Покупая чай в небольшом кафе в центре Махачкалы, я заметил на руке бариста, молодой девушки, татуировку «Кровосток». Стало любопытно, ведь в мусульманском обществе татуировки запрещены. Мы разговорились. Оказалось, что девушка — табасаранка, родом из Дагестанских Огней, а зовут ее Диной. Меня впечатлила ее смелость, и мы договорились, что встретимся еще.
Через два месяца я вернулся в Дагестан, чтобы поговорить с молодыми женщинами разных взглядов и судеб. Меня интересовало многое: как они выглядят, чем занимаются, как относятся к религии и насколько комфортно себя в ней чувствуют, что думают о замужестве. И хотя вести переговоры с девушками мне помогала местная женщина Амина, все оказалось непросто. Некоторые двери открывались легко, а перед другими приходилось долго топтаться в ожидании.
Одной из героинь отец и брат не разрешили проводить съемки дома, но когда поняли, что она все равно намерена это сделать, но в другом месте, — уступили. К другой девушке я должен был приехать на вторую съемку, но ее отец повторный визит не разрешил.
Третья забыла или не захотела предупредить мужа о съемках, и я, войдя в дом, наткнулся на заканчивающего намаз мужчину — тот очень удивился; пришлось вступить с ним в долгую объяснительную беседу.
Несмотря на различия в судьбах, порой кардинальные, позиции моих героинь не противоречат, а скорее дополняют друг друга. Все они так или иначе говорят о том, что если дагестанская женщина хочет быть хозяйкой своей судьбы, ей приходится по-настоящему бороться за это право. Монологи дагестанок собраны для проекта «Разные».
Серия «Разные» — совместный проект изданий «Гласная» и «Новая газета» о людях, которые не вписываются в консервативные рамки нынешнего российского общества, становясь невидимыми для большинства. По традиции, в России этих «других», разных принято не замечать, игнорировать — незнание становится идеальной почвой, на которой прорастает ксенофобия и дискриминация.
Заявить о себе зачастую боятся и сами необычные люди. Но все больше становится тех, кто уже преодолел страх: женщин и мужчин, своим поведением ломающих стереотипы и рамки патриархата.
«Даже в замужестве хочется заниматься делом»
Зухра, 21 год, студентка.
— В детстве я любила срисовывать из книг всякое, рисование было моим хобби. А серьезно, профессионально я занималась художественной гимнастикой и танцами, но отец был против, так как это шло вразрез с исламом. Особенно против гимнастики, где девушки выступают в бикини. У меня были достижения, выступления на соревнованиях. Когда я ушла, мне постоянно звонила преподавательница и спрашивала, приду ли я на тренировку, но, увы, пришлось гимнастику оставить. Немного жалею об этом, но зато появилось время для рисования. Мне это дело по душе.
У меня уже есть клиентская база, делаю росписи на заказ. Это может быть все что угодно: фасады, интерьеры. Я даже создала страничку в инстаграме, куда выкладываю работы. Больше всего люблю писать пейзажи и кошек. Отец был удивлен, что появляются клиенты, и даже поехал однажды со мной на заказ в Хасавюрт. Это в двух часах езды от дома — очень далеко. Думала, он вообще будет против того, чтобы я брала этот заказ: квадратура большая, работы было на неделю, то есть там по-хорошему надо было ночевать. Но отец согласился, каждый день сам возил меня на машине до места работы и ждал там весь день, когда я закончу. Все-таки вокруг было много молодых парней — все происходило на небольшой фабрике. Наверное, это была какая-то ревность отца в совокупности с его гиперопекой.
Я очень хотела бы поступить в Суриковское училище в Москве — это было бы прекрасно. Но все-таки думаю, что останусь здесь: там суета, а в Махачкале поспокойнее. Да и по семейным причинам тоже: вряд ли отец и брат это поддержат. Моя работа и так противоречит нашим стереотипам — для них этого достаточно.
Однажды, например, я стояла на стремянке — расписывала кебаб-шоп. Мимо проходила женщина и велела мне слезть, потому что это мужская работа.
С одной стороны, мужчины в семье не против образования и понимают его ценность, но с другой — «девочка должна выйти замуж, ведь ей уже 21 год». Иногда и мама мне говорит, что пора замуж. В принципе я не против, если будет нормальный, адекватный мужчина. И даже не исключаю варианта согласованной родителями свадьбы — когда жених приходит свататься к ним, а потом принимается решение. Но выдать себя замуж насильно я не позволю, то есть тоже буду участвовать в принятии окончательного решения.
Дело в том, что у меня очень традиционная семья — все должно быть в соответствии с обычаями, отсюда и все вышесказанное. Но даже в замужестве хочется заниматься делом. Мне сложно представить себя в ситуации полных запретов. Если женщина сидит дома, а муж ее обеспечивает — ок, но и сидя дома, можно чем-то заниматься. К слову, попасть под запреты в Дагестане легко даже сейчас. Непонятно же, как мужчина будет себя вести после свадьбы.
В моей семье все довольно строго. Думаю, если сделаю тату — меня просто побьют. Я постоянно ношу платок, папа дал такое воспитание. Брат мой хочет, чтобы я закрылась, но мне не хочется закрываться против своей воли. Если будет желание — сама надену хиджаб. Я все же пытаюсь разговаривать с родителями, пытаюсь искать консенсус, когда наши мнения не совпадают.
«Каждая татушка делает меня сильнее»
Дина, 19 лет, бариста.
— Меня заставили надеть хиджаб в восемь лет, когда я ходила во второй класс. У меня очень религиозные родители. Тогда мне было без разницы: я была маленькая, мне сказали — я и надела. Еще проверяли, чтобы я не забывала делать намаз.
В шестнадцать лет отец забрал меня в Москву. Там он узнал, что я лесбиянка: увидел переписку в моем телефоне. Избил меня, а потом, примерно через неделю, нашел жениха на одиннадцать лет старше меня, которого я видела всего раз в жизни.
Свадьба была нужна, чтобы меня «вылечить». Через месяц после свадьбы я собрала сумочку, взяла паспорт и сбежала к матери обратно в Дагестан.
Муж угрожал по телефону, что увезет меня в горы и убьет, но в итоге оставил в покое. По исламу в такой ситуации я должна была выйти замуж через три месяца. Мать тоже нашла кандидата — друг семьи, ровесник отца. Я собралась и уехала на время в Дербент к подруге.
Тогда же набила первые тату на руке: надпись «Целуй» и лесбийский знак с двумя девчонками. Было страшно — я понимала, что мать, когда я вернусь, все это увидит. Так и произошло, и она предложила мне выжечь тату марганцовкой. Когда я отказалась, мать выгнала меня из дома.
Приютила подруга. Живя у нее,
я приняла решение снять хиджаб. Сначала было ужасно некомфортно: было такое ощущение, будто я выхожу на улицу голая.
Все-таки я его девять лет носила. Мне казалось, что все-все на меня смотрят. Но помогли социальные сети. Я веду тик-ток, куда выложила видео, как я снимаю хиджаб. Было много ненависти. Мне писали, что найдут меня, что на меня объявили охоту. Тогда же начали писать разные девчата с просьбой помочь им. Были страшные истории. Но у меня не было ни возможности, ни ресурсов что-то сделать для них, да и возраст их не позволял ничего сделать — они все были несовершеннолетние.
Некоторое время возле нашего дома днем и ночью стояла машина. Два парня поджидали, когда мы выйдем. Они мне сказали, что если хоть одно видео еще выложу, затащат меня в машину и вывезут в лес, ударили меня по лицу. Я одному из них сказала спокойно: «Не хочешь — не смотри». Среди религиозных есть адекватные люди: такие как, например, Марьям Алиева. Разве это по исламу — бить женщину?
С работой тоже были проблемы. Я устроилась бариста в одну из сетей кофеен. Владелец из-за внешности поставил меня на точку, где проходимость меньше. Забавно, да? А потом вообще уволил меня, сказав, что моя активность в соцсетях идет вразрез с его принципами. Хотя я делала все круто, и мне нравилось там работать.
Со временем у меня появилось много новых тату и пирсинг — у меня проколоты даже соски. В каждую из татушек я что-то вкладываю, каждая делает меня сильнее.
Ненависть я встречаю постоянно — в Сети и в жизни. Ведь для местных все это дико и необычно, особенно за пределами Махачкалы, где девочку с розовыми волосами вообще никогда не видели.
Но меня все это только закаляет. Ну и мне нравится, когда люди смотрят, нравится, что им интересно.
Моя любимая тату — самая первая, которую мне набила подруга после того, как я убежала от мужа. Хочу полностью забить рукава, на ногах хочу побольше тату, по телу. Буду сама себя забивать и с помощью друзей: мы делаем друг другу тату прямо дома. Своей родной сестре я тоже помогаю: ей пятнадцать, и я сделала так, чтобы ей разрешили снять платок, проколола ей язык, набила две татушки. Если у нее возникнут проблемы — я ее заберу. Мама плохо воспринимает инаковость и до сих пор говорит мне: приезжай, выходи замуж, будем общаться. А принять меня такой, какая я есть, не хочет.
«Хадижа родилась, когда мне было 17, и я была счастлива»
Амина, 25 лет, домохозяйка, предпринимательница.
— Родилась я в Хасавюрте, а после смерти папы мы с мамой переехали в Махачкалу. После 8-го класса поступила в Исламский университет. Братьев у меня нет, и мама боялась, что я попаду не в ту компанию. Тогда в моде были субкультуры вроде эмо и готов, и она решила отдать меня учиться исламу как можно раньше, чтобы оградить от всего этого. Тогда же я и покрылась.
В Дагестане это абсолютно нормально. У нас покрытая девушка — ничего необычного, как в России непокрытая. Да и все родственники у меня соблюдали порядки. Мама со мной поговорила, сказала, что надо, мы пошли и приобрели нужную одежду. У меня сначала были сомнения, надевать или нет. Все-таки я считала себя очень модной, крутой девочкой. Надела платок, посмотрела на себя в зеркало и больше с тех пор не снимала. Мне понравилось.
Через пару недель меня увидел мой будущий муж. Мне было 13, ему 19. Я ему понравилась, он пошел к моей маме, к дядям и сказал им об этом. Мама мне сказала, что я засватана. Нас познакомили, мы начали общаться. Общались два года.
Но такого, как в России, у нас не было: мы даже за руки не держались, выходили погулять только в присутствии моей мамы.
Муж приходил на праздники, приносил подарки: сладости, деньги, украшения. Тогда я еще не понимала, что значит быть замужем.
Мы полюбили друг друга, и в 15 лет я уже вышла за него. Пришлось прервать учебу в Исламском университете. На свадьбу съехалось человек двести. Обычно у нас девочек готовят к семейной жизни. Мои двоюродные сестры уже с 12–13 лет умели готовить, а я росла одна в семье, и мне не приходилось этим заниматься. Но пришлось научиться, что получилось довольно быстро. Я брала на Восточном рынке журналы с рецептами, искала их в «Одноклассниках» и так далее. Дочка Хадижа родилась, когда мне было 17, и я была счастлива, ведь за год до этого у меня случился выкидыш, и потом мне все время снился ребенок, которого я не могу догнать. А в 19 лет появился сын Гусейн.
Свободного времени было совсем мало, но хотелось как-то реализовать себя, и я начала делать искусственные «тортики» из неизрасходованных подгузников. Начала этим заниматься втайне от мужа, пока он был на работе. Поделки увидели знакомые, и через сарафанное радио ко мне стали приходить заказы — так у меня получилось открыть свой онлайн-магазин подарков, который работает уже семь лет. Муж поддерживает меня и даже подталкивает вперед: дети видят, как оба родителя работают, откуда берутся деньги.
В пределах ислама муж мне все разрешает.
Доверяет, зная, что у меня везде женский коллектив. Понятно, что он никогда мне не позволит работать в компании мужчин. А еще я должна ему всегда сообщать о том, куда иду и с кем. Может запретить. В плане одежды тоже бывают запреты. Если что-то просвечивает, может сказать: «Это некрасиво, иди поменяй».
Когда моей дочке будет тринадцать и на горизонте появится жених, я попытаюсь ей объяснить, что спешить не нужно. Вспоминаю себя: в 15 лет я была наивным ребенком, хотела играть, шутить, а взрослые воспринимали меня как женщину. Будущий муж покупал мне игрушки, светящиеся безделушки, когда мы гуляли по парку. У меня есть опыт раннего замужества, и я могу сказать, что оптимальный возраст для начала семейной жизни — лет девятнадцать. Но зарекаться сложно: а вдруг она вообще не захочет замуж? Я-то любила своего будущего мужа и хотела стать его женой. Единственное, о чем я жалею, — что недоучилась.
— Я из Махачкалы, тут родилась и выросла. Закончила лицей по физико-математическому профилю, поступила в Московский инженерно-физический институт. Буду изучать способы лечения болезней с помощью нанотехнологий. Все-таки хочется жить в Москве, потому что там больше возможностей. Я читала, что биомедицина хорошо развита в Германии. Может быть, получится попасть туда на стажировку.
В Дагестане я не смогу устроиться на работу по своей специальности, да и особого желания оставаться тут нет. Дело в том, что я довольно вспыльчивая, открытая, общительная, хочу совершать какие-то безбашенные поступки: путешествовать, брать от жизни все.
Здесь у меня с моими интересами остаться не получится. Например, тут я думаю, покрасить волосы или нет, могут ведь подойти и спросить про это.
К нам с подругой однажды пристали, потому что у нее был яркий макияж. Подошли парни какие-то и не отставали от нас довольно долго. Мы старались с ними мягко говорить, но было страшновато. В Дагестане женщин сдерживают, навязывают им с детства определенные модели поведения, говорят: не делай того, не делай этого. У мальчиков намного больше свободы. Я еду в Москву, а мне родственники говорят: не разговаривай с парнями, будь осторожна, у тебя есть только учеба.
А еще они постоянно говорят про замужество. Заканчиваешь школу, наступает определенный возраст — и начинаются все эти беседы. Кстати, до 5-го класса я так и планировала. Думала, отучусь, выберу специальность, где более-менее зарплата, и буду дома сидеть, муж мне все принесет. Но тетя и мама рассказали, что все может быть и по-другому, и меня эти темы про замужество сейчас вообще не интересуют. Когда собираемся за столом с родней и я говорю, что хочу замуж только по любви, они саркастически отвечают: «Ну да, позволит тебе отец».
Так же я отношусь и к религиозным вещам. В вечном конфликте науки и религии я на стороне науки. К слову, ислам немного исковеркали, ведь, по сути, там сказано, что женщина вообще ничего не должна делать: ни убирать, ни стирать. То есть по исламу женщина — это не домохозяйка, как кажется многим нашим мужчинам. Если честно, я ничего из религиозных обрядов не соблюдаю и не собираюсь соблюдать. Хиджаб не ношу. Молитв не знаю. Считаю себя агностиком. В школе одноклассники более-менее нормально относятся ко мне и к моим принципам. Хотя иногда в шутку дразнят меня «особь женского пола», зная, что я на это остро реагирую. Мне кажется, в плане прав и свобод женщин в республике есть некоторое движение вперед. Небольшое.
«Я не собираюсь снимать хиджаб — надела и ношу исключительно для себя»
Аза, 29 лет.
Аза. Фото: Сергей Строителев, для проекта «Разные»
— Я выросла в типичной дагестанской семье, в селе недалеко от Хасавюрта. Отец с нами практически не жил, ушел от мамы к другой женщине. Меня это сильно травмировало, потому что я помню все бессонные ночи, которые мама провела в слезах. Слышала ее плач по ночам на кухне, но помочь никак не могла. Для нее эта ситуация была большим шоком, ведь мама выросла в большой и счастливой семье. Она просто была не готова к изменам. С тех пор я сама ни разу не плакала. Бóльшая часть воспитания младшей сестры легла на меня. Я была на 12 лет старше нее, она называла меня мамой. Мне довольно быстро пришлось повзрослеть. Я была тревожной девочкой, стала задаваться вопросом о том, зачем я вообще живу. Мне, еще ребенку, никто не помогал преодолеть эту безысходность.
Помню, был месяц Рамадан, и я сильно вдохновилась религией. Вытаскивала из дома колонки, включала лекции, и мы с мамой занимались делами на улице, готовились к празднику. До этого я молилась для галочки, а с того времени начала делать все осознанно — и почувствовала от этого удовлетворение, легкость какую-то на душе, которой очень давно не испытывала.
Закрыться я решила спустя два года, по собственному желанию. Мне было 22. У нас в семье даже разговоров об этом не было: все-таки у нас этнический ислам (я по национальности чеченка), и завязать платочек было вполне достаточно. Но у меня был осознанный выбор: ведь я не сразу побежала, когда ко мне пришло это чувство, а хорошо все обдумала. Мама была недовольна моим решением закрыться. Но сказала, что это мое дело.
Когда я надела хиджаб, поняла, как это легко, и удивилась, что так долго к этому шла. Для меня это защита от посторонних глаз. По крайней мере, тут смотрят меньше, если ты покрытая. В Москве все наоборот. Помню, как парень выскочил из вагона метро, когда мы с подругой вошли, — это было очень смешно.
Одна пожилая дама сказала: «Батюшки, шахидки!»
Еще пару раз досматривали чемоданы, причем только у покрытых девушек, хотя с нами в компании были и непокрытые. Но я с пониманием к этому отношусь, и никаких сомнений у меня нет.
То есть я не собираюсь снимать хиджаб — я его надела и ношу исключительно для себя. Разве что скучаю по распущенным волосам, когда ветер дует на берегу моря. Конечно, мировоззрение может измениться в какой-то момент, но в основном снимают хиджаб девочки, которых принудили к его ношению.
С религией связано несколько мистических опытов в моей жизни. Однажды на работе я обнаружила недостачу, очень переживала. По пути домой дала милостыню нищенке, а на следующий день все цифры сошлись. Верю, что помог Всевышний.
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
Стать второй или третьей женой "по-любви" дело обычное... С малых лет намаз 5 раз (один около 4 часов ночи), пост в Рамадан = не пить целый день в жару, делать, носить, думать, как скажет муж. И рожать детей... Которым потом будут вдабливать, что главное послушание и Коран. Всё остальное = иншалла...
Чтобы Кавказ и его мусульманские народы так быстро погрузились снова в жесткий ислам-это ж как надо было над этим потрудиться этим президентам. Я думаю, там похлеще шариат будет, примерно как в Афгане талибан.
