Евгений Минченко: «Впереди транзит власти, и сейчас идет война за кадровое наполнение этого транзита»
Автор – Юлия Вербицкая
Евгений Минченко, 48 лет. Президент коммуникационного холдинга Minchenko consulting. Принимал участие более чем в 100 избирательных кампаниях в России и за рубежом. Председатель Комитета по политическим технологиям Российской ассоциации по связям с общественностью (РАСО). Автор модели «Политбюро 2.0», описывающей систему принятия решений в правящей элите России. Автор книги «Как стать и остаться губернатором» (2001). Соавтор монографий «Универсальные избирательные технологии и страновая специфика: опыт российских политических консультантов» (2005), «Как выигрывают выборы в США, Великобритании и Евросоюзе: анализ политических технологий» (2015). С Евгением Минченко связывают популярные Telegram-каналы Politburo 2.0 и Gossovet 2.0
«Команда транзита»
– Евгений Николаевич, в свежем «майском указе» Президент РФ Владимир Путин поставил задачу обеспечить темпы экономического роста в России выше мировых, с тем чтобы к 2024 году страна вошла в топ‑5 крупнейших экономик мира. Насколько сегодня весомы критерии созданного в регионе инвестиционного климата и темпов экономического развития при оценке Президентом качества работы региональных управленческих команд?
– Есть регионы-лидеры, которые объективно являются таковыми с точки зрения своего потенциала. Например, Москва, Краснодар – точнее, по сути дела, Краснодарская агломерация, большая агломерация Санкт-Петербурга и Ленинградской области и так далее. Там есть понятные инвестиционные правила игры, крупные инвестиционные проекты. В то же время, есть регионы типа Еврейской автономной области, где сама объективная реальность дает гораздо меньше возможностей для того, чтобы привлекать инвесторов. Поэтому я думаю, что, конечно же, такая задача (Президентом – «ДК») ставится. Но возможности регионов-лидеров и отстающих регионов, депрессивных регионов принципиально иные.
– Чем на самом деле является текущий так называемый «губернаторопад»? Как Вы можете прокомментировать принцип последних отставок и новых назначений в регионах?
– Думаю, ключевой момент этого процесса, помимо установки на повышение управленческой эффективности, – это тестирование круга управленцев, которые, вполне возможно, потом уже на федеральном уровне войдут в «команду транзита» 2012–2024 годов. 2021 год – это выборы в Госдуму и возможная перезагрузка правительства, а 2024 год – приход нового Президента и той команды – очевидно, более молодой, – которая придет вместе с ним.
– Транзит власти в России неизбежен в ближайшем будущем – Вы часто об этом говорите в своих комментариях.
– Наши прогнозы о влиянии Brexit-эффекта на мировые и внутриполитические процессы долго всерьез не воспринимались: ничего у нас не поменяется, впереди долгие годы стабильности и процветания. Но реальность показала, что мы зашли в ситуацию стремительного изменения политического ландшафта.
Меняющийся мир
– Почему?
– Невозможно понять процессы, происходящие в России, без понимания того, что происходит в мире. А в мире сейчас происходит следующее. Есть очень хороший анекдот про двух людей, которые встретили в тундре медведя. И один быстренько снял обувь и стал надевать кроссовки. Второй ему стал говорить, что это бесполезно: надевай не надевай – ты от медведя-то не убежишь. А первый отвечает: «Мне не надо бежать быстрее медведя, мне надо бежать быстрее тебя». И то, что сейчас делают мировые элиты, – они не столько стараются сами бежать быстрее, сколько делают так, чтобы их оппоненты бежали медленнее.
Дуга нестабильности, которая сегодня формируется по всему миру, – это в значительной степени рукотворная история, что бы там наши замечательные западные партнеры ни рассказывали, как они ратуют за стабильное развитие.
Но, по большому счету, мы видим, что технология принудительной дестабилизации тех или иных потенциально конкурентных регионов работает.
Вторая технология – это новое великое переселение народов: с одной стороны, как инструмент дестабилизации, с другой – как изменения системы власти. Потому что люди с другими культурными кодами позволяют по-другому ими управлять. Это проект глобалистский, то есть конкуренция глобальных и национальных элит: национальные элиты пытаются закрыться с помощью тех или иных барьеров и сделать так, чтобы негативные процессы, происходящие за пределами их стран, до них не доходили. Классический пример – Венгрия Виктора Орбана: там власть очень активно работает против миграции, не давая возможности размыть свою культурную идентичность, и не берет на себя дополнительную финансовую нагрузку. Подобного рода сопротивления проламываются с помощью культурной политики – всех тем, связанных с правами меньшинств, мультикультурализмом и с объяснениями, что на самом деле высокая культура Запада ничуть не ценнее, чем чудесные традиции аравийских погонщиков верблюдов и африканских племен.
Это изменение характеристик электората: если вам не нравится, как голосуют избиратели, значит, вам нужно привести новых. Что, к примеру, делают в США демократы – они максимально поощряют миграцию из стран Латинской Америки. Что делает Европа? Завозит людей с Ближнего Востока. У нас в России то же самое: русскому человеку с Украины получить паспорт РФ или прописаться может оказаться гораздо сложнее, чем для выходца из Средней Азии.
В‑третьих, это большие политические проекты: бюрократический Четвертый рейх ЕС, которым управляет не избранная наднациональная бюрократия, технология цветных революций, которая безотказно работает не только на постсоветском пространстве, а также создание новых псевдопопулистских проектов, таких как проект Макрона во Франции. Есть и встречное консервативное сопротивление – например, проект экс-советника Трампа Стивена Бэннона.
И продвигается все это методами культурной политики – скажем, о чем сериал «Игры престолов»? О том, что разношерстная коалиция женщин-лесбиянок, цветных и мужчин-кастратов побеждает мертвых белых мужчин. «Игра престолов» – это «Илиада» и «Одиссея» наших дней. Подобное культурное моделирование приводит к мысли, что хороший белый – это мертвый белый: белый гетеросексуальный мужчина – оплот старого мира, и его надо демифологизировать, потому что есть другие, более правильные люди.
Есть технологии жесткого давления – как в истории с кандидатом на должность судьи Верховного суда США Бреттом Кавано. Его обвинили в попытке изнасиловать студентку в юности и затравили до такой степени, что он, взрослый мужик, в итоге заплакал. Травили его семью и окружение. Это сегодня тема номер один в американской внутренней повестке. В России подобное было в отношении депутата Госдумы Леонида Слуцкого, но у нас еще не та общественная почва. Впрочем, этот тренд до России тоже дойдет.
– Назовите основные мировые электоральные тренды.
– Разочарование в глобализации – потому что она приносит не процветание, а новые проблемы. Как я уже сказал, возвращение национализма. И антиистеблишментное настроение. При этом люди начинают радикализироваться: не получая возможности все это выплеснуть электоральными способами, они переходят к радикальным формам протеста. При этом традиционные идеологии размываются, а когда их нет, то как может человек понять, что кто-то за него? И в этом случае возникает запрос на подлинность – политик должен быть настоящим, чтобы я ему верил.
Битва за регионы
– Что сегодня создает сложности для власти в России и дает возможность для прорыва антисистемных сил?
– Один из самых больших рисков для власти у нас в России – это так называемый крымский консенсус всех четырех политических партий. Потому что в ситуации, когда эти партии начинают восприниматься избирателям как единая партия власти, значительно вырастает возможность того, что внезапно выскочит какая-то новая политическая сила. Следующие риски – совмещение протестных настроений разных социальных групп, риск совмещения либерально-демократического и лево-социального протеста. И риск присвоения протестных настроений одной наиболее радикальной персоной, хотя нашей власти повезло, что Навальный – слабый политик.
– В контексте всего сказанного насколько важны процессы в регионах и региональная политика в целом?
– Сегодня развитие идет только в регионы – потому что из-за санкций вовне оно идти не может. Поэтому есть один важный момент, определяющий повестку, – это битва за кадровые резервы и регионы. Впереди у нас транзит власти, и сейчас идет война за кадровое наполнение этого транзита. Помнится, тот же Игорь Сечин говорил, что ему даже неважно знать ФИО губернатора. А сейчас он начинает двигать людей в регионы, потому что хочет иметь набор своих людей на следующем этапе. Разворачивается борьба между старой и новой путинской элитой – силовиками и технократами.
Назову точки, порождающие конфликты в регионе: взаимоотношения губернатора и местного самоуправления – обычно губернатор заходит и первым делом меняет мэра столичного города. Как, например, сделал в Приморском крае Тарасенко. Второе – это отношения с силовыми структурами, ЖКХ, организация торговли, экология, обманутые дольщики, мусор (вывоз и переработка), платные парковки и платные дороги, образование и культурная политика (в национальных регионах) – все это может заискрить и стать триггерами массового протеста.
– Насколько успешны «молодые технократы» – то есть, по сути, эксперимент Администрации Президента РФ по выращиванию управленцев из кадрового резерва РАНХиГС?
– Думаю, оценки пока давать слишком рано – они отработали кто год, кто несколько месяцев. Подводить итоги можно будет к концу первого срока. Что касается качества публичной политики, с которой они зашли в регионы, я бы выделил Сергея Носова, губернатора Магаданской области. Но ключевой элемент эффективности Носова как политического менеджера – это все-таки его огромный политический опыт, потому что он участвовал в конкурентных выборах в региональное законодательное собрание Свердловской области еще в начале 2000-х годов, он дважды избирался на конкурентных выборах мэром Нижнего Тагила. Два других успешно прошедших выборы губернатора – Бурков и Клычков – до этого избирались в Госдуму по одномандатным округам от оппозиционных партий.
– Региональные кадровые конкурсы, продолжающие традицию «Лидеров России», – насколько они эффективны?
– Я выступал перед участниками конкурса и обучающей программы «Лидеры Тамбовщины» – могу сказать, что, судя по уровню вопросов, которые там задавались, и судя по огню, который горел у людей в глазах, этот эксперимент, несомненно, можно признать успешным. За этот проект тамбовскому губернатору Никитину можно поставить пятерку. Что касается других регионов, мне сложно оценивать эффективность, и я не готов сравнивать, потому что сталкивался только конкретно с этим проектом.
Уроки Приморья и Орловской области
– Спрошу отдельно про кейс в Приморье – в чем была ошибка уже экс-губернатора Тарасенко?
– Там сложилось несколько факторов: демобилизация среднего и низшего управленческого звена – в Москве приняли решение о проведении пенсионной реформы, а членам «ЕР» на региональном и муниципальном уровнях сказали: идите объясняйте народу, как это круто. А те и сами не были уверены в том, что это круто. Плюс – традиционно высокая протестность Приморского края и наличие амбициозных и независимых от государства элит: контрабанда, краб, рыболовный бизнес и так далее. При этом Тарасенко назначили на должность губернатора за 11 месяцев – эффект медового месяца был исчерпан. На это наложились стихийные бедствия, и люди уже успели понять, что выплаченные им компенсации мизерны. Надо понимать тип этого человека – чиновник в силовых структурах: у него отношение к элитам, как к своим подчиненным. Он при президенте называл Приморье «своим» регионом. При этом показал себя как абсолютно необязательный человек, дающий большое количество обещаний и их не выполняющий. Для человека с такой брутальной фактурой это убийственно: такой с виду медведь, по идее, должен быть надежным, а Тарасенко пообещал и забыл. Плюс постоянная смена KPI – и в итоге человек переиграл сам себя. Он думал, что ему результат гарантирован. Зачем-то собрал пресс-конференцию и рассказал, как он поддерживает пенсионную реформу, хотя главам выборных регионов разрешено было эту тему не комментировать. И местные элиты начали играть – они даже не думали, что Тарасенко проиграет, но решили, что чем более слабый результат у него будет, тем легче с ним потом иметь дело. Хотели губернатора – хромую утку, но немного перестарались. Второй тур был вопросом техники. Поскольку голосование было протестным, то Тарасенко его проиграл. Но и Кожемяко в регионе пока что не взлетает – ему придется сложно.
– А что произошло во Владимирской области?
– Вспомним, что пять лет назад Светлана Орлова избралась триумфально. Ее технология была проста – она ездила по территориям и на публичных встречах с людьми устраивала разнос начальству. У какого-то чиновника даже сердечный приступ случился на одной из таких встреч. Люди подумали, что новая метла по-новому метет, и выбрали ее в губернаторы. А дальше оказалось, что ничего не происходит. При этом у самой Орловой в регионе стали возникать личностные конфликты. Плюс ее неряшливое обращение с финансами – за это время было несколько посадок членов ее команды. Добавлю полное отсутствие политической повестки и игнорирование Телеграма как важного источника информации для элит. В завершение всего она отказалась от коммуникаций с избирателями, исчерпав эту технологию пять лет назад. А на выборах использовала концепцию низкой явки и сушки протестного голосования, но параллельно шли выборы в ЗС! И такая стратегия сработать просто не могла. Одновременно с кампанией разворачивался процесс над бывшим вице-губернатором.
Кто такой Сипягин? Один из тех, кого она выбирала в оппоненты по принципу «чем незаметнее, тем лучше». Сипягин был не сильно заметный, но довольно фактурный. У него были удачные фото. И вот Орлова в первом туре еле-еле обгоняет своего спойлера, который с перепугу обнаружил, что за него проголосовал 31% избирателей. Да у него даже такой личной узнаваемости не было – люди просто голосовали за кандидата от ЛДПР. Что делает Орлова? Предлагает Сипягину с барского плеча должность зама главы Заксобрания и записывает видеообращение – с признанием своих ошибок. Сипягин вообще не демонстрировал публичность: однопартийцы буквально заставили его прийти с ребенком на избирательный участок и проголосовать в воскресенье – фактически, это все, что он делал во втором туре. Он так перепугался, что может стать губернатором, что устранился от ведения кампании вообще.
Качество менеджмента в Крыму сильно выросло
– Главу Республики Крым Сергея Аксёнова называют самым устойчивым в списках губернаторов с истекающими полномочиями в 2019 году. Согласны с этим?
– Я бы не переоценивал устойчивость господина Аксёнова. Думаю, что сценарий с его переходом на работу в Москву, например, в Совет Федерации, вполне реален.
– Телеграм-канал Politburo 2.0 охарактеризовал имиджевое позиционирование Аксёнова как «Кадыров-light». Насколько удачный это выбор позиционирования, на Ваш взгляд?
– Это было в какой-то степени логично, учитывая ситуацию, в которой Аксёнов приходил к власти: она требовала демонстрации волевых, лидерских качеств, мобилизации, в том числе, и силового ресурса. Насколько все это востребовано сейчас – большой вопрос. Но власти Крыма и власти Севастополя в любом случае имеют очень ограниченные возможности для воздействия на ситуацию, поскольку в Крыму очень серьезные интересы и очень серьезные программы у Минобороны, у федеральных бизнес-групп, элитных групп. В этом смысле, конечно же, уровень автономности руководства и Крыма, и Севастополя невелик.
– Удалось ли создать в Крыму и Севастополе эффективные управленческие команды?
– Качество политического менеджмента – да и менеджмента вообще – по сравнению с украинским периодом, конечно же, сильно выросло.
Но на среднем и на низшем бюрократическом уровне люди остались те же самые (что работали при Украине – «ДК»), и это создает определенные проблемы. Сохранились традиции легкого, а иногда и нелегкого разгильдяйства, традиционно высокий уровень коррупции украинского чиновничества.
Он более высокий, чем в России, могу это сказать совершенно ответственно, потому что мы много работали и с украинскими, и с российскими властями и можем сравнивать.
– В 2015 году Вы сказали, что «следующие выборы глав регионов в Крыму и Севастополе, видимо, будут прямыми. Модель утверждения региональными парламентами – только на переходный период». Севастополь провел прямые губернаторские выборы в 2017 году, какими, по Вашему прогнозу, будут крымские выборы 2019 года?
– В Крыму есть устойчивая традиция именно парламентской демократии. Здесь достаточно большое количество групп влияния, кланов, как правило, имеющих территориальную привязку. В этом плане, возможно, как раз для Крыма модель избрания главы региона региональным парламентом имеет смысл. Хотя прямые выборы все-таки обеспечивают более высокий уровень легитимности главе региона, и, соответственно, это дает ему больше возможностей для продвижения своих инициатив.
