зелье. Скажи своим отцу и брату правду. Пусть вспомнят тех, кого они любили на самом деле...»
Время ее предало. Она успела лишь произнести в пустоту одно единственное:
— Прости...
Угасающее сердце в последний раз сжалось от ужаса, ощущая мерзкие прикосновения паучьих лап. Осмелевшее пламя прижималось к спине и бокам, а оковы все крепче сдавливали запястья, пока хрупкие кости не треснули под тяжестью железной хватки. Уже мертвые застывшие стеклянные глаза не отрываясь смотрели сквозь потолок, сквозь липкую гнетущую паутину туда, где хранилось скрытое.
II
Садовый домик был не ахти: деревянная конструкция, казалось, еле дышала на этом чистом воздухе. После смерти бабки (карга дожила до 101 года) Борис с семьей впервые был здесь. Ничего не изменилось, разве что краска на заборе выцвела еще больше. Борис поймал себя на мысли: после трехлетнего отсутствия он почти надеется, что наследство разворовали, разнесли по частям, как все полуброшенное, но, увидев дом в целости, даже расстроился. Может, внутри уже ничего нет? Все сперли? Он замер возле входной двери: замок был на месте, стекла на окнах тоже. Надежда угасала, но свернуть было некуда, и он, повернув ключ в ржавом замке, вошел внутрь. За ним последовали жена и сын. Эмма ничего не замечала, кроме серого налета пыли.
— Видишь? А ты боялся. Вилки не летают, ножи тоже. Все это басни, пустая болтовня.
— Хорошо, если так. — Борис расхаживал по дому в уличной одежде, словно хотел ускользнуть обратно в машину. — Все равно мне не ясно, почему она дом завещала Нику?
— Не называй ее «она». У нее имя есть — Ульяна, баба Уля. Да потому что Ни-китка единственный, кто в вашей семье не боялся приезжать сюда.
— Конечно, он же еще ребенок и не понимает...
— Чего? Что пара соседок на лавке распустили слух, будто баба Уля ведьма, каких свет не видывал?
Борис обшарил глазами все и везде. Вещи были на своих местах: «Ни один вор не решился обворовать садовый домишко? Плохой знак. Видимо, слух про ведьму далеко распространился. Хотя, может, я накручиваю и Эмма права».
Настало время уборки.
Хорошо, что здесь не было подвала и второго этажа, так что все взяли себе по комнате, и началось сражение с пылью. Ну ничего подозрительного! Борису досталась небольшая веранда. Мусора набралось много, но это были баночки с протухшей томатной пастой, трехлитровки с квашеной капустой, даже засоленные плесневелые грузди и прочая снедь, не поместившаяся в холодильнике на кухне. Где же жабьи глаза? Консервированные уши вампира? Жареный змеиный хвост на худой конец? Только всякая ерунда и дряхлая развалившаяся мебель. Борис даже разочаровался: «Дом ведьмы мог бы быть и поужаснее. Видимо, слухи врут. Или нет? Все-таки смерть у бабули была жутковатая. Лихорадка сожгла ее изнутри плюс непонятные переломы запястий, их списали на ломкость старых костей».
III
За ужином усталость от уборки как рукой сняло. Все трое бурно обсуждали предстоящий праздник: через пару недель Нику исполнялось 10 лет, а он, похоже, до сих пор еще не знал, что хочет в подарок и кого приглашать на торжество. Набросали примерный список гостей, Эмма прикинула меню, вопрос о подарке оставался открытым. Ясно, что это должен быть сюрприз, но со стороны Никитоса не поступало ни малейшего намека о том, в какую сторону двигаться.
Поев, помыли посуду и расслабились на диване у телика. Все-таки есть польза в пугающих слухах — да здесь же можно даже дверь не запирать, и все останется на местах.
Борис уснул прямо на диване. Эмма не стала его будить, только накрыла пледом. Сама ушла в спальню. Ник все еще возился в детской со старыми игрушками. Пускай развлекается. Завтра не в школу, отоспится днем, если надо.
IV
Бум! Борис больно ударился лицом о пол, упав с дивана. Не успел подняться, как кто-то навалился на спину и резко оторвал его от пола, поставив на ноги, вытянув правую руку вперед. Все еще не видя, кто им руководит, он не стал сопротивляться, так и стоял с вытянутой рукой. За спиной заерзали и принялись толкать его вперед, держа руку вытянутой. Увиливать не хотелось, стало даже интересно, кто и куда тащит его по темному спящему дому. Наконец ноги почувствовали под собой ступени, несложно было догадаться, что «кукловод и марионетка» идут на чердак. Дверь распахнулась, из окна в крыше хлынул лунный свет.
В ту же секунду сердце Бориса куда-то провалилось — он вдруг узнал руку, державшую его все это время: синюшная ладонь, искореженное запястье, ему даже показалось, что изнутри торчит осколок сломанной кости. Рука была раскалена так, что кровь внутри кипела, прорываясь шипящими пузырями сквозь рану на запястье. Поворачиваться не хотелось. Борьба между ужасом и любопытством заставила его действовать как в замедленной съемке. Освещенное луной ее лицо было еще бледнее обычного. Перед ним стояла его умершая бабка.
V
Открыв глаза, Борис успокоился — жуткий, но все же просто сон. Внезапно его осенило: чердак! Они туда не заглядывали! Вскочив с дивана, он в пару секунд оказался у лестницы и поднялся наверх. Наяву лунный свет был не такой яркий, и пришлось нажать на выключатель. «Сплошной хлам», — подумалось ему, когда очередная коробка оказалась набитой старыми журналами. Пару штук из них он с досадой отшвырнул в угол, и те, падая, на что-то наткнулись. Только теперь стала заметной стоявшая на полу шкатулка.
Странно, что она здесь, шкатулка была просто красавица: ярко-красная с позолоченными узорами. Борис открыл крышку.
— Что за?..
Ларец был доверху заполнен чьими-то состриженными пожелтевшими ногтями.
VI
Эмма ворочалась в холодной постели. Сон не приходил, да тут еще нарастающая боль в желудке не давала расслабиться, и она побрела на кухню в поисках лекарства. Свет включать не хотелось, да и луна достаточно освещала пространство. Нашарив чайник, налила в стакан воды. Где какие таблетки, она знала после того, как пришлось перетряхивать тут каждую коробку. Уже поднеся к губам пару коричневатых капсул, почувствовала нестерпимую тошноту. В горле что-то мешалось, застряло, уцепившись за нёбо, видимо рыбья кость с ужина. Пришлось долго ее нащупывать языком, потом пытаться достать пальцем и, наконец, выплюнуть. Что-то опять стало мешаться, теперь уже где-то под языком, и она вновь вынула еще одну кость, потом еще одну и еще... Удивление сменилось страхом. Костей внутри становилось все больше и больше. Эмма уже не успевала вынимать их руками, пыталась отхаркивать, но от этого только становилось трудно дышать. Колючая масса в глотке увеличивалась каждую секунду. Эмму выворачивало, рвало рыбьими костями, царапающими пищевод, горло, нёбо... Царапины кровоточили, и вскоре наружу стали выходить уже кровавые сгустки.
VII
День похорон наконец-то подошел к концу. Все разошлись. Борис не запомнил ни одного лица — сплошная серая безликая масса. Он видел перед собой лишь лицо Эммы.
Борис смутно помнил события той ночи: вот он выбрасывает содержимое шкатулки в унитаз, кидает ее саму в мусорную корзину, идет в спальню, но Эммы там нет. Он обнаружил ее на кухне, уже бездыханную, стоящей на коленях. Сгорбленная спина, судорожно сжатое тело, пустые безжизненные глаза, беспомощно отвисшая челюсть и всклокоченные волосы, закрывающие лицо. Потом выяснилось — подавилась таблеткой, задохнулась. Но почему ему в это не верится? Что-то было не так, но что? Он стал вспоминать то, что могло ускользнуть от внимания, но вспомнились только осколки разбитого стакана, кровь, разбрызганная по полу. На почти белом полу кровь выглядела ярко-красной. Художник, наверное, решил бы, что это красиво... Откуда была кровь? Кажется, Эмма порезала руку, а может, ногу — какая теперь-то разница. Бориса как током ударило! Разница есть! Он вдруг отчетливо вспомнил, как выглядели ее ладони: посиневшие до кончиков пальцев, неестественно скрюченное правое запястье со стекающей по нему струйкой крови и малюсенький осколок стекла, торчащий из-под кожи, как кончик сломанной кости из жуткого сна...
VIII
Никита молча отправился в свою комнату. Отец с сыном сегодня были похожи на зомби — никого не видели, не слышали. День закончился, Никита старался не думать о маме, вообще ни о чем не думать. Просто уснуть тоже наверняка не получится. Надо как-то попытаться отвлечься, и он достал из рюкзака яркую шкатулку, которую нашел в мусоре, стал подробно рассматривать золотые завитки снаружи и красный бархат внутри.
Через минуту рука его потянулась к ножницам. Срезанные ногти он сложил на дно своей находки...
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
