О легендарном племени чудь, населявшем некогда север европейской части России и Приуралья, известно в основном из преданий народности коми. Предания о чуди — органичная составляющая фольклора не только живущих на севере русских, но и их соседей от Скандинавии до Урала.

Современная историография отождествляет чудь с финно-угорским населением северо-востока Русской равнины. Считается, что под именем «чудь» выступали предки современных эстонцев, вепсов, карелов, коми и коми-пермяков. Возникнувшее в новгородских землях и зафиксированное уже в начальных строках летописей, это этническое определение для народов с языком и обычаями отличными от славянских (или «чудными»), по мере продвижения русских на восток распространилось до Урала, а затем проникло и в Сибирь.

Чудь и чуды

В преданиях чудь представлена как персонаж мифического времени или древний («прежний», «иной», «старый») народ. Городища чуди находились на холмах, зафиксированных в современной топонимике как «чудские» (имеются сведения и о чудских озерах). Жилищами чуди служили пещеры, чаще землянки или ямы, крыша которых держалась на четырех столбах.
В некоторых описаниях чуди мы встречаем сделанный акцент на необычно большом росте представителей этого племени. Действительно, в славянской мифологии чудо (чоудь, шудь, чудовище = диво, дивище) означало великана, гиганта. Как у сербов див — великан, так в русских преданиях, великаны суть дивьи народы, заключенные в горах «на самой полунощи», нередко это великаны-людоеды, имевшие белые глаза (чудь белоглазая).
Кроме чуди-великанов и чуди-язычников, коми-пермяки выделяют еще чудов, — легендарный народ маленького роста: «чудские-то были один народ, а чуды — другой чуды-то ведь мелкие люди» (Ю.Г. Рочев, Национальная специфика коми преданий о чуди, 1985). Л.С. Грибова в своей работе «Чудь по коми-пермяцким преданиям и верованиям» определяет исконные функции чудов в системе дохристианской религиозности как «совершающих обмен» (вежом) детей, или «переводящих» детей из этого мира в иной мир. Сравнивая чудов (нечистых существ религиозных представлений) с чудью, она приходит к выводу о тождестве их характеристик. Моментом отчуждения чудов от чуди легендарной являлся момент христианизации — не принявшая новую веру чудь в народной памяти обретает демонологические черты, превращается в чудов.
Именно комплекс преданий, сюжетно объединенных мотивом исчезновения чуди после христианизации населения, является основным источником сведений о чуди. Принявшие православную веру становятся коми, тогда как некрещеные остаются чудью, которая или погребает себя в ямах, или уходит с этой территории, как правило, под землю. Места предполагаемого самопогребения чуди называют чудскими ямами. В этих местах может «являться» чудь, здесь «чудится», поэтому чудские ямы считаются нечистыми.
Тем не менее, еще в 20-30 гг. ХХ века на чудских могилах совершались обряды поминовения чуди («важэсо касьтылом» — «поминки по древним»).
По другой версии, исчезновение чуди связывается с приходом новых людей (собственно исторических племен) вообще: «чудь в землю ушла, под землей пропала, живьем закопалась. Сделала она это, по одним данным, оттого, что испугалась Ермака, по другим, оттого, что увидала белую березу, внезапно появившуюся и означавшую владычество Белого царя» (Н.А. Криничная, Предания Русского Севера, 1991).
Как бы то ни было, но мифическое время (Золотой век) «карликовой» (вариант — «гигантской») чуди сменился временем «высоких» («нормальных») людей. В этой связи стоит особо подчеркнуть, что чуды (демонизированная чудь) относятся к мифологическим существам уже исторического времени, принципиально отличающимся от чуди Золотого века.

Сиртя

С преданиями о чуди самым непосредственным образом связаны северные предания о народе сиртя (сихиртя, сииртя, сирчи), обитавшем в тундре до прихода ненцев. По преданиям, сиртя были маленького роста, говорили, слегка заикаясь, носили красивую одежду с металлическими подвесками. У них были белые глаза (вспомним чудь белоглазую). Домами сиртя служили высокие песчаные сопки. На поверхность тундры они выходили по ночам или в туман; обитали под землей, где ездили на собаках и пасли мамонтов «я хора» (земляных оленей). Так же, как чудь, сиртя считались умелыми кузнецами и хорошими воинами. Встречи с сиртя одним приносили несчастье, другим — удачу. По преданиям, с приходом в тундру ненцев-оленеводов сиртя скрылись под землей. Известны случаи женитьбы ненцев на женщинах сиртя.

Ямальские ненцы отчетливо различают сиртя — древних аборигенов, и хаби — хантов — других столь же древних жителей Севера. Чаще всего ненец, имеющий даже в дальнем родстве иноязычные элементы, уверенно говорит, что его предки были хаби, а не сиртя. Но случается, что дальний родич ненцев был сиртя, с хаби ничего общего не имеющий. Таким образом, очевидно, что представление ненцев о сиртя носит характер этнического, а не какого-либо иного различия.

По другим рассказам, сихиртя могли украсть детей (если те допоздна играли вне чума), наслать порчу на человекаили просто напугать его. Встречаются упоминания о военных столкновениях ненцев с сихиртя, при этом последние отличались не столько ратной доблестью, сколько умением неожиданно скрыться и внезапно появиться вновь. Ненцы относили эти умения к шаманским дарованиям сихиртя.

Значение слова «сихиртя» («сирти», «си-ирти») объясняют как производное от глагола «сихирць» — приобрести землистый цвет кожи, чуждаться, избегать, от названия жука «си» — в него превращается душа умершего, и, наконец, от «си» — отверстие, дыра.

Жилища и материальные остатки чуди и сиртя

Впервые подлинные ненецкие предания о сиртя — кочевых охотниках тундры и морского побережья, промышлявших дикими оленями, рыбой и морским зверем, говоривших на языке, отличном от ненецкого, и скрывшихся навсегда под землей, были записаны А. Шренком, совершившим в 1837 году большую поездку по Большеземельской тундре. Во время этой поездки в низовьях реки Коротаихи, впадающей в Баренцево море к востоку от Варандея и к западу от Югорского полуострова и хребта Пай-Хой, им были обнаружены «чудские пещеры» с остатками материальной культуры, к сожалению, безвозвратно погибшими для наук).
В записях миссионера Вениамина (1855) мы находим: «Река Коротаиха замечательна обилием рыбных промыслов и чудскими земляными пещерами, в которых, по самоедским преданиям, когда-то в древности жила Чудь. Пещеры эти в десяти верстах от устья, на правом берегу, на косогоре, который издревле по-самоедски назывался Сирте-ся — «Чудская гора».
Академик И. Лепехин, зная распространенные на Европейском Севере легенды о «чудском народе», стремился найти его реальные следы в виде археологических памятников. Благодаря сообщениям информаторов И. Лепехин в 1805 году смог сделать следующую примечательную запись: «Вся самоедская земля в Мезенском округе наполнена запустевшими жилищами некогда древнего народа. Находят оные на многих местах: при озерах, на тундре, в лесах, при речках, сделанные в горах и холмах наподобие пещер с отверстиями, подобными дверям. В сих пещерах обретают печи и находят железные, медные и глиняные домашних вещей обломки«.
В советское время проблема сиртя разрабатывалась В.Н. Чернецовым, который, побывав на Ямале, не только собрал разнообразные сказания о сиртя, но и обнаружил памятники древнейшей культуры, оставленные скорее сиртя, чем позднейшими ненцами. Согласно опубликованным им преданиям ненцы, пришедшие на Ямал, встретили там население, обитавшее на побережье в земляных домах и промышлявшее морского зверя. Это и были не знавшие оленеводства сиртя, с которыми ненцам приходилось воевать, а иногда и вступать в браки. Ненцы были убеждены, что последние сиртя еще за 4-6 поколений до наших дней, встречались кое-где на Северном Ямале, а затем окончательно исчезли. В.Н. Чернецов дважды публиковал (1935, 1957) важный археологический материал из землянок на мысе Тиутей-сале при слиянии рек Сер-яха и Тиутей-яха (на западном побережье Ямала под 71°30′ с. ш.), который он датировал VI-IX вв. и приписывал сиртя.

Уникальные находки Ямало-Обской экспедиции

Дальнейшие поиски свидетельств о сиртя были проделаны Ямало-Обской экспедицией кафедры этнографии МГУ под руководством Л.П. Лашука в 1961 году.
На сопке Харде-седе («имеющая жилье сопка»), находящейся на восточном побережье Ямала (бухта Находка), было обнаружено заброшенное священное место. По свидетельству местных жителей, в этой сопке некогда скрывались диковинные «маленькие люди», которые давно «ушли» в другую более удаленную сопку, оставив на прежнем месте только «сядеев» — изображения богов и различные вещи. Старухи и сейчас не разрешают детям бегать по сопке: «Вытопчите, мол, сядеев, а это — грех«. Само название сопки указывает, что на ней когда-то было не только жертвенное место, но и жилье.
В результате проведенных раскопок выяснилось, что помимо находок, относящихся к позднему времени (костяные поделки, деревянные предметы, остатки сосудов и т. д.), некоторые обнаруженные предметы имеют типологическое сходство с находками из существовавшей до X в. землянки на мысе Тиутей-сале, оставленными народом несамодийского происхождения, хотя и причастного к формированию современных ненцев. Основные же находки, сделанные на сопке Харде-седе, были отнесены к эпохе развитого железного века. На сопке были обнаружены следы металлургического производства в виде железных шлаков и сплавившегося в стекловидную массу песка, подстилающего верхний торфяной слой. Структурный анализ показал, что шлак происходит из сыродутного железоделательного горна.
Изучение напластований на капище Харде-седе ясно показывает непрерывность его использования с I тыс. н. э. и до начала 30-х годов XX века, что вряд ли могло иметь место, если бы между ранними насельниками здешних мест (сиртя) и позднейшими (ненцами) не было никакой генетической связи.

Тиутей-салинские и харде-седейские памятники возникали в приполярной тундре тогда, когда здесь не было и намека на оленеводческий уклад населения и какие-либо следы новой культуры, принесенной из южной части Обь-Енисейского междуречья — наиболее вероятной прародины оленных самодийцев. Причислять последних к созидателям тиутей-салинской культуры тундровых охотников на дикого оленя и приморских зверобоев нет особых оснований, хотя, распространившись со временем по Крайнему Северу, самодийцы через посредство аборигенов (сиртя) и явились приемниками этой культуры.

В той же Находке экспедицией Л.П. Лашука были записаны следующие сказания об аборигенах Ямала. Сиртя — люди очень низкого роста, но коренастые и крепкие, жившие тысячу лет назад. Во всем они отличались от ненцев: домашних оленей не держали, охотились на оленей-«дикарей», носили иную одежду: например, ягушек (распашная женская одежда из оленьей шкуры), как ненцы, не имели, одевались в шкуры выдры (намек на глухую верхнюю одежду). Однажды появилась большая вода, затопившая все низменные места на Ямале. Жилищами сиртя стали недра возвышенных сопок-седе.
По другой версии, сиртя «ушли в сопки» потому, что с появлением «настоящих людей» — ненцев — прежняя земля перевернулась оборотной стороной. Став подземными жителями, сиртя впредь опасались выходить на дневной свет, от которого у них лопались глаза. День у них стал считаться ночью, а ночь — днем, ибо только по ночам они могли выходить из сопок, да и то когда в окрестности все было тихо и не было людей. Сейчас сиртя осталось мало, и они выходят на поверхность все реже. Только шаман может определить, в какой сопке сиртя есть, а в какой их нет.
Как указывает Л.П. Лашук (1968), реалистическая основа в этих преданиях бесспорно есть и подтверждается научными данными, однако конкретного ответа об этнической принадлежности сиртя сказания не дают.

Племена богини Дану (Tuatha de Danann)

В свете всего вышеизложенного нас не должно удивлять то, что аналогичные представления мы встречаем и в кельтской (ирландской) мифологии. Речь идет о комплексе преданий, связанных с Племенами богини Дану (Tuatha de Danann). Эти прибывшие с таинственных северных (!) островов (где они преисполнились друидической мудрости и магических знаний) племена считались предпоследней волной завоевателей Ирландии, утвердившейся на острове после победы над своими демоническими соперниками — фоморами.
Впоследствии Племена богини уступили в сражении «сыновьям Миля», считавшегося предком гойдельского населения Ирландии (собственно исторических ирландцев). После битвы поэт и провидец Амарген поделил страну на две части: подземную, которая досталась Племенам богини Дану, и наземную, где властвовали человеческие переселенцы. Десять крупнейших холмов-сидов были распределены между Племенами богини, которые, однако, продолжали оказывать на жизнь потомков Миля непосредственное и немаловажное влияние.
Характерно, что Племена богини Дану отличались от людей, прежде всего, владением особым магическим искусством, а не собственно «божественностью». Именно Племена богини Дану принесли в Ирландию четыре знаменитых магических талисмана: камень Фал, испускающий крик под ногами законного короля; победоносное копье Луга; неотразимый меч Нуаду и неистощимый котел Дагда. Любопытно, что именно от супруга Дану (валлийское Дон) — Бели ведут свое родословие крупнейшие валлийские исторические династии.

Сиды, чуды, гномы, феи, эльфы

Предания о Племенах богини Дану ложатся в основании последующих представлений (являющих собой уже известную нам инверсию первоначального образа) о сидах — обитателях нижнего мира, названных так по названию холмов (сидов) в которых они жили.
В этой связи стоит вспомнить о насельниках ненецких сопок-седе (ненецк. «седее» — бугор, сопка, куполообразное возвышение земной поверхности) — чудах и «сядеях» — изображениях богов племени сиртя.
Итогом последующей инверсии образа сидов становится представления о fairy — волшебном народе маленького роста (феи, эльфы), населяющем холмы и нередко похищающем (подменяющем) человеческих детей.
Эти представления также вполне согласуются с ненецкими представлениями о сиртя — диковинных «маленьких людях» (гномах?) похищающих детей, а также преданиями о чудах, совершающих обмен детей.

Чудь, сиртя, Племена богини Дану — реально существовавший народ

Таким образом, мы можем предположить, что в перечисленных выше фольклорных образах запечатлелись черты реального народа, проживавшего (а возможно, и проживающего) на огромном пространстве от Европы до Западно-Сибирской тундры.
С преданиями о чуди и «ушедшем в землю» (в горы и тундровые сопки) народе сиртя совпадает летописный рассказ новгородца Гюряты Роговича о Югорской земле, содержащийся в Лаврентьевском списке «Повести временных лет» (1096 г.) о людях неведомого языка, живущих в недрах гор: «Теперь же хочу поведать, о чем слышал 4 года назад и что рассказал мне Гюрята Рогович, новгородец, говоря так: «Послал я отрока своего в Печору, к людям, которые дань дают Новгороду. И пришел отрок мой к ним, а оттуда пошел в землю Югорскую. Югра же — это люди, а язык их непонятен, и соседят они с самоядью в северных странах. Югра же сказала отроку моему: «Дивное мы нашли чудо, о котором не слыхали раньше, а началось это еще три года назад; есть горы, заходят они к заливу морскому, высота у них как до неба, и в горах тех стоит клик великий и говор, и секут гору, стремясь высечься из нее, и в горе той просечено оконце малое, и оттуда говорят, но не понять языка их, но показывают на железо и машут руками, прося железа; и, если кто даст им нож ли или секиру, они взамен дают меха. Путь же до тех гор непроходим из-за пропастей, снега и леса, потому и не всегда доходим до них; идет он и дальше на север».

Чудские рудознатцы и металлурги

Д. Анучин («К истории ознакомления с Сибирью до Ермака. Древнее русское сказание «О человецах незнаемых в восточной стране», 1890) пишет: «Верование в существование под землею людей было с давних пор в ходу у северных инородцев Новгородское сказание помещает их однако в страну у верховьев Оби и не говорит, чтобы они жили в земле, а только, что они «ходят под землею иною рекою день да нощ с огни, и выходят на озеро, и над тем озером свет пречуден и град велик, а посаду нет у него. И кто подет к граду тому и тогда слышити шум велик в граде том, как и в прочих градах (живущих); и как придут в него, и людей в нем нет, и шуму не слышити никотораго, ни инаго чего животна, но во всякых дворах ясти и питии всего много и товару всякаго, кому что надоб, и прочь отходят, а кто что бесцены возьмет и прочь отидет, и товар у него погыбнет и обрящется пакы в своем месте. И как прочь отходят от града того, и шум пакы слышити, как и в прочих градах живущих» По всей вероятности, в этом известии передан слух о той Чуди, которая пролагала в Алтае под землей свои копи для добывания из них медной руды. Известно, что как в Алтае, так и в Урале, Русские открывали рудники, большей частью, по следам какого-то древнего народа, который был знаком с металлургией, и открыл в этих горах почти все более замечательные в них медные месторождения».
Действительно, предания наделяют чудь качествами отменных рудознатцев и металлургов. Писатель Мамин-Сибиряк в 1889 году заметил: «Чудь существовала задолго до русской истории, и можно только удивляться высокой металлической культуре составлявших ее племен. Достаточно сказать одно то, что все наши уральские горные заводы выстроены на местах бывшей чудской работы — руду искали именно по этим чудским местам».

Фигурки из бронзы, сделанные чудью. Пермский звериный стиль

Именно литейщикам племени чудь приписывается авторство предметов, относящихся к искусству металлической пластики, именуемому пермским звериным стилем (предположительно VII в. до н. э. — XII в. н. э.).

Впервые металлические изображения («идолы») из Приуралья и Сибири были отмечены в книге амстердамского бургомистра Н. Витсена «Norden Oost Tartarye» в 1692 году. В начале XVIII века Ф.Х. Вебер, рассказывая о находках древностей из Приуралья, упоминает о фигурках животных и людей из бронзы и золота, доставленных в кабинет Петра I. Формирование первых коллекций с изображениями «чудских богов» (собственно Пермского звериного стиля) связано с именем управляющего имением графов Строгановых Василия Алексеевича Волегова.

В 1893 году Императорская археологическая комиссия наконец приступает к планомерному научному исследованию археологических памятников Пермского края. Однако одним из первых систематизаторов и классификаторов пермского звериного стиля считается бывший лесничий в имении Строгановых Ф.А. Теплоухов. Коллекция Ф.А. Теплоухова была опубликована в 1906 году А. Спицыным.

В связи с тем, что многие металлургические заводы на Урале строились на местах разработок древних (чудских) копий, неудивительно, что предметы культового литья находили в ходе их освоения. Большое количество предметов, относящихся к пермскому звериному стилю, были найдены при строительстве дорог, вырубке леса, работе на огородах и пашне. Поскольку эти находки связывались местным населением непосредственно с чудью («чудскими богами»), отношение к ним было весьма неоднозначное. С одной стороны, их опасались (это касалось, прежде всего, антропоморфных изображений), с другой стороны, на фоне активного интереса к коллекционированию предметов древности кладоискательство становилось своего рода формой заработка.

Пермский звериный стиль в том смысле, в каком он понимается большинством исследователей, представлен культовыми ажурными или сплошными односторонними литыми бронзово-медными сюжетными пластинами-плакетками. Наборы этих пластин, расположенные в определенном порядке, служили основой для изложения мифов и, видимо, были обязательной принадлежностью каждого родового святилища, что объясняет их распространенность и устойчивость сюжетов. Пермский звериный стиль обладает всеми признаками системности: повторяемость сюжетов, общие технологические приемы, длительность существования, композиционная структурность. Помимо культовых плакеток к пермскому звериному стилю можно отнести и ряд фигурок-бляшек или медальонов, изображающих птиц, головы медведей и антропоморфные личины или фигуры. Эти предметы также выполнены плоским литьем и в ряде случаев имеют ажурно-прорезное исполнение.

По Л.С. Грибовой («Стилистические особенности древнепермской бронзовой пластики», 1984): «Пермский звериный стиль отличается от степного искусства Евразии, перекликаясь с искусством древневосточных государств (Египет, Ассирия, Шумер, Вавилон и др.), а также некоторых варварских цивилизаций Европы (кельтское искусство)».

Основные сюжеты бронзового литья чуди

Наряду с пермским звериным стилем культовые плакетки представлены в печорском зверином стиле и обском (западносибирском) зверином стиле. Наиболее северные памятники с ажурными культовыми пластинами, аналогичными Приуральским и Зауральским, находятся на о. Вайгач и на Югорском полуострове.

Три указанных стиля имеют ряд общих сюжетов. Прежде всего, это плакетки с изображением лося, человеко-лося и ящера. Общим является и мотив летящей птицы, птицы с антропоморфной личиной (от старорусского лица) или фигурой на груди.
Характерно совпадение сюжета всадника (всадницы), который в Печорском стиле едет на ящере-лосе, в Пермском — на лошади, в западносибирском — на лосе или на лошади. Примечательно и общее распространение сюжета ящера — зооморфного существа с коротким плотным туловищем, короткими, обычно трехпалыми ногами, тупой или треугольной головой. Голова может иметь выросты, наподобие рогов или бивней.

via