Но и 800 семей существуют не сами по себе, а потому, что это выгодно находящимся в доле у своих атаманов разбойникам из 80 000 семей. Можете считать их обслугой 800 семей-правителей, а можете – дружиной, не только зависимой от конунга, но и ставящей конунга от себя в зависимость. В составе 80 000 семей – тоже не все мастера кунг-фу. Логично, что завидное существование 80 тыс. проходимцев обусловлено выгодами и подкупом, адресованным 8 млн семей, находящихся уровнем ниже. В определённом смысле (правда, искажённом) эту пирамиду интересов описывали марксисты.

Лавочнику 30 лет, и он боится, что молодые, крепкие 20-летние батраки отберут у него лавку. Поэтому против батраков он опирается на губернатора, которому 40 лет. Но губернатор боится, что его сшибут с кресла 30-летние лавочники, и опирается против них на царя, которому уже 50 лет. Царь же боится, что его сшибут завистники – и выдаёт головой батраков на расправу лавочнику, лавочников – на расправу губернатору и т.п.

Так возникает взаимная поддержка в угнетательском слое населения, связанная с тем, что все всех боятся, и все (если не идиоты) – понимают, насколько условно и зыбко персональное закрепление любой собственности или звания с должностью.

«Если я не король – то и ты не лорд!» - говорит пленный король лорду Ферфаксу, пугая своего гонителя тем, что сын Ферфакса не получит наследный титул лорда. «Если Бога нет, то какой же я тогда капитан?» - комично (а на самом деле глубоко) восклицает персонаж у Достоевского. Если кулаки разграбили помещичье имение – почему же нам не разграбить хозяйство кулаков? – справедливо спрашивала друг у друга деревенская беднота в России (что и отразилось в раскулачивании погревших руки на грабеже помещиков деревенских куркулей).

+++

Здесь должен огорчить романтиков, а заодно и объяснить провал дряблого советского гуманизма 80-х: власть ВСЕГДА строится на захвате, причём в начальной точке – немотивированный самозахват. Власть не может существовать в абстрактно-правовом режиме: ведь если закону подчинены все, то получается, что все подчинены никому.

Закон ведь текст: он не имеет личности, собственной воли, субъектности. Если за текстом стоит Бог – то другое дело, но только до тех пор, пока люди верят, что там действительно стоит Бог. Только до этого рубежа: кончилась вера – кончился и закон.

Но, что бы не говорили романтики – нельзя построить власть на… тексте! На наборе звуков и значков, лишённых как священного, так и угрожающего содержания…

Власть всегда осуществляет субъект, достаточно сильный для того, чтобы подавить в бою без правил всех конкурентов, покушающихся на его место.

Именно поэтому столь наивно столь популярное сегодня представление о власти, как о «представительнице сферы услуг», или популярное в момент становления масонерий представление о власти как о «ночном стороже».

Нетрудно понять, что если ночной сторож – сторож, то у него есть хозяин. А если у него нет хозяина – то и он уже не сторож, а сам стал хозяином.

Пример: Робинзон после кораблекрушения присвоил себе все вещи, оставшиеся на корабле, не глядя, что когда-то они принадлежали другим людям: ведь других не осталось, и Робинзон стал собственником их имущества (можно даже сказать – наследником).

Всякий человек (рождаемый, напомню, всегда голым) – осуществив пусть скромный, но рискованный лично для него захват жизненно-важных ресурсов, ищет легитимации захвата. И находит её в крупном, сильном социальном хищнике. Они взаимно служат друг другу, подтверждая права и полномочия друг друга – при этом совместно обороняясь от неимущих и конкурентов.

При этом царь может не только сам разорить отдельно взятого лавочника, но и просто отказать ему в защите: и тогда лавочника разорвут в клочья его собственные батраки, конечно же, понимающие всю исходную несправедливость распределения ролей.

Всякая иерархия сама по себе предполагает насилие, диктатуру, шантаж и террор – иначе все захотят быть начальниками и никто – подчинённым. Все захотят присвоить себе всё и никто не захочет оставаться с ничем.

Ведь нельзя же, согласитесь, без насилия установить отношения господства и подчинения!

Легитимность собственности – заключается в том единственном, что данная, конкретно взятая власть эту собственность защищает совместно с её владельцем. Никакой иной легитимности ни у какой собственности быть не может.

Но если мы понимаем это – то власть и собственность сливаются. С одной стороны, власть становится самой банальной собственностью, именно частной – потому что нужен активный субъект. Если представить власть как общественную собственность, то она станет безликой, безвольной, и развалится, как СССР, сменившийся кучками этнических банд, захвативших его провинции, и провозгласивших там суверенные государства.

С другой стороны всякая собственность становится властью, потому что только в конкретном политическом режиме черпает свою принадлежность тому или иному лицу. «Эта машина» и даже «этот велосипед» мои – пока не подошли ваххабиты (дудаецы, бандеровцы, саюдисовцы и т.п.) и не отобрали. То есть: обладая собственностью я и представляю, и утверждаю конкретный до персоналий политический режим.

Дарование собственности одним вперёд других – это и есть подкуп 8 млн богатых семей 8 правящими семьями. Пока правят США эти 8 семей – 8 млн семей имеют свои завидные дворцы и прочие доходы (доход – это текущая собственность). Власть всякой олигархии держится на миллионах и десятках миллионов собственников, которым не только есть, что терять, но которые трезво (в отличие от советских людей в «перестройку») понимают, что с падением этого режима кончится и их собственность.

Нет власти – нет и владения. Однокоренные слова!

+++

Власть в самом широком смысле термина – это распоряжение (вещами, судьбами, людьми, территориями и т.п.). А теперь скажите мне – где грань между распределением и распоряжением?

После какого момента распределитель становится распорядителем? То есть – человек, который даёт тебе средства к существованию – начинает тобой распоряжаться, командовать, указывать, что тебе делать, а чего – не делать?

На этой грани (если, конечно, она есть) – деньги становятся властью.
Если попытаться отделить деньги от власти, то вот что получит теоретик:

Деньги – это искусственный отбор. В результате отбора трансформируется род и вид – длинношёрстные становятся короткошёрстными, ушастые – безухими и т.п. Отбор – это выживание в определённом направлении.

Власть – это критерии, идея искусственного отбора. То есть в каком направлении мы хотим направить выживаемость рода людского? И почему именно туда?

В крайних формах существуют (редко) идея совсем без денег и деньги совсем без идеи. К первым относится, например, власть монаха-отшельника над послушниками и приходящими к нему за поучениями посетителями. Старец осуществляет распоряжение поступками, не осуществляя никакого распределения материальных благ. Второй случай (деньги совсем без идеи) – это преступность, криминал. В «чистой» форме преступность тоже довольно редка – чаще всего за преступными целями скрываются какие-то идеи, которые преступник пытается таким путём реализовать. Ведь безыдейность – синоним слабоумия, человек, не увлечённый никакими идеями – в сущности, животное…

+++

Деидеологизация повсюду в мире – повсюду в мире превращает правительственные структуры в гангстерские, а власть – в банальную криминальную мафию. Ярко отражено это в ведущих (и несменяемых) лицах американской правящей масонерии:

1. Эти лица узурпируют мировую власть.

2. Они – не идеологи, не ораторы, не религиозные фанатики – то есть не те люди, которым власть нужна для реализации какого-то проекта, активно и навязчиво презентуемого ими как мечта человечества. Они – если говорить кратко и по сути – воры. 

3. Они стремятся узурпировать мировую власть, чтобы никто и никак не мешал их криминальной деятельности и чтобы сама эта криминальная деятельность достигла максимально возможных масштабов…

Возможна невероятная и чудовищная ситуация, при которой глобальная власть окончательно окажется в руках криминальной мафии…

+++

Что влечёт за собой этот зоологический тип власти?

1.Стирание человека.
2. Стирание человеческого наследия.

Умственные способности «неоэлиты», независимо от пола и возраста, находятся на уровне Ксении Собчак, Ольги Бузовой и Насти Рыбки. Только этот уровень они и могут передать грядущим поколениям, если, конечно, чайлдфридизм и «планирование семьи» с ювенальным детторгом оставят шанс грядущим поколениям появиться. Всё остальное, накопленное тысячелетиями цивилизации, может быть передано только вопреки этим деятелям, захапавшим в свои руки сперва распределение, а потом и распоряжение всем в материальном мире.

Сохранение всей совокупности наследия мировой культуры под угрозой: в их системе бедным эта совокупность ни к чему, да и не по карману. А богатым – её запоминать лениво, скучно – да и расслабляет их, волков, мировая культура неизбежными при её проглатывании вкраплениями гуманизма, хищника портит невидовым для его ума питанием… Хищник должен жрать мясо, убоину - а не гуманистические и отвлечённо-абстрактные идеи…

Активное стирание культурного наследия и всей культурной совокупности, ещё вчера казавшейся сутью рода человеческого, зачистка этого напыления позолоты веков наждаком до самой стали звериных рефлексов – одна сторона цивилизационной трагедии.

Стирается в первую очередь культурно-просветительская пользовательская и авторская инициатива. Скажем, если бы я тридцать лет назад сказал, что пишу книгу или рисую картину – на меня посмотрели бы с большим интересом, стали бы расспрашивать… Сейчас на такое заявление не отреагирует никто – или покосятся, как на сумасшедшего. «А кто заказал? Нет, что значит – «сам по себе»?! А платить тебе за эту тягомотину кто будет?»

Пользовательская инициатива снизу была питательным бульоном культуры во все времена. Государственный грант художнику или мыслителю – это костыли. Живые ноги – это готовность, желание простого человека заплатить копеечку за журнал-новинку или хотя бы бесплатно ознакомится с новинками (от современников не можем добиться ни того, ни другого, сколько не взываем к их совести).

Скажут – ну, это власть поставила культуру вне закона, отвязав культурно-образовательный уровень от житейского успеха и карьеры. Мол, если бы образованность ценилась и давала человеку рост – то люди стремились бы стать образованными, и в этом своём стремлении кормили культуру…

Безусловно, роль власти современного (американского) типа во всём мире – адская. Однако власть и народ диалектически связаны друг с другом. Это будет разговор без конца, если мы попытаемся решить:

-То ли народ тупеет, потому что власть тупая;
-То ли власть становится всё более и более тупой, потому что народ стал такой тупой…

Это замкнутое кольцо, и они, на самом деле, влияют друг на друга, являясь и причиной, и следствием друг у друга.

Культура исторически вырастала из сакральности, отчасти как поклонение сакральному, отчасти как протест против него (типа - «не стану я читать вашу «Псалтирь», а стану читать французский роман»). Современность дала понять: там, где «Псалтири» не навязывают, там и фривольные романы вскоре перестают быть востребованы.

Умеренный и аргументированный бунт против чрезмерной кабалы святош и ханжей всегда был живой душой культуры, одной из её очистительных функций. Но зачем бунт, тем более умеренный и аргументированный – там, где нет никакой святости, и, соответственно, нет ханжей и скрытости разоблачаемого порока? Да и представление о пороке размыто до полной неразличимости его с добродетелью?

Провал живого интереса масс к культурному наследию (включая и научное) – это духовный сифилис «элит», которые из вооружённых хранителей цивилизации всё больше проваливаются в гниль чисто-зоологического насильничества.

И становятся обычными насильниками, как доминирующие в стаде животные – даже для вида не пытаясь ссылаться на охрану ковчегов и священных покрывал…

+++

Кризис культуры, при котором власть становится безыдейной, теряет всякий интерес к отвлечённым и обобщённым вопросам, связанным со всеобщим, вечным, бесконечным, разумным, добрым – приводит к перерождению власти в обычную орг-преступность.

Нетрудно заметить, что именно культура – ответственность за сохранение и развитие ОБЩЕГО ДОСТОЯНИЯ – отличала власть от банды. Убрав это, мы получаем самую заурядную банду с очевидно-бандитским узколобым и конкретно-прагматическим интересом.

+++

Усилиями безыдейных криминализированных властей культура сегодня уже воспринимается как нечто отстранённое, дополнительное, второстепенное и факультативное: как сбоку бантик. Типа, если прицепить к жизни, то будет красиво, но в принципе можно и без этого…

На самом деле культура – вовсе не «сбоку бантик», не украшающая декоративная деталь, а генетический код цивилизованного человека. Разрушить генокод – совсем не то же самое, что бантик или заколку потерять. Речь идёт о страшных и до конца непредсказуемых мутациях даже самого грубого и обыденного быта, на первый взгляд, не имеющего к высотам культуры никакого отношения.

+++

Поскольку всякая власть всегда прежде всего – подавление, то давайте выделим два существующих типа подавления:

-Поднимающее (учитель воздействует на ученика)

-Угнетающее (рабовладелец воздействует на раба)

Механизм, как ни печально, один. Учитель такой же начальник ученика, как надсмотрщик у раба (в школе старого типа и рукоприкладства хватало). Единственная разница – родитель и учитель, бия чадо, поднимают его, отдают ему своё – а рабовладелец, также бия – опускают до уровня скота и отнимают последнее человеческое…

Деидеологизация в мире привела к тому, что первый, сформировавший историю, прогресс и цивилизацию тип подавления… исчез. Исчезли эти весьма и весьма жёсткие правители-прогрессоры, типа Петра I и Сталина. Ненадолго их сменили карамельно-кисельные никчёмности, вроде Горбачёва, и были пожраны чистым, подонковым, беспредельщицким, наиболее развязным криминалом…

Поскольку поднимающего подавления не осталось – торжествует единственный вид подавления, угнетающий, циничный и бесцельный, существующий только для удовольствия и забавы «елит». Он никуда не ведёт, ни к чему не призывает и оставляет после себя только труху и пыль. За ним не встают ни Петербурги, ни ДнепроГЭСы, ни Полтавские виктории, ни Сталинградские.

И вот последняя стадия, от которой мы на волосок, и в которой мы, как в выгребной яме, побывали по макушку, в 90-е годы:

+++

Человек, как биологический объект, переходит из предоставленного ему культурой сакрального статуса в статус функционального полубытия. Как ему быть, и быть ли вообще – решается в стиле мафии, в зависимости от того, нужен он или не нужен. При это жертвы либералов оказываются на правах «неродившихся», то есть их уничтожение не карательный акт (как в годы сталинизма).

Нет ни обвинений, ни судов, ни приговоров, ни архивов, ни памяти, «ни побоища, ни стана, ни надгробного кургана»[2]. Все претензии к жертве обезличены и безэмоциональны – «ничего личного, просто бизнес»[3]. Просто принято считать, что кто-то родился «по ошибке», эту ошибку исправляют[4]. И покойный переходит в число нерождённых, никогда не существовавших. А по ним нелепо скорбеть или требовать за них к ответу…

+++

За этим следует уже отмеченное: стирание культуры, растворение линейного прогресса, замыкание жизни в кастовый бессмысленный цикл вечного возвращения в одну и ту же реальность, и стирание человека, рассматриваемого не как венец творения, а как случайность, легко заменимая и легко забываемая…

Там нет цивилизации. И там нет жизни. И туда мы можем ступить буквально уже следующим шагом, ибо стоим – я не шучу! – на самом пороге либерального апокалипсиса…

[1] Мемуары П.Авена, опубликованные в журнале "Форбс"

[2]Вспоминают Юрий Лужков и Гавриил Попов в газете "Московский комсомолец" №25259 от 22 января 2010: «Шло обсуждение социальных вопросов по строительству школ, по пенсиям, к тому времени почти обнуленным, по сбережениям граждан, тоже превратившимся в пыль. И все тот же один из авторов этой статьи проинформировал Гайдара о том, что в Зеленограде наша медицина зафиксировала 36 смертей из-за голода. На это Гайдар ответил просто: идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, а уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, — дело естественное. Тогда его спросили: Егор Тимурович, а если среди этих людей окажутся ваши родители? Гайдар усмехнулся и сказал, что на дурацкие вопросы не намерен отвечать».

[3] В.Полеванов приводил слова А.Чубайса: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом — новые вырастут.

[4] Демограф Владимир Тимаков: «Реформы Ельцина погубили больше людей, чем репрессии Сталина». kp.ru›daily/26586.5/3601504/

Александр Леонидов; 20 февраля 2018