Вовка Кондратов жил один в маленькой квартирке на окраине районного центра Краснобреева. Вовке стукнуло сорок, но он до сих пор был не женат. Два десятка лет назад он было привел домой невесту, но мама так испугалась перспективы жизни втроем в хрущевке и так яростно отыскивала недостатки в Вовкиной подруге, что он пошел на попятную.

Схоронив мать, Вовка продолжал жить один. У него проявилась и разрослась плешь, отвис животик, зубы пожелтели от табака, и с годами его ценность как жениха упала до неприличия. Имелось бы нормальное жилье или работа с хорошим доходом — дело было бы поправимым, но на новую квартиру или на достойный ремонт старой рассчитывать не приходилось даже с поправкой на цены в провинциальном Краснобрееве. Оно и понятно: на жалованье монтера-электрика не разгуляешься.

После работы Вовка обычно заходил в магазин, покупал чего попроще на ужин, а еще брал пару бутылок пива. Дома он в тоскливой неподвижности сидел перед телевизором, не вникая, о чем тот бормочет, и потягивал пиво. Впереди маячили одинокая неопрятная старость, тоска и полная безнадега.

В тот день все складывалось как обычно, только пива он купил не две, а три бутылки. На ужин Вовка сварил пару яиц, очистил вчерашние картофелины, отваренные в мундире, и, по обыкновению, поставил всю снедь на табурет перед диваном. С бутылкой пива в одной руке и пультом в другой он уселся на диван и стал бездумно переключать каналы. Телевизор бормотал, пиво убывало, душа цепенела, а мочевой пузырь потихоньку наполнялся. Настал мо-

мент, когда Вовка понял, что пора облегчиться. Он дошел до туалета и потянул дверь на себя. Туалет был заперт. Изнутри.

— За-а-анято! — круглым сочным контральто доложились из-за двери.

— Извините, — машинально отреагировал Вовка.

С четверть минуты он растерянно топтался на месте, потом с силой рванул дверь. В туалете было пусто, только качалась на цепочке гирька старого сливного бачка. Вовка заглянул в унитаз: там тоже было пусто.

Сердце тошнотно дергалось в груди, ныло в животе, руки тряслись. Ватным шариком кружила в голове одна мысль: все, рехнулся.

В этот октябрьский вечер Вовка запер дверь на замок, а не на щеколду, как обычно, и спал не раздеваясь, положив рядом с собой разводной гаечный ключ. Ночью он несколько раз вставал с дивана и, крепко сжимая в руке инструмент, крался на цыпочках к туалету. Включив свет, он резко распахивал дверь, всякий раз замахиваясь для удара. И всякий раз там никого не было. Сон его был тревожным и обрывочным, все мерещилось глубокое грудное «За-а-анято!».

На следующий день он решил пиво не покупать. Но ночью ему опять снился сочный женский голос, выводивший что-то грустно и призывно. Вовка изнемогал, просыпался в поту, пил воду на кухне и трогал дверь туалета. Уже под утро, когда он решился тихо постучать, оттуда донеслось:

— И что тебе не спится? Я что, мешаю?

— А вы кто? — судорожно сглотнув, спросил Вовка.

— Кто, кто... Конь в пальто! Тебе не все равно?

— Извините, но это моя квартира.

— А я и не претендую.

— А если мне надо?

— Ну и заходи, открыто.

Вовка, осторожно приоткрыл дверь. В помещении было пусто. Пахло необычно: морозом и свежими огурцами.

II

Через пару дней Вовка не то чтобы привык к странностям в туалете, но притерпелся. Обитательница санузла в общем-то не мешала жить, в остальном все было по-прежнему. Вот только сон стал тревожным, наполненным все тем же «За-а-анято!». У обладательницы такого голоса должны были быть полные руки, насмешливые черные глаза, темные с волной волосы. Почему-то казалось: влажные волосы. И кожа — тоже влажная, теплая, со смуглинкой.

Правда, появились и неудобства, потому что унитазом Вовка пользоваться перестал. Это было невозможно: идти утром в туалет, в котором обитает морок с мягкими руками и с голосом, напоминающим звучание валторны. И Вовка терпел до работы.

А загадочная обитательница давала о себе знать все чаще: то слышался плеск воды, то легкий стук по трубе, а однажды после полуночи Вовка слышал, обмирая сердцем от восторга и жалости к себе, как она поет:

— Ich weis nicht was soli es bedeuten,

Dass ich so traurig bin...

(Я не знаю, что означает моя грусть.)

Потом он долго вспоминал: сопровождалось ли пение холодным и щемящим аккомпанементом лютни или же это ему послышалось? И все дивился: как может женский голос вместить в себя столько печали и тепла?

III

К весне Вовка свыкся с жиличкой, да и она, похоже, перестала сторониться его, как это было поначалу. Все чаще ему удавалось перекинуться с ней несколькими фразами. От этого общения перед ним начал вырисовываться характер загадочной барышни: насмешливый, неровный и переменчивый. Он так соответствовал ее голосу!

Про себя Вовка звал незнакомку ундиной, хотя и не знал значения этого слова. Однажды в ставшем обычным утреннем обмене приветствиями он нечаянно назвал ее так.

— А ты откуда знаешь? — удивилась ундина.

— Да вот как-то угадал, — смутился Вовка.

— Догадливый... — кокетливо вздохнула та.

— Так кто ты?

— Ну ты же сам сказал — ундина...

На том разговор и окончился.

Прошло время. Вовка узнал, что ундина — это русалка, только немецкая, существо робкое, беззлобное и романтически настроенное. Вот только как добралась она до сливного бачка в туалете его квартиры?

Они все чаще переговаривались по вечерам. Однажды он предложил ундине перебраться на жительство в ванную комнату и даже пообещал переоборудовать ее так, как русалке захочется. Та согласилась и положилась на Вовкины фантазию и вкус в подготовке нового места обитания.

Вовка собрал все свои скудные сбережения и заменил старую ванну на другую — большего размера. Усыпал дно крупной галькой и, заполнив ванну водой, закрепил меж камней веточки элодеи, купленной в зоомагазине. Подумав, запустил с десяток золотых рыбок и пригоршню красных улиток. Стены ванной комнаты он оклеил постерами со скалистыми приморскими пейзажами и чайками над волнами. Последним дизайнерским штрихом стал яркий плакат на внутренней стороне двери, на котором море, расчерченное полосами цвета меди и антрацита, сливалось с багряным небом, а умирающее солнце источало кровь в пышные громады облаков.

IV

Вечером субботнего дня, когда ремонт ванной был закончен, Вовка с волнением и трепетом сидел на кухне, сжимая в руках бутылку «Рейнского», напряженно вслушиваясь в тишину. Наконец из ванной донеслось:

— Die schonste Jungfrau sitzet

Dort oben wunderbar...

Это означало, что Вовка приглашается на новоселье. «Только свет не включай, gut?»

Он выключил свет на кухне, схватил табурет, бутылку вина и пару бокалов. Затем неуклюже, спиной вперед вошел в темную ванную комнату и плотно затворил за собой дверь.

Потом они пили вино, и несколько раз Вовке казалось, что он ощущал прикосновение к своей руке — легкое и прохладное. Иногда слышались всплески... Ундина пела, и снова Вовку охватывала тоска по несбывшемуся, чудилось, что томным контрапунктом звенит лютня, а голос становится сильнее и полнее — и падало сердце в темноту, и приподнимались на темени остатки волос, и перехватывало дыхание от желания заплакать.

Проснулся Вовка на своем диване, с пультом в руке. Удивления не было. Теперь ему ничто не казалось невозможным.

V

Вовка приспособился ходить по субботам в сауну на работе; там же или у маленького зеркала, что было поставлено на мойку в кухне, он брился. А куда было деваться, если в ванной жила Она?

Ундина пела по вечерам свои грустные песни, иногда смеялась, переговаривалась с Вовкой через дверь. Теперь он узнал, что русалка к нему в квартиру попала через водопровод, много лет пытаясь найти тихую заводь. Прежде она жила в маленькой речушке в Германии, много обид претерпела от людей, почитавших ее за злую нечисть, и даже едва не погибла. «А хвост у тебя есть?» — спрашивал Вовка, но русалка только смеялась и отвечала:

«А тебе зачем знать?» — «Да так...» — говорил Вовка и краснел.

На очередной свой день рождения Вовка не пригласил никого из друзей, и даже на работе не стал устраивать обычных посиделок, сказавшись больным и занятым. Он пришел домой, переоделся по-праздничному и деликатно постучал в дверь ванной. Ответа не было. Вовка открыл дверь. Под неподвижным зеркалом воды тихо шевелили хвостами золотые рыбки. Солнце на плакате истекало кровью в вату облаков.

Он принес из кухни табурет и сел, опершись на край ванны локтями, обхватив голову ладонями. Так Вовка просидел до позднего вечера. А когда свет от кухонного окна сменился темнотой, Вовке показалось, что он слышит пение — далекое, прощальное...

Он включил свет, принес из кухни нож и, как был в костюме, залез в ванну. Холод воды и заметавшиеся рыбки породили на мгновение страх, который тут же ушел. Вовка подтянул кверху рукава пиджака, подковырнул острием ножа вену на запястье и рывком разодрал ее. Потом то же сделал с другой рукой. Свет от солнца с плаката окрашивал дно ванны в красный цвет, и кровь над галькой была почти незаметна. Громады облаков над морем расползались вширь, волны вздымались невысоко и спокойно. Вовка устроился поудобнее и увидел вдруг, что алые с золотом рыбы дружелюбно кружат вокруг него, подчиняясь теплому контральто, что звучит все громче и громче, и из зеленой глубины к нему плывет, протягивая ласковые полные руки, его ундина — ясноглазая, светлая, с гривой темно-медовых волос. «А где же хвост?» — изумился Вовка и угас вместе с солнцем, которое наконец-то смогло завершить свое бесконечное падение за горизонт.

Алексей СТЕПАНОВ