Как-то неожиданно Олег Владимирович затосковал. Тосковать ему было
совершенно не о чём: любимая семья, любимая работа с достойной
зарплатой, поездки в отпуск с женой и трёхлетним сынишкой по
удивительным и прекрасным местам. И в храм по выходным они ходили всей
семьёй, и дом — полная чаша…
О чём тужить? А вот:
всё чаще, глядя на подрастающего сыночка, стал вспоминать собственное
детство. Маму, добрую, светлую. Он, маленький, любил подбежать, обнять,
погладить ручонками светлые пушистые мамины волосы и сказать: «Солнышко
моё!» А мама подхватывала на руки, кружила и отвечала радостно:
«Олежка-сыроежка мой! Это ты моё солнышко!»
Папу он не знал, а с
мамой им было очень хорошо вместе в их маленькой однокомнатной квартире.
Там все радовало малыша: кухня, с самыми вкусными запахами на свете,
уютный диванчик, собственный письменный стол, который ждал, когда он,
Олежка, пойдёт в школу и будет заниматься важным делом — уроками, а пока
они с мамой за ним рисовали вместе, учили буквы, читали азбуку.
Или
чудесный сервант, в котором располагалось целое множество полочек,
шкафчиков, отделений. В одном — высоко — прятались сюрпризы и
замечательные подарки: машинки, мяч, подъёмный кран, конструктор, из
которого они вместе с мамой мастерили всякие разности. И у него всегда
получалось лучше, чем у мамы, и она хвалила его: «Ты у меня настоящим
мужчиной растёшь, сынок!»
Были антресоли, где ожидали своего часа
новогодние игрушки. Он так любил и так ждал всегда приближения
сказочных дней, когда мама, встав на стул, доставала большую коробку,
полную ваты, дождика, хрустальных волшебных шаров и сосулек, и прочих
чудесных игрушек, которыми они украшали ёлку.
Был ящичек, где
хранился их семейный фотоальбом. И там мама была маленькой девочкой в
коротком платьице, школьницей с портфелем в руках — это когда его ещё не
было у мамы… И портрет мамы, где она смотрела прямо на него и улыбалась
ласково, конечно, только ему, и солнечные лучи золотились на маминых
солнечных волосах. «Солнышко», — шептал он, глядя на любимую фотографию.
А
ещё — снимки на юге, где он строил на песке дворец, он всегда любил
что-то строить, а мама смеялась и помогала. Он стал архитектором и
хорошим архитектором — наверное, благодаря тем детским играм…
Что-то
он совсем расклеился: игрушки ёлочные, сервант, диванчик… Узнал бы кто
на работе… Метр девяносто пять и сто килограмм накачанного тела вкупе с
суровым взглядом и короткой стрижкой как-то не свидетельствовали о
сентиментальности их владельца.
Став взрослым, иногда слышал или
читал высказывания о том, как балует мальчиков женское воспитание, не
позволяет воспитать настоящих мужчин. Он хорошо знал, что это не так.
Всё бывает по-разному…
Его мама была умной и сильной — это он
сейчас понимал. Но силу свою всегда скрывала. Четырёхлетний Олежка
боялся темноты, а мама делала вид, что не замечает страхов сына.
Обнимала его и шептала:
— Сынок, мы, женщины, такие трусишки! Как хорошо, что у меня есть ты! Знаешь, вот в ванной темно, и мне даже страшно туда идти…
И
он чувствовал прилив великодушия и благородства, и это великодушие и
желание помочь маме прогоняли страх начисто. И он шёл, включал свет и
радостно объяснял:
— Смотри, видишь: светло! И нечего тут бояться!
А в пять лет брал у мамы сумку:
— Мам, пойдём быстрее!
— Да я бы с радостью, сыночек, вот только сумка тяжёлая… Мы, женщины, народ хрупкий…
— Давай я понесу! Мне не тяжело!
Это сейчас он понимал, что сумка была совсем лёгкой, а тогда учился — учился быть сильным.
— Не плачь, сынок, мужчины не плачут!
— А если не можешь не плакать?
— Закрой дверь и поплачь, а потом выйди и улыбнись!
Так внезапно закончилось детство и так рано. Из садика забрала мамина подруга, Лена.
— Где мама?
— В больнице, Олег. Ей делают операцию: аппендицит.
Маму
он больше не увидел. И фото маминых больше в руках не держал никогда.
Приехала тётя Галя, мамина сводная старшая сестра, быстро оформила его в
детский дом:
— У меня своих детей нет и не было, а уж с чужими я
и подавно не справлюсь. Ты уже большой, Олег, будешь расти в
коллективе, тебе это полезно. Квартиру вашу я сдавать стану, что ей
пустой стоять. Деньги получу с квартирантов: глядишь, тебе куплю подарок
какой-нибудь к школе.
В детдоме он, домашний, любимый, тем не менее, не стал мальчиком для битья. Быстро научился драться и не давал себя в обиду.
Грозой
детдома был Шняга, Вовка Шнягин. Он не отличался особой силой, но слыл
патологически жестоким, не боялся боли — ничего не боялся, мог порезать
себя самого или других на раз. Олег дрался с ним и делал вид, что тоже
не боится боли, не боится крови — ничего не боится, и Шняга отстал,
признал равным.
Подарков от тёти Олег так и не дождался. Да и
саму тётю видел только один раз, когда уже вырос и стал жить
самостоятельно. Тётя не лишила его жилья, не продала втихаря — и за то
спасибо. Когда он, уже совершеннолетний, пришёл в их с мамой квартиру —
она была пуста. Совершенно пуста — ни мебели, ничего. Даже лампочки
выкручены. Что ж… он выжил, не пропал, не сел в тюрьму и не стал
преступником или тунеядцем.
Он слишком хорошо помнил маму. Помнил
её любовь, и эта любовь давала силы, вела по жизни. И сейчас про него
можно сказать, что он состоялся. Как муж, отец, профессионал…
Отчего
же так ноет сердце, и всё чаще снятся сны об их маленькой квартире,
наполненной светом и цветами? Снится чудесный сервант и маленький
диванчик и их с мамой письменный стол… А главное: у него не осталось ни
одной маминой фотографии — совсем ни одной. И он очень боялся, что время
сотрёт из памяти её светлые волосы и глаза с рыжими крапинками, и он
забудет, как выглядела мама.
Он никогда в жизни не молился о
вещах. Молился о сыне, о жене, о здравии и спасении своей семьи, о
путешествующих и страждущих в болезнях. А вещи — это такой пустяк…
А
тут вдруг ночью проснулся — и больше не смог уснуть: опять снилось, как
живут они себе с мамой вместе, как она любит его. Почувствовал сильную
тоску и, встав, подошёл тихонько к окну. Смотрел, прижавшись лбом к
стеклу, на тихо падающий снег и, неожиданно для себя стал молиться:
— Господи, пошли мне что-нибудь о маме, какую-нибудь весточку, хоть что… Я так боюсь забыть её. Так люблю её, Господи…
Сам удивился несуразности просьбы — столько лет прошло, какие там весточки…
Днём,
как обычно, забегался и думать забыл о ночных переживаниях. После
работы проехался по магазинам. Обычно ездили за покупками всей семьёй,
но тут особый случай — нужно поискать подарок на день рождения жене.
Выходя из машины, услышал скрипучий голос:
— Олег, это ты, что
ли? Какой взрослый стал! А здоровый-то какой! Да… Когда я тебя последний
раз видела — тебе ведь лет восемнадцать было, да? А машина-то у тебя
какая красивая! Разбогател, что ли? А про родную тётку и не
вспоминаешь?!
И он послушно, сам не зная зачем, поехал в гости к
тёте Гале, постаревшей, уменьшившейся в размерах. Пил жидкий чай на
неприятно пахнувшей кухне. Послушно улыбался, кивал головой и слушал,
как жаловалась тётка на одинокую жизнь, на маленькую пенсию. Потом
спросил:
— У вас не осталось что-нибудь из маминых вещей?
— Ещё как осталось! В целости и сохранности!
Повела в коридор, подняла занавеску над каким-то шкафом — и он узнал их с мамой сервант!
—
Вишь, как вещь сохранилась! Для тебя берегла! Можешь забрать… Ты мне
только, племяш, помоги чуток… Денег не хватает — сам, небось, знаешь,
каково пенсионерам живётся на белом свете, да ещё если никто не
помогает… А я ведь тебе много добра сделала, Олег! Квартиру твою
сберегла для тебя! И вот буфет тебе сохранила — гляди: как новенький!
И
он отдал тётке пятьдесят тысяч — всё, что было с собой. Вызвал машину и
забрал сервант, привёз домой, поставил у себя в кабинете. Жена, увидев
этот старый сервант в их со вкусом и любовью обставленном доме,
вздохнула, но, будучи человеком тактичным и умным, ни слова не сказала
против и расспрашивать, глядя на его лицо, пока не стала.
А он
закрыл дверь в кабинет, подошёл к серванту — и увидел всё как наяву:
машинки, и конструктор, и ёлочные игрушки, и сладости на полке. Стал
открывать шкафчики — всё пусто, там не осталось ничего из прошлой жизни,
но это был их с мамой сервант. Вдруг в одном из ящиков он что-то
заметил. Засунул руку поглубже и достал… старый фотоальбом.
Олег
Владимирович открыл альбом — на него смотрели мамины весёлые глаза,
рыжие в крапинку, и солнечные лучи золотились на маминых светлых
волосах. Она смотрела прямо на него и улыбалась ласково — конечно,
только ему. «Солнышко… Солнышко моё… Мама…», — прошептал он. Хорошо, что
дверь в кабинет была закрыта — ведь мужчины не плачут.
Автор: Ольга Рожнева
Оцените материал:
ПОДЕЛИСЬ С ДРУЗЬЯМИ:
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
|
