Чтобы передать дар, умирающий колдун должен коснуться другого человека. Была ли та женщина колдуньей? Не знаю. Но она умерла. А у меня на память о ней остался шрам.

В больницу я попала по глупости. Вернее, из-за моей самой большой слабости — любви к шпилькам. День не задался с утра. Сначала грузовик окатил ливнем грязных брызг, потом ноги в автобусе оттоптали, а когда ремешок босоножки порвался, я не сдержалась и заплакала. Еле доковыляла до работы. У самого офиса, до которого оставалось рукой подать, я оступилась и плюхнулась на пятую точку, да так, что нога хрустнула разом в двух местах. И я потеряла сознание от вида торчащей кости и адской боли.

Очнулась в гипсе на больничной койке. Две соседки по палате выглядели вполне себе бодрыми и здоровыми. Одна, пышнотелая Софья лет тридцати, ободряюще мне улыбнулась и протянула апельсин. Вторая, худосочная Катерина, отделалась кивком и уткнулась в книгу. Через пару дней я начала проситься домой, но присматривать за мной было некому, так что пришлось привыкать и обживаться. Вскоре мне дали кресло-коляску в самостоятельное пользование, и я выезжала на улицу или каталась по больничным коридорам. Первой выписали толстушку Софу, за ней на следующий день уехала и Катерина. Одной в палате тоскливее некуда.

Ночью уснуть не получилось, было неуютно, я перебралась в кресло и выехала в коридор. На посту дремала медсестра. Двери в палаты были закрыты. Я проехала дальше в соседнее крыло, откуда слышались какие-то голоса. Двое санитаров привезли на каталке пациента. Забинтованный с головы до пят, он лежал, как мумия, не подавая признаков жизни. Марина, дежурная медсестра, накрыла его простыней почти до самой шеи и с усилием втолкнула каталку в VIP-палату. Я дождалась, пока она выйдет.
— Не спится? — улыбнулась Марина. — Может, таблетку?
— Обойдусь. А с ним что? — кивнула я в сторону забинтованного.
— С ней. Это женщина. Грузовик сбил.
— Выживет?
Марина неопределенно пожала плечами и спросила:
— Тебя отвезти в палату?
— Можно я еще немного покатаюсь?
— Немного! — с напускной строгостью разрешила медсестра и пошла к своему посту.

Через неделю решила заглянуть к пострадавшей в ДТП. Женщине на вид было лет сорок пять. Она спала. Я уже повернула было назад, как глаза ее вдруг резко открылись, и я вздрогнула от неожиданности. Но взяла себя в руки и приветливо улыбнулась:
— Привет. Я — Тоня.
Женщина никак не отреагировала, только обвела взглядом палату и, не моргая, уставилась на мой гипс. Мне показалось, на губах женщины мелькнула улыбка. Я воодушевилась:
— Может, пить хочешь?
Она моргнула. Я взяла со столика стакан с соломинкой.
— Что вы тут делаете? — раздался за моей спиной грубый окрик.

На пороге стояли две пожилые женщины в черном и хмуро ждали от меня ответа.
— Я просто зашла…
— Не надо! — перебила меня та, что постарше, а вторая прошипела:
— Не ходи сюда больше!
Я не поняла, в чем провинилась, и поскорее покинула палату. Навещать незнакомку я больше не пыталась. А тех двух старух я больше не видела. И про них никто ничего мне сказать не мог. Сама я шла на поправку, кресло у меня забрали и вручили костыли, долгожданная выписка уже маячила на горизонте.

Мне уже не терпелось, учитывая, что я давно не высыпалась из-за храпа новой соседки по палате. И как-то ночью мое терпение лопнуло, я перебралась на диванчик в коридоре, маленький и неудобный, зато вокруг тишина. Все спят. Я подремала, а потом поковыляла к туалету. И тут будто позвал кто. Я огляделась — ни души. Напротив как раз приоткрытая дверь в VIP-палату, с той самой «мумией». Заглянула и негромко окликнула:
— Вам плохо? Медсестру позвать?

На прикроватной тумбочке горел ночник, мне показалось, женщина призывно шевельнула рукой. Я подошла:
— Вам что-то нужно?
Ее тонкий длинный палец дрогнул. Стоять мне было тяжело и я присела на край ее кровати. Женщина потянулась ко мне, но я не сразу это заметила, пока пристраивала скользящие костыли.
— Как же меня достали эти ходунки!» — в сердцах выкрикнула я.

Тут женщина вцепилась в мое бедро ногтями. Я попыталась встать, но она на удивление крепко удерживала меня. При этом глаза у нее закатились. Я испугалась, вырвалась, схватила костыли, но вспомнила про кнопку вызова медперсонала и остервенело на нее надавила. Прибежала медсестра Наташа.
— Ты чего тут? — удивилась она.
— В туалет шла, а она окликнула…
— Как это? Она ж в себя ни разу не приходила.

Наутро моя соседка-храпунья шепнула «по секрету», что пациентка из VIP-палаты умерла, не приходя в сознание. У меня разболелась голова от мысли, что я сошла с ума. Как же она была без сознания, если я сама лично с ней «общалась»? К вечеру у меня поднялась температура, распухла сломанная нога. Сняли гипс. Оказалось, воспалились ткани вокруг металлических штифтов, установленных для срастания костей. Осложнения прогрессировали. Мне грозила даже ампутация. Меня срочно стали готовить к внеплановой операции. А я, не переставая, умоляла ни в коем случае не отрезать ногу. Помню, пока везли в операционную, на весь коридор орала, что не даю на то разрешения.

От наркоза отходила тяжело: снились какие-то черные тени, как те, которые не разрешили мне дать «мумии» попить. Почему-то в стороне сидел мой давно умерший кот и, не моргая, смотрел на меня, бросало то в холод, то в жар… Очнулась в палате одна. Зашла Марина:
— Жива? Ну и напугала ты нас!
Я хотела ответить, но почему-то не получилось.
— Теперь еще на месяц тут задержишься, минимум. Пока бегать не начнешь, не отпустим.
— Н-н-нога? — удалось мне собрать буквы в слово.
— На месте твоя нога. Не переживай!

Провалялась я больше месяца. Все обошлось. Шрам только остался, тянется от бедра до колена тонкой нитью, но почти незаметной — спасибо пластическому хирургу. Правда, бывает, раскраснеется вдруг и огнем горит, но недолго. Доктор сказал, что это остаточный эффект, нервные клетки стрессуют. Как по мне, ерунда это, главное — снова могу носить любимые шпильки. В общем, уже почти год минул с тех событий, я восстановилась окончательно.

И вот, как потеплело, пошли мы с подругой гулять по набережной. Останавливается тачка, вся аж блестит-переливается. А в ней парень. Красавец, не каждый день такого встретишь, и вежливо так спрашивает:
— Девушки, можно к вам присоединиться?
И голос приятный, а улыбка — закачаешься. Мы, конечно, девушки осторожные, но день солнечный, люди кругом, разве что плохое может случиться… Подруга уж и в машину впорхнуть готова. А у меня шрам на ноге, как назло, кровью налился, горит, будто кипятком его ошпарили. Да еще ветер подол платья то и дело приподнимает, не спрячешь.

Парень шрам мой как заметил, вмиг изменился. Смотрю, а его красивое лицо словно кислотой облито и глаза черные-пречерные. Подумала, солнце бликует, моргнула пару раз: все тот же голубоглазый симпатяга. Посмотрела на второго, с которым подруга щебечет, а у него лицо перекошено и в крови. Тут уж меня страхом накрыло, я попятилась, подругу за руку потянула. А парни улыбаться перестали, дали по газам и исчезли. Подруга не поняла, расстроилась, а я подумала: «Пронесло!» И ведь только они уехали, шрам как ни в чем не бывало снова незаметным стал.

После этого началось: кто рядом с недобрыми помыслами, шрам воспаляется, и у меня будто третий глаз открывается — на лице человека нутро его гнилое вижу. Такой жути уже насмотрелась. И не расскажешь никому — за дурную примут. Вот и думаю, то ли после операции интуиция настолько обострилась, то ли метка на мне колдовская появилась… Ох, пишу, а самой смешно: ну какая метка — чушь это все, да и не было в моем роду ни ведьм, ни колдунов.

Антонина Острокова, 29 лет