Человек сидел в плетёном садовом кресле. Тёмное пальто. Мягкая шляпа. Руки на широких подлокотниках. Шотландский плед на коленях. У ног – бархатная скамеечка. Иногда он ставил на неё ноги. Иногда нетерпеливо отталкивал от себя. Словно готовился встать, пойти, но опять надолго застывал то ли от бессилия, то ли от неожиданно пришедшей в голову мысли.
ПЕРЕЕЗД И ЧТО ЕМУ ПРЕДШЕСТВОВАЛО
Константин Сергеевич Станиславский. Великий Станиславский. Кто из театралов – от Европы до Америки – не знал этого имени? Кто из мечтавших о сцене не думал о великой и загадочной школе, которая, говорили, превращала в Актёра с большой буквы каждого, кто постигал хотя бы её азы.
На календаре давно был ноябрь, а в маленьком московском дворике у Никитских ворот всё eщё держались на липах последние золотые листья и жёстко шелестела выгоревшая переломанная трава. Как же он не хотел сюда переезжать из любимого Каретного ряда – шумного, суматошного, с всегдашним праздником в саду «Эрмитаж». Переливами колокольных звонов Петровского монастыря, родового кладбища семьи Петра Великого. Судьбы и страсти царской семьи... Его же не оставляла мысль о единственной дочери, хотя никаких признаков отцовской привязанности он не проявлял.
Кира. Кира Константиновна АЛЕКСЕЕВА – такой была их родовая фамилия. Фабриканты. Предприниматели. Заводчики. Он не расстался с их кровью. До последней возможности сохранял свою собственную фабричку, производившую золотые нити. Для знамён, для всяческого парадного обихода.
И никаких особых убытков не терпел. А ведь по-настоящему Алексеевы давно стали интеллигентами. Конечно, с высшим образованием. Конечно, тянувшимися к культуре, особенно к театру, баловавшиеся даже изредка участием в любительских постановках. Театральные развлечения были так же обязательны, как уроки музыки и иностранные языки.
Всё то же получила и Кира. Никто не удивлялся её увлечением живописью, а вместе с ней и входившим в моду художником. Разница конфессий, соответственно, разница национальностей не смутили родителей. Хуже было другое. Роберт Рафаилович Фальк уже побывал в браке с русской художницей, ради церковного православного венчания с которой даже крестился и принял имя Романа.
Но никакой православный венец не удержал живописца. Брак продлился меньше двух лет. Его сменило столь же бурное увлечение Кирой Константиновной. Развод?
Роман Фальк рeшил этот вопрос иначе: он вернулся к иудаизму, для которого православное бракосочетание значения не имело. Poман вернул своё имя. Память о недолгом пребывании отца в лоне православной церкви сохранит только единственный сын художника Валерий Романович Фальк.
Но и на этом трудная эпопея дочери Станиславского не кончилась. В 1929 году Роберт Фальк предварил будущий «Великий исход» 1970 года: он выехал в Париж, имея в виду выставляться и продавать свои полотна. Те, кто пошли его путём, думали так же: счастье полного признания и сытой жизни якобы ждали их во всём мире. А ведь к моменту «Великого исхода» Роберт Фальк уже вернулся в Советский Союз, хотя это было много труднее, чем выехать. Но в судьбу талантливого Блудного сына деятельно вмешался слишком известный советский лётчик, связанный с советским представительством в Париже, Юмашев.
Юмашев не только добился разрешения на возврат Фалька в Советский Союз, но заранее отхлопотал для него в Москве роскошную мастерскую в Доме Перцова, около Храма Христа Спасителя. Раньше её занимал такой корифей социалистического реализма, как Соколов-Скаля.
Вот только вышло так, что возвращение Фалька пришлось на 1938 год, то есть самый разгар «ежовщины». Сталкиваться с тестем ему уже не пришлось: их земные дороги разошлись. Развели. Внешне всё выглядело вполне уважительно и достойно. Вернувшийся из заграничного турне с триумфальным успехом, театр тестя получал официальное представительство в виде особняка для своего легендарного основателя. Окружающим незачем было знать истинную подоплёку царского подарка: в Лиховом переулке, прямо напротив квартиры Константина Сергеевича, находилась огромная епархиальная церковь, уже закрытая и уже предназначенная под киностудию детских фильмов, где и предстояло на первых порах снять трилогию Максима Горького о его детстве. Ещё точнее – это были границы владений кинорежиссёра Марка Донского. С другой стороны – дом, в котором находилась любимая квартира Станиславского, должен был занять правительственный гараж. Да и вообще бок о бок находились бывшие жандармские казармы, превратившиеся в нашу знаменитую Петровку, 38. Ни с какой точки зрения здесь не было места для интеллигентских посиделок, в обстановке которых рождалась система великого режиссёра. Тасовать карты стало принципом нового идеологического руководства.
Константина Сергеевича пытались искушать и переменой названия переулка: многие ли в те времена из наших деятелей культуры могли похвастать, что ещё при жизни дадут своё имя столичной улице или переулку. От этого довода Станиславский и вовсе отмахнулся. Его имя? Какому-то переулку?
Кorда уже давно существует в Москве квартал, связанный именем с его семейством. Да, да, Большая и Малая Алексеевские улицы близ Таганки. Алексеевы – для Москвы громкое и уважаемое имя. А Станиславский – всего-навсего псевдоним. Атрибут жизни в искусстве. Правда, имевший для Константина Сергеевича особый смысл.
А для правительства смысл имело только одно: Станиславский, как и Горький, как и Ал. Толстой, должен был играть роль советского классика, поддерживающего самую лучшую власть на свете. Хотя бы – не мешать ей. Был капиталистом, стал передовым театральным деятелем. Как это случилось? Для них значения не имело.
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
