Ирину Левонтину коллеги-лингвисты называют «владычицей» русского языка. В этом интервью она рассказывает, откуда берутся новые слова, как речи Путина влияют на чиновников и почему надо ходить на митинги.

– Русский язык действительно гибнет и замусоривается от нового сленга? Какие слова вас раздражают?

– Если увижу в магазине тефтели под названием «вкусняшка», я их, конечно, не возьму – у меня просто рвотный рефлекс сработает. В слове «кушать» есть что-то мещанское – оно часто используется в языке официантов, например, «кушать подано». Как и уменьшительные: «скатерочку вам чистенькую», «селедочку подам», «тарелочку принесу». Такая просторечная вежливость социально окрашена, поэтому очень многих людей раздражает как примета лакейского способа выражаться. Но все не так просто. Если женщина говорит мужу: «Давай садись кушай, вот колбаски тебе, картошечку бери, хлебца», то она таким способом передаёт теплоту. А если она скажет: «Садись ешь картофель с колбасой и хлебом», то никаких тёплых чувств в этом нет.

– Почему молодежный сленг так раздражает родителей, будто они сами не были молодыми?

– Каждое поколение обновляет язык. Молодежный сленг – это знак, что язык живет, а дети считают его своим и играют им. И это прекрасно! Я с симпатией отношусь к современному молодежному жаргону, может быть, еще и потому, что слышу эти слова от собственных детей, и они мне кажутся такими милыми. Со временем слова просто надоедают, и каждое поколение хочет как-то обновить слова, чтобы отделить себя от мира взрослых. И этот механизм образования слов активно работает.

Для выражения смыслов у каждого поколения есть свои слова. Например, «клёво», «круто», «классно» – выражают положительную оценку. Слово «клёвый», заметьте, еще в моде, но вот слово «колоссально» – устарело. «Кульный» – более новое слово, но уже постепенно выходит из моды. Из последнего – «огонь». «Твое платье – просто огонь!»

– Откуда вообще берутся новые слова?

– Есть люди, которые их придумывают.

– Солженицын?

– Он не придумывал, он брал из словаря Даля и реанимировал. А есть последователь Солженицына – Михаил Эпштейн, который действительно занимается обогащением русского языка. Он рассуждает так: «Есть слово «доходчивый», пусть будет и слово «входчивый», и давайте обсудим, что оно может значить». Но языку очень трудно что-нибудь навязать.

– Как внедряются слова?

– Во-первых, в языке в этом месте должна быть лакуна – языку должно быть нужно это новое слово! А во-вторых, нужно немного везения. Есть слова, которым не повезло, и у них несчастная судьба, а есть – везучие. В паре «воздухоплавание-авиация» повезло заимствованному слову «авиация», а «воздухоплаванию» – нет. А в паре «летчик-авиатор» не повезло заимствованию. Наверное, могло бы случиться и наоборот.

– В школе до сих пор продолжают заучивать стихи наизусть. Это сейчас необходимо?

– Не знаю, необходимо ли, но считаю, что это хорошо. Один знакомый жаловался мне недавно на свою подругу: «Как с ней можно говорить, никаких стихов не знает?!» А кто-то рассказывал, как девушка хочет сказать своему молодому человеку что-то очень нежное и произносит: «Мне с тобой так нормально!» У нее нет другого словаря – это всё, чем она располагает. Но легко учить стихи, если для человека это естественно. А если ему с детства стихов не читали, он их не чувствует и не понимает – вряд ли из этого выйдет что-то хорошее.

– Почему люди сегодня говорят так нескладно? Откуда такое косноязычие?

– Это проблема школьного образования. Нужно учить элементарным навыкам: умению высказать свою мысль и выслушать, что тебе возразят. Учить строить текст, понимать, где вывод, а где аргументы. К сожалению, долгое время такой задачи школа не ставила. Хотя, конечно, есть люди, которых этому особенно не учили, но они это умеют.

Интересно, что в истории русского языка никогда люди столько не писали, как сейчас. Раньше человек заканчивал школу, институт, и если по работе не был связан с текстами, то мог изредка написать письмо – вот и всё. Сейчас люди пишут как подорванные, и оказалось, что среди них очень много замечательных стилистов.

– Влияют ли речи лидеров на язык?

– Конечно. Только недавно Владимир Путин подарил нам новое, сказав про женщин с «пониженной социальной ответственностью». Выражение, естественно, стало сразу обыгрываться. Но речь Путина влияет не только на распространение каких-то отдельных выражений, например, «мочить в сортире», а скорее, как поощрение общего гопнического стиля. Ведь за ним так начинают говорить другие чиновники, пытаясь показать свою причастность к миру сильных.

– Какие еще опасности заключены в словах? Можно ли за них судить?

– Я за такое правило – никакое слово не может быть уголовным преступлением. Если это, конечно, не прямой призыв к насилию. Но тогда это уже не слово, а организация убийства.

– Даже если человек, выражая свои убеждения, пишет на витрине своего магазина: «Пидарасам вход запрещен»?

– Здесь все просто: используется неприличное слово, и должны работать городские правила и закон о рекламе. Бежать в прокуратуру по любому поводу – это неправильно. Не должно быть уголовной 282-й статьи за экстремизм. Мне часто приводят довод: в Германии есть уголовная ответственность за отрицание Холокоста. И очень плохо, что есть. Конечно, хочется посадить в тюрьму человека, который говорит такую отвратительную гадость, что евреи придумали Холокост. Но это эмоции. С самыми мерзкими взглядами нужно бороться другими способами. Иначе возникает прецедент, а дальше появляется уголовная ответственность за искажение истории, за отрицание роли во Второй мировой войне, за оскорбление чувств верующих.

Есть другие способы гражданского реагирования – устроить бойкот, не ходить в такой магазин, не подавать руки, отказываться ходить на телепередачи. Когда происходит событие, связанное с языком, мне сразу начинают звонить, в частности из СМИ, в которые я категорически не хожу. Удивляются: «Почему вы не хотите? А кого вы можете порекомендовать?» – «Никого». К сожалению, это пилочка для ногтей против кувалды, но тем не менее.

– Участие в митингах и акциях протеста – тоже «пилочка для ногтей»?

– Когда эта гражданская активность только начиналась, диалог с властью казался реальным. Казалось, власть видит, что существует много людей, которым не нравится сложившееся положение вещей, и пойдет на какой-то компромисс. После первых митингов власть колебалась и размышляла, как быть. А потом вышел Путин и назвал белые ленточки контрацептивами в свойственной ему малоаппетитной манере.

Была сделана ставка на подавление митингов и выступлений, появились новые запретительные законы, сильно выросли штрафы за нарушения, стали сажать. Однако люди все равно выходят – это единственный способ показать, что мы существуем – иногда это последнее, что остается.

Беседовала Дарья Рыжкова
➡ Источник: