Вот уже на протяжении двадцати лет, а уж тем более последнего восьмилетия, когда против нашей страны вводятся экономические санкции, от огромного количества людей часто можно слышать шапкозакидательское мнение по поводу новой индустриализации: ну значит «своё построим», «легкота», пустяки, «построили же в 30-е годы ХХ века», посмотрите, какие темпы были в 1912–1914 гг. и т. д.
В данной статье не станем полемизировать или перечислять необходимые условия для этого, а просто расскажем о заводе, которые «легко построить».
За свою жизнь я их видел немало, точнее – очень много, от бочарного заводика до НПО Хруничева, сотрудничал и бывал на лучших заводах электроники КНР, работал сам и даже участвовал в постройке завода с нуля. Но расскажу я о предприятии, на котором мне довелось трудиться в качестве ученика, а потом токаря.
Это было небольшое судоремонтное предприятие, даже по меркам небольшого промышленного города, где оно находилось. Одновременно завод мог ремонтировать два больших судна, и это был полный цикл.
Для понимания, морские суда – это не серийные продукты, да, корабли и суда выпускаются сериями, но попадают они на разные флоты, моря и кампании. Поэтому судоремонтное предприятие должно иметь полный цикл производства. Конечно, есть множество механизмов или деталей на замену, но у судов есть масса специфических деталей, которые, например, выпускались под конкретную серию судов или уже могли не выпускаться к моменту ремонта. Тем более если корабль или судно уже не на гарантии. С другой стороны, представьте, что ваше судно ходит на Дальнем Востоке, а построено на Черном море, или наоборот, есть ли смысл гонять его туда-сюда. Усложним ситуацию: а если оно еще и работает постоянно в морях Юго-Восточной Азии. При этом на земле под воздействием окружающей среды механизмы приходят в негодность, а что говорить о море.
Поэтому судоремонтное предприятие, на котором тогда работал я, было полного цикла. То есть здесь было всё, что необходимо для восстановления судна, включая его двигатель. На заводе был свой небольшой литейный цех. Здесь был участок фрезерных и сверлильных станков.
Интересно, что среди современной техники стоял раритет. Сейчас уже не помню его происхождение, то ли трофейный из Германии, то ли поставленный из США по ленд-лизу, но это был фрезерный станок со множеством латунных деталей 1938 года создания, о чем сообщала табличка на его боку. Среди современных фрезерных станков он выглядел музейным экспонатом, но его использовали в тех случаях, когда было нерационально задействовать современные станки.
А современных станков было пять штук, они не всегда работали на полную катушку. И дело здесь в специфике производства, так как судоремонт – это не поточное производство, а работа под заказ: то есть, если есть потребность в детали, её производят. То же можно сказать и о литейке, где детали производились по необходимости. Понятно, что на слесарном и сборочном участке механического цеха было то же самое. Все механизмы, моторы, насосы и т. п., нуждающиеся в ремонте и обслуживании, особенно громоздкие, доставлялись сюда такелажниками, и над ними колдовали мотористы. Механизмы, которые можно было обслужить на судне, там и ремонтировались.
Например, перестилалась деревянная палуба. Все деревянные детали делались в цеху деревообработки. Там же находились и уникальные мастера лодочники, уже тогда все почти пенсионеры. Мастера, которые могли не только перебрать деревянные корабельные лодки, а и сделать лодку с нуля. При этом нужно учитывать, что это не лодчонка на два человека, а огромная «ладья» от десяти матросов, в зависимости от класса судна. Конечно, такой роскоши, как деревянные лодки, сегодня нет, они делаются из более дешёвых, современных материалов. Сегодня такие лодки из дерева стоят больших денег, а те компании, которые обладают такими технологиями прошлых времен, чрезмерно гордятся этим, тогда это считалось обыкновенной работой.
Происходила проверка всех спасательных плотов, замена старого НЗ на новое, согласно срокам годности. Производились и все необходимые покрасочные работы на судне, снаружи и внутри. На токарном участке было штук восемь токарных станков, два из них огромных размеров. Они предназначались для обработки коленчатых валов с судов. Их подвесным краном доставляли в цех, устанавливали на станок. По всей длине коленвала выставлялись приборы для измерения класса чистоты, и начиналась многодневная работа. Здесь необходимо было соблюдать класс чистоты обработки вала.
Работали с ними высококвалифицированные токари наивысших разрядов. Кроме того, что все они обладали знаниями хорошего инженера, многолетним стажем, они имели среднеспециальное образование и практику работы за рубежом.
Здесь нужно признать, что, несмотря на огромный рывок России в ХХ веке, после 1917 г., превращение аграрной страны с «точечным» промышленным производством в индустриальную державу номер два, общие культурное развитие народа, не путать с грамотностью и умением читать книги, серьёзно отставало от развитых стран, что сказывалось на производственных процессах. Повторюсь, несмотря на фантастические усилия, предпринятые Советской властью за тогда еще почти 70 лет в этой сфере. Поэтому и общий производственный уровень, производственная культура и дисциплина отставали от стран, вступивших на путь индустриального развития значительно раньше, чем Россия. В 30–50-е годы ХХ века СССР прошел в плане производства урбанизацию и две промышленные революции, которые западные страны прошли в течение XVIII – начала XX вв. Мой отец всю свою жизнь, с 14 лет, работал на судоремонтном производстве. Прошел путь от заклёпщика, а в конце 40-х годов ХХ в. суда были в основном еще клепанные, до начальника цеха. С развитием технологий освоил сварку, стал высококвалифицированным мастером. Кстати говоря, даже будучи начальником, он легко мог взять сварочный аппарат и сам варить в случае технологической необходимости. Много учился, а любое судно с его проблемами и сложностями было для него «открытой книгой». Его пример, как и многих, многих его сверстников советской эпохи, пример развития профессиональных навыков людей, которые формировались годами.
При работе с коленвалом всегда присутствовал инженер и главный технолог, постоянно сверяя вместе с токарем параметры на микрометрах и чертежах. Остальные токари работали по своим заданиям, или по деталям к ремонтируемому судну, или под заказ с других заводов.
Хотелось бы сказать еще о расходовании материала. Подход здесь был очень жесткий, нельзя было и думать о том, что если ты запорешь резец или деталь, то пойдёшь – и тебе с легкостью выдадут новый резец или материал в инструменталке. То есть контроль за расходованием материалов, а значит и за себестоимостью продукции, был очень жесткий. Мастера обзаводились своими инструментами, часто более качественными, чтобы делать лучше свою работу.
Контроль за охраной труда был многоуровневый, ни начальник цеха, ни тем более мастер или опытные рабочие, не прошли бы мимо нарушений. Работа в перчатках, защите, уборка отходов производства были обязательным делом, а при обработке деталей с чугуном тут же выдавали молоко. Весь этот процесс судоремонта происходил на небольшом предприятии, у которого не было своего дока.
В городе были и другие судоремонтные предприятия, главным из которых по техническим возможностям был Керченский СРЗ, где долгое время проработал мой отец. У этого завода, кроме старых и новых цехов на берегу, были два дока и плавмастерская. Помню, как мы мальчишками бегали смотреть на подводную лодку в доке СРЗ.
Знаменателен путь этого предприятия в рамках советской индустриализации. Оно в 1944 году после освобождения Керчи расположилось на месте табачной фабрики, принадлежавшей до революции семейству Месаксуди. Интересно, что табачная фабрика была построена в 1912 году по бельгийскому проекту и проработала до оккупации Керчи немцами. Это замечательное историческое здание существует и сегодня, правда, нет ни цехов, ни оборудования.
Заканчивая небольшое повествование на тему «что нам стоит завод построить», я хотел бы рассказать о незаводских буднях заводчан.
Вначале расскажу о заводской столовой. Она находилось в живописном месте, на мысу, выдающемся в море, если стоять к ней лицом, то справа находился лодочный цех. А слева уже с мая месяца можно было и покупаться в обед в море, время обеда составляло час: полчаса на поесть, полчаса на море. А если взять еду из дома с собой, то на море оставалось 40 минут.
Столовая была устроена по принципу большинства других столовых: берешь поднос и выбираешь еду, можно было взять комплексный обед или отдельные блюда. Были разные салаты: обычно не более двух вариантов, то же и о супе. Или дешевое блюдо – бульон с половинкой яйца, или какой-то иной вид горячего, по четвергам – уха. Вторых обычно было два, например, тефтели с макаронами или котлеты с рисом, гуляш с пюре и т. д. Ну и компот, чай. Продавались болгарские соки в бутылках. А экономные могли съесть стакан сметаны или выпить бутылку кефира или молока со сдобой. Один парень копил на мотоцикл и ел только сметану с булкой. Насколько помню, максимально стоимость обеда была 45–50 коп. Хлеб был бесплатный.
В идеологическом плане ничего особенного на заводе не происходило. В свое время я был на практике на автопредприятии, и у них с утра в понедельник приходил агитатор, который, подчеркну, очень интересно рассказывал о международной обстановке. Повествуя как бы о том, что по телевизору не говорили или недоговаривали.
А на заводе ничего такого не было, выполнение плана не подразумевало трату времени на политинформацию. Впрочем, тогда за Советскую власть агитировать особо было некого. Как я писал, многие рабочие у нас часто работали за границей и видели все плюсы и минусы своими глазами, дело в том, что большинство городских рыбоведческих предприятий и даже колхозные объединения ловили рыбу за границей.
Однажды на заводе у нас был суд. Такой выездной суд прямо на заводе, каждый желающий мог посмотреть, как происходит суд, никаких тебе приставов, обысков при входе и т. п. Впрочем, сам суд в СССР, конечно, был более гласным и открытым, нежели сегодня. Разбирательства по резонансным преступлениям проводились в больших актовых залах, а иногда и демонстрировались по местному телевидению.
То, что суд был не «товарищеским», это точно, так как подсудимого защищал адвокат. Как я понимаю, тогда защитники назначались всем. Правда, адвокатом была молодая девочка, и она смогла подобрать немного слов в защиту обвиняемого. А обвиняемый оказался дебошир и хулиган, но хороший работник, на которого пожаловалась жена. Тогда ничего сурового ему и не присудили: ни тебе десяти лет без права переписки, ни урановых рудников. Суд скорее отчитал его, чем покарал, но подсудимому было страшно стыдно, тем более что вокруг сидели его коллеги, лично на меня такой суд произвел огромное впечатление.
Я описал одно из типичных советских предприятий той поры. Конечно, предприятия, как и люди, какие-то лучше, какие-то хуже, какие-то совсем выдающиеся, какие-то еле работают. Да и оценивают чаще всего люди организации в силу своего субъективного восприятия: у пессимиста будет всё плохо, а у оптимиста – наоборот.
Для меня это был первый опыт, где мне довелось, можно сказать, посчастливилось работать.
Каждый раз, когда я писал о том, что это было небольшое, маленькое производство, я ловил себя на мысли, что по сегодняшним временам это было бы весьма внушительное предприятие.
Любой завод, кроме технологий и алгоритмов работы – это прежде всего люди. И как мы понимаем, если технологии при наличии денег, и больших денег, и продавцов, если такие есть, конечно, можно приобрести, а алгоритмы настроить, то для создания профессиональных кадров нужно время, и ещё раз время.
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
