Сон почти одолел Чадова. Наступил как раз тот момент, когда сознание как бы растворяется в пространстве и мир, такой обыденный и знакомый, начинает трансформироваться во что-то иное, фантастическое и новое, но тут раздался телефонный звонок на кухне. Мистерия начинающегося сна рассыпалась и его, будто кота за шкирку, выдернуло в явь. Звонок повторился.

– И что это за сволочь так поздно звонить надумала? – сказал он злобно.

Сопящая рядом жена, так же в свою очередь, не успев полностью утонуть во сне, дернулась и прохрипела:

– Ты что это?

– Кто вздумал звонить-то так поздно?

– Где? – жена разлепила глаза и в полутьме уставилась на мужа.

Телефон не умолкал.

– Ты что оглохла?

– С ума сошел? Какой телефон, спи.

– Ты не слышишь что ли? – удивился Чадов. А тем временем звонки не умолкали и слышались отчетливо и громко.

– Да ну тебя, – и жена, отвернувшись от Чадова, умолкла и уже через секунду засопела снова.

Телефон все еще не переставал трезвонить. Чадов с удивлением посмотрел в сторону жены, встал с кровати и пошел на кухню, с намерением выплеснуть в трубку всю свою злость. Он даже начал формулировать то, что скажет телефонному хулигану, но тут споткнулся о пылесос, который забыли убрать с вечера, и весь его, поистине титанический гнев, обличенный в ругательство, выплеснулся в пространство квартиры впустую, а телефон, между тем, продолжал трезвонить. Войдя на кухню, и закрыв за собой дверь, Чадов, прихрамывая, нащупал в темноте трубку и злобно сказал:

– Алло?

– Слушай меня внимательно, Чадов. Сейчас ты выйдешь из кухни и найдешь меня. Я тебя давно жду. Торопись, а то рассвет скоро, – прохрипел в трубке знакомый голос.

– Ах ты мразь! – крикнул Чадов, – Шуточки шутишь, гнида пьяная, я тебе завтра, паскуда, устрою!

И с негодованием бросил трубку. Он понял, что ему вызванивал дружок Антипенко, который накануне напился и теперь издевается. Сам-то Антипенко, в отличие от Чадова, не работал уже полгода, существуя за счет случайных подруг и собутыльников, а Чадову с утра нужно было идти на работу.

– Ну, сволочь, – произнес он и вышел из кухни.

В этот миг Чадова обдало ледяным порывом ветра, будто он вышел в морозную ночь из избы в одних трусах. Он поежился и… увидел с ужасом, что так оно и есть. Он находился посреди заснеженного поля, босиком в одних трусах, а вокруг него была непроглядная ночь. Чадов попятился, нащупывая дверь, и упал в снег. Двери не было. Он оглянулся. Ничего. Только вдалеке, одиноко, среди слегка искрящегося снега, был виден какой-то объект. Это был крохотный домишка, покосившийся от времени, с сугробом на крыше и небольшой печной трубой, из которой поднимался дымок. Поежившись от дикого холода, Чадов приблизился к окошку и заглянул. Стекла настолько заледенели, что решительно ничего нельзя было увидеть и он, чертыхнувшись, пошел кругом дома, обнаружив с другой стороны двери с деревянной ручкой.

Стол грубого сруба и две скамьи – это первое что Чадов увидел в комнате. На столе лежал небольшой фанерный ящик. Справа в углу мерцала чугунная печка, возле нее сидел кто-то на корточках, завернувшись в грязный рваный тулуп. Сидел он съежившись как мокрый голубь, и тень его подрагивала на досках пола.

– Вошел таки, идиот, – сказал незнакомец и затрясся от хриплого смеха. Чадов понял, что это его смех. Был он жутким. Незнакомец вдруг закашлялся и как-то резко затих.

– Вы кто? – спросил дрожащим голосом Чадов.

– Я то? Хм… да кто, кто… я твой бог! – сказал он.

– Кто?

– Да ты садись Чадов, чего стоять то. Вон скамья.

Чадов прошел, скрипя досками, и присел на самый край, ближе к двери, готовый в любую секунду вскочить и убежать. Так страшно ему никогда еще не было. Все казалось ему невозможным, нелепым, и в тоже время он понимал, что это не сон. Реалистичность происходящего вселяла еще больший ужас.

– Ты Чадов все по ночам, перед сном к богу обращаешься, да? Все молишь, что бы тебе счастье в руки упало, деньги пришли. Так ведь? – не оборачиваясь говорил человек.

– Я? Ну так ведь…

– Просишь, просишь. Помоги мне мол, вон у того и машина лучше и квартира и работа перспективная. Другим все завидуешь. Счастье себе выпрашиваешь, так?

– Ну, – потупился Чадов, – а вот другие разве не так?

– Разговор о тебе, – жестко напомнил незнакомец.

– Прошу, – согласился Чадов.

– Просишь, верно. А кого ты просишь, а? Какого такого бога? Ты же не веришь ни в кого.

– Да ведь…

– Ты Чадов не крещенный, не мусульманин, не иудей. Ты даже не язычник. Ни в Будду ты не веришь, ни в Перуна, ни в Зевса, тем более. Ты даже в инопланетян не веришь. Правильно?

– Ну, признаться, да, – пожал плечами Чадов.

– Ага. Верно, – в печи что-то треснуло, свет исказился, и тень незнакомца содрогнулась.

– Но ведь я предполагаю что…

– Ну-ну, – иронично приободрил греющийся у печи неизвестный, – и что ты там предполагаешь?

– Что существует на свете некая сила… Как бы бог, или не бог, но что-то такое, но может быть оно скрыто ото всех, потому что мне, если честно, ни одна религия до конца не нравится. Все это обман какой-то…

– Это ты верно сказал Чадов, про некую силу. Сила эта есть. И знаешь, что такое эта сила?

– Что же?

– Вера, Чадов, вера. Единственная реальная сила. А теперь ответь мне, как можно создать бога?

– Создать бога?

– Ага.

– Но ведь это боги создают людей… – он опешил.

– Нет, Чадов, наоборот. Когда сотни тысяч верят в одного бога он становится реальным и могущественным, потому как наделен силой веры этих сотен тысяч. И он им и помочь может, и чудо может сотворить и много чего еще. А теперь подумай и скажи, какого бога может создать один человек, не верящий ни в кого, но всякий раз просящий чего-то? И что может сделать тот бог, в которого верит всего один человек?

– Не знаю, наверное, мало чего.

– Именно. Вот ты меня и создал.

С этими словами, незнакомец поднялся и повернулся к Чадову лицом. Взглянув на него, Чадова охватил ужас. Перед ним стоял он сам. Грязный, заросший щетиной, в одних трусах и тулупе. Выглядел он больным и каким-то внезапно постаревшим.

– Нравится? – хрипло спросил Чадов-бог.

– Боже мой… – ужаснулся Чадов.

– Да-да, именно. Твой!

– Зачем ты меня сюда затащил?

– За тем, Чадов, что бы ты меня уничтожил. Ибо только ты и можешь это сделать. Ведь ты меня создал.

– Но как я тебя могу уничтожить?

Чадов-бог, хромая и кашляя подошел к столу и открыв ящик, достал из него револьвер. Чадов вздрогнул. Но тот стрелять не собирался, он протянул оружие своему создателю и насильно вложил в дрожащую и немеющую, от дикости происходящего, руку. После он скинул с себя тулуп и подойдя ближе, накинул его на плечи Чадова.

– Пошли.

Они вышли в поле. Стоял дикий холод. В небе не было ни звезд, ни луны. Это Чадов заметил лишь сейчас. Этот мир был безжизненный и чудовищный.

– Видишь, какой мир для своего божества ты создал, – словно читая его мысли сказал Чадов-бог, когда они отошли от дома. Он остановился и повернулся к нему лицом, – Это все потому, что ты, жалкий, пустой человек. Без фантазии и смысла, без настоящей цели. Деньги, Чадов, целью быть не могут. Деньги это средства, инструменты. Ну, ничего, скоро ты это поймешь. Ты отвратительная и жалкая личность, ты не смог создать даже подобие мира. Стреляй же!

Но Чадов не мог. Он никогда ни в кого не стрелял. Хотя это существо, похожее на него и в тот же миг являющееся его самым жутким кошмаром, вызывало в душе невыразимое отвращение.

– Ты трус и ничтожество. Заурядная, бесполезная тварь! Стреляй! Никто об этом все равно не узнает. Безнаказанность! – хрипло и мерзко захохотал его бог, – Стреляй!

И Чадов, поняв, что, действительно, никого тут нет, поднял револьвер и стрельнул. Пуля попала в грудь. В этот момент Чадов ощутил какое-то облегчение и даже эйфорию. Его ничтожное божество рухнуло на колени. Голова упала на грудь, но тут же медленно поднялась.

– Подойди, – сказало оно и изо рта брызнули капли крови.

Чадов приблизился и нагнулся.

– Я кое-что позабыл тебе сказать. Ты ведь не знаешь, верно, что бывает с тем, кто убивает бога?

– Нет, – изумился тот.

– Он сам становится на его место, – смертельно раненый, затрясся в последнем приступе смеха, – Помни, Чадов, здесь, в этом мире, вечность безвременья. Теперь ты – это я… – он упал и черная кровь из раны залила белый снег.

Чадов возвратился в дом. Он замерз. Он сел у печи и принялся греть руки у пламени. Сознание его будто отключилось. Он судорожно думал, но никак не мог понять, что с ним произошло. Как он мог попасть в такой мир. Внимательно осмотревшись, он увидел в дальнем темном углу мешки, до этого они были скрыты тенью стола. Вскрыв один из них, Чадов увидел огромные пачки долларов. Тогда он подошел к столу и открыл ящик. В нем лежал обыкновенный телефон.

– Я должен все изменить, – прошептал Чадов. Он набрал номер и сел на скамью. Шли гудки. Долгие-долгие гудки…

Так прошли столетия. Но он терпеливо ждал, в пустом, безжизненном мире. Он сходил с ума, он мучился в вечности, стрелялся из револьвера, но все было тщетно. Он был богом, и он был бессмертен. Миллионы лет одиночества в пустом мире у вечной печи раздумий и страха. Порой ему казалось, что он не один, и он говорил со своими демонами, но и их не было на самом деле. Он знал, что это вечный ад. Но вот однажды, спустя долгий круг вращения вселенной, трубку на том конце сняли и он услышал:

– Алло?

– Слушай меня внимательно, Чадов. Сейчас ты выйдешь из кухни и найдешь меня. Я тебя давно жду. Торопись, а то рассвет скоро, – прохрипел он в трубку.

– Ах ты мразь! – услышал он, – Шуточки шутишь, гнида пьяная, – выдавил из себя Чадов на том конце провода, – Я тебе завтра, паскуда, устрою! – связь оборвалась.

Чадов-бог торжествующе захохотал, хрипло и мерзко. Он, поднялся, спрятал револьвер и телефон в ящик, закрыл его и сел к печи, укутавшись в тулуп. Вскоре дверь в его вечную обитель открылась, и он понял, что скоро будет свободен.

Михаил Бочкарев