Четвёртое июня 1989 года. «В больнице всё просила зеркало, сказали — не надо»: участники Ашинской катастрофы — о жизни после ..
В двух пассажирских поездах ехали почти 1300 человек, половина из которых погибли 30 лет назад, 4 июня 1989 года, на перегоне Аша — Улу-Теляк на границе Башкирии и Челябинской области взрывом газа уничтожило два пассажирских поезда: роковое стечение обстоятельств привело к железнодорожной катастрофе века. Один поезд шёл из Адлера в Новосибирск, второй — в обратном направлении. Ехали в них в основном уральцы и сибиряки.
Во время подготовки материала журналисты Артём Краснов и Анна Богданова встретились с пострадавшими в Челябинске и Новосибирске. Даже сухая сводка звучит шокирующе — почти 600 погибших, ещё больше получили жуткие ожоги, но остались живы. То, что вы прочитаете дальше, страшно. То, что вы прочитаете, даже мысленно примерить на себя невозможно. Зачем пропускать это через себя? Ответ сформулировала одна из наших героинь Серафима: «Помнить надо, потому что трагедии происходят от забывчивости».
В те годы железнодорожные билеты не содержали паспортных данных, поэтому определить, кто именно ехал в поездах, было крайне сложно Поздним вечером 3 июня 1989 года произошла разгерметизация трубопровода Сибирь — Урал — Поволжье: несколько часов сжиженный газ накапливался в низине около железнодорожных путей недалеко от станции Аша на границе Челябинской области и Башкирии. Ранним утром 4 июня газ детонировал в момент прохождения двух пассажирских поездов № 211 Новосибирск — Адлер и № 212 Адлер — Новосибирск. Они не должны были встретиться в точке, где скопился газ, но оба шли с опозданием. В результате взрыва семь вагонов уничтожило сразу, 11 сошли с рельсов, ещё 27 обгорели. На месте было обнаружено 258 тел, а общее число жертв, по разным оценкам, составило от 575 до 645 человек, среди которых было много детей. Эта трагедия стала самой крупной железнодорожной катастрофой России и Советского Союза.
Начальник поезда Адлер — Новосибирск Эльдар Фарзалиев перед взрывом не спал.
— Я только пришёл в штабной вагон, и вдруг всё потухло, стало нечем дышать, разбились стёкла. Было чувство, будто засунули в барокамеру. От жары начала лопаться кожа, — вспоминает он. — Сорвал стоп-кран, а оказалось, что мы уже стоим, и всё вокруг горит.
Эльдар Фарзалиев пережил Ашинскую катастрофу и вернулся на железную дорогу Шок был настолько сильным, что он, не думая о безопасности, схватил голыми руками высоковольтные провода, помогая людям пройти. А потом пытался спасти ребёнка.
— Даже не помню: он или она. Я его тащу, он вцепился, держится, кричит, а я не могу ничего, потому что началась вдруг страшная боль: кожи нет, нерв чувствую, — говорит Эльдар Мамедович.
В поездах было много детей: некоторые ехали с родителями, многие — в составе организованных групп Тане Сопильняк в 1989 году было пять лет. Родные потом вспоминали, что перед поездкой она испытывала смутную тревогу.
— Папа рассказывал, что на вокзале я спросила его: «А если поезд загорится, куда нам бежать?» Он, конечно, не обратил на это внимания, — вспоминает Татьяна. — А я перед сном говорю маме: «Я боюсь ложиться спать — вдруг не проснусь?» А она: «Всё, ложись». А потом, когда загрохотало, мама решила, что началась война, потому что кругом всё горит, взрывы...
Таня Сопильняк вместе с родителями и братьями ехала из Новосибирска в Краснодарский край к бабушке и дедушке В момент катастрофы Танин папа был в другом вагоне. Взрывом его выбросило из поезда, и он, придя в себя, пошёл по путям наугад. По счастливой случайности оказался рядом с вагоном, где была его семья: супруга, сын, дочка Таня и племянник.
— Как сейчас помню: идёт папа в своей белой футболке, — говорит она, уверенная, что, если бы отец ошибся с направлением, всё сложилось бы гораздо хуже.
Таня и её мама получили серьёзные ожоги.
— Вагон сгорает за три минуты... Ручки дверей раскалились и заклинили. У мамы появились ожоги, потому что она хваталась за эти ручки — счёт шел на секунды, — вспоминает Татьяна. — Мы не могли выбить окно. Потом от этого жара оно само треснуло, и мы высунулись, чтобы хоть чем-то дышать. Мама крикнула папе: «Саша, Саша!» и начала нас выкидывать. А там было высоко, насыпь ведь.
Выбравшись, семья пошла на свет какого-то фонаря. Таню поразило, как светятся верхушки деревьев, и только потом поняла, что так догорала смесь воздуха и газа.
— Люди кричат, визжат, а потом замолкают, — вспоминает она. — Замолкают, потому что гибнут. Едва мы выбрались, прогремел второй взрыв, и наш вагон взорвался.
По тропам семья добралась до станции Аша.
— У меня вся кожа обгорела, и от этого ноги прилипли к земле, — говорит Татьяна. — Ноги чёрные, как уголь, будто их в печь засунули. Потом я потеряла сознание.
В первые дни состояние многих пострадавших быстро ухудшалось, и многие умерли в больницах. Тела 200 человек так и не были обнаружены — сгорели в пепел Серафиме Чумак в год трагедии было 13 лет. Мужчина, который её спас, приехал на соседнюю станцию встречать родственников, но услышал взрыв и помчался на машине в направлении вспышки.
В первые шоковые часы Сима пыталась выбраться через лес. Там её в тяжелейшем состоянии подобрал тот мужчина, который отнёс её к военным. Впоследствии найти его Симе не удалось.
— Он нёс меня и всё это рассказывал, — объясняет Сима. — А у меня не было страха: я была убеждена, что это сон. Кругом всё горит — это сон. Я бегу по лесу и кричу — сон. Меня несёт на руках мужчина — сон. Мне казалось, он донесёт меня, я проснусь, и всё. Безумная благодарность ему!
Осознание, что это не сон, пришло лишь в Уфе, куда из Челябинска приехали родители Симы. Сама же она вспоминает другую девочку, которая ехала в соседнем купе.
— Ей было 11 лет, и она вытаскивала из вагона солдата, — рассказывает Сима. — Солдат горел, и она пыталась его вынести, но... У неё обгорело 90% тела. Её сразу направили в реанимацию в Москву, но она умерла. Я потом маме сказала: «А почему я никого не вынесла? Почему ничего не сделала?» Я была уверена, что это сон.
Первые часы после трагедии состояние Симы ухудшалось, она перестала вставать. Полноценно ходить Серафима сможет лишь через два года.
5 июня 1989 года в стране был объявлен всесоюзный траур Валентина Джонджуа была проводником поезда Адлер — Новосибирск. В том же поезде ехал её муж.
— Казалось, будто в мой вагон влетела цистерна с бензином, — вспоминает она. — Я закрыла лицо руками, поэтому волосы сгорели, но лицо осталось целое.
Сын Валентины Леонидовны был в Новосибирске, через три дня его должны были забрать в армию. Коллеги думали, что она не выживет, и привезли сына прощаться с ней Когда Валентина попыталась схватиться за тамбурную решетку, кожа на руке расплавилась, прилипла и так и осталась на ручке. Она выбиралась из поезда на четвереньках.
— Уже на улице муж сказал: у тебя голова горит. Он потушил её руками. Потом идём, он увидел лужу в лесу и сунул туда руку. На поверхности воды была пленка — бензин или солярка. И рука ещё больше загорелась, — вспоминает Валентина Леонидовна. — Шли мы босиком, а когда дошли до здания школы, я услышала странный звук: когда шагаю — хрустит. Оказалось, на ногах и в голове у меня осколки стекла, которые потом долго доставали.
Но физическая боль прошла, а воспоминания ранят до сих пор.
— Вагоны горели, там люди, а помочь ты им уже не можешь, — со слезами вспоминает она. — И такой гул из вагона: у-у-у-у... А потом тишина. Люди задыхались и умирали. Никогда не забуду этот гул. Валерий возвращался в Новосибирск с семьёй с отдыха. О той ужасной ночи он написал в соцсетях, но повторять снова не захотел. «Время не лечит», — объяснил он.
— Дикие крики выживших, будто проснулись все мертвецы в мире, — пишет Валерий, вспоминая горящих людей. — Кто-то лез в реку, там и умирал. Кто-то бежал в лес.
Вместе с Валерием в поезде ехали его супруга и дочка.
— Жена со сломанным голеностопом несла доченьку на спине. Доченька не кричала, не плакала. Четвёртая степень ожогов, нервные окончания сгорели. Она спросила: «Папа, а почему ты такой страшный? Папа, у меня в ручках конфеты». Это последнее, что я от неё слышал.
«Конфетами» девочка назвала ожоговые пузыри. Она умерла через две недели, 19 июня 1989 года.
— Мне сказали об этом на девятый день, предварительно накачав морфием, — пишет Валерий. — Рвал бинты, волком выл. Гроза была, какой я не слышал ни до, ни после. Это слёзы ушедших. Через год, день в день, 19 июня у меня родился сын…
Виктор Копыл был начальником пассажирского вагонного депо станции Новосибирск–Главный. 4 июня он прилетел на место трагедии вместе с руководителями железнодорожных служб. 4 июня 1989 года в Новосибирске был День города. Виктору Копылу позвонили и сказали: «Срочно в управление дороги! Крушение с нашим поездом». На сборы было 30 минут — Мы подписали каждый поезд, каждый вагон для родственников: они ведь знали, кто в каком вагоне ехал, — объясняет он. — Вагоны разорваны на куски, люди лежат обгоревшие. Солдатики их, как копны, стаскивают. Своих долго искали: подходишь к каждому, простынку откидываешь — свой, не свой? А когда родители приехали, что творилось... Крики, слёзы.... Каждый ищет своего ребенка, тапочек, что-то ещё. К вагонам не подступиться.
Виктор Константинович вспоминает, как они с начальником резерва проводников Галиной Беляевой нашли свою сотрудницу, 19-летнюю Наташу, для которой это был один из первых рейсов в качестве проводника:
— В уфимской больнице зашли в палату и сначала никого не узнали. Тут писк: «Галина Викторовна…» Мы подошли… Наташа вся чёрная лежит. Говорит: «Дайте закурить». Галя на неё посмотрела: «Да ты что, какое тебе курево, ты куришь что ли?» Давай её там обнимать. Осталась с Наташей, я пошёл дальше искать. Походил, никого из наших больше не нашёл, возвращаюсь, а Наташа уже всё, умерла.
Виктор Копыл говорит, что людям очень помог машинист тепловоза со станции Аша. Едва узнав о трагедии, он сразу поехал к месту и забрал целую платформу людей, чтобы скорее доставить их в больницы.
Пострадавших вывозили с места катастрофы всеми способами — на машинах, вертолётах, самолётах.
Небольшой вертолёт Ми-2 Петра Ерофеева сразу вылетел к месту трагедии: по словам коллег, пилот хорошо знал местность и сумел выбрать удобное место для погрузки раненых Первым из челябинского аэропорта на место трагедии прибыл Пётр Ерофеев на вертолёте Ми-2, следом — экипаж исполняющего обязанности командира звена Сергея Цирулина и второго пилота Евгения Дубины на самолёте Ан-2. На борту были лекарства и медперсонал. В течение двухчасового полёта медики спали: видимо, были с ночного дежурства. О масштабах катастрофы в тот момент не знали, да и место было известно лишь примерно. На подлёте экипаж увидел два чёрных столба дыма. Пилоты связались с диспетчером в Башкирии, который сказал лететь в Уфу, что привело бы к потере времени, поэтому пилоты решили садиться на площадку поближе к месту катастрофы. На юго-западной окраине Аши выбрали место, выпас для скота, и после детального осмотра с воздуха приземлились. Выложили из халатов литеру Т — так обозначается место посадки для других экипажей. Следом прибыли ещё три борта Ан-2 из Челябинска. Через некоторое время к самолёту подъехала «буханка» с детьми, которых заносили в самолёт прямо на матрасах.
— Тяжело было смотреть на детей: лица закрыты марлей... — вспоминает Сергей Цирулин. — После посадки в Челябинске одного ребёнка откачивали прямо в самолёте.
А на обратном пути в Челябинск нескольким экипажам пришлось лететь через грозу, которая сильно осложнила дело По словам пилотов, тяжелее всего было видеть состояние пострадавших людей.
— Женщина в разорванной одежде, вся в волдырях, — вспоминает Виктор Пашнин. — Я её спрашиваю: «Может, сидя полетите?» Она соглашается. Мы идём по самолёту, я хочу ей помочь, но боюсь прикоснуться, потому что на ней живого места не было. Я думал, она мне в матери годится — так она выглядела, а потом узнал, что мы ровесники.
Приветливый Виктор Александрович умолкает после вопроса, знает ли он о том, что случилось с пострадавшими, которых они с товарищами доставили в больницы. Его душат слёзы. Совладав с собой, пилот продолжает:
— С врачом говорил... Тот спрашивает: «Рад, что привёз?» Я отвечаю: «Ну, конечно, довёз же...» А врач: «Рано радуешься. Выживет половина или треть». Он так сказал. Оба пилота отмечают высокую организацию спасательных работ:
— И челябинские, и уфимские диспетчеры, милиция, медики — все работали с полной самоотдачей, — говорят они. — На перроне аэровокзала в Челябинске стояли вереницы скорых, медики осматривали пострадавших и отправляли их в ожоговый центр. Все работали очень чётко и слажено.
Экипажи Ан-2 летали по маршруту между Челябинском, Ашой и Уфой ещё неделю — вывозили раненых, доставляли родственников к месту трагедии Выживших направляли по разным городам. Татьяна Сопильняк вспоминает:
— После Уфы меня отправили в Горький (Нижний Новгород), маму — в Куйбышев (Самару), папу — в Москву, а наших мальчишек оставили в Уфе. Распределяли по степени тяжести. Мама потом говорила, что страшно переживала за нас. Но, может быть, ещё хуже было бы, знай она, в каком я состоянии.
Тане сделали множество пересадок кожи. Ожоги 20% кожи критичны для пятилетних детей — высок риск отказа почек. Первый раз с родителями она увиделась много позже.
— У меня были длинные косы, а тут меня подстригли под барашка, потому что волосы сгорели, — говорит она. — И вот папа в нашу первую встречу после трагедии меня не узнал и прошёл мимо. Я кричу: «Пап!» А он увидел меня и как начал плакать.. Самые серьёзные травмы получила мама Тани, которая в 30 лет стала инвалидом и перенесла много операций. Саму Таню долго мучили воспоминания.
— Ночью было тяжело спать: казалось, что стены горячие, — говорит она. — Всё это настолько в мозгу осело... Этого не забыть. Это наша семейная трагедия, которую не выкинешь из жизни. Родители вспоминают, звонят мне с 3 на 4 июня: «Таня, помнишь? С днём рождения тебя!»
Начальник поезда Адлер — Новосибирск Эльдар Фарзалиев вспоминает, что его долго не было ни в списках живых, ни мёртвых. Потом его нашёл брат.
— Он приехал и искал меня по рефрижераторным вагонам, а врач сказал, что меня там нет. Нашли меня только на четвёртый день. У меня были ожоги первой-второй степени. Встречи не помню, потому что никого не пускали. Сначала нас, пострадавших, было много, потом мы остались вдвоём с военным, который был с Камчатки или с Сахалина, ехал с отдыха. Эльдар Фарзалиев — один из немногих, кто сумел вернуться к работе на железной дороге.
— Вышел я через полгода, наверное: сначала ездил по тому же маршруту, потом перешёл на другой. 28 лет был начальником поезда «Сибиряк».
Сумела вернуться и тогда проводник Валентина Джонджуа: она вышла на пенсию в должности начальника поезда. Хотя прошло уже 30 лет, забыть трагедию невозможно.
— В больнице я тогда всё просила зеркало, а мне говорят — не надо, — рассказывает она. — Руки у меня долго не заживали, и ничего не помогало. Пересадку кожи делали в Уфе, потом четыре месяца провела в Горьком. Было пробито плечо, и палец начал выпрямляться только сейчас. До сих пор нельзя, чтобы солнце попадало на руки. Если попадает, руки начинают чернеть. Именно не краснеть, а чернеть. Но я жива осталась. Валентина Леонидовна вспоминает женщину, которая искала своих детей:
— У нас была палата на девять человек. Помню женщину, за которой мама и брат ухаживали, — говорит она. — Женщина всё спрашивала: «Где мои дети, где мои дети?» Ей говорили, что ищут, но, скорее всего, успокаивали. Так и не нашли. Говорили, что кто-то брал, видел, куда-то увезли... Но так и не нашли — мальчик и девочка, трёх и пяти лет.
Время не лечит, говорит Валентина Джонджуа. Чтобы вернуться, ей пришлось переступить через свой страх:
— После катастрофы я сняла с себя группу инвалидности и пошла работать начальником поезда. Конечно, все спрашивали, страшно ли было ездить. Страшно. Но я почему-то захотела вернуться. Начальник новосибирского депо Виктор Копыл вспоминает, что на месте трагедии работали сотни специалистов — искали причину железнодорожной катастрофы.
— Огромные деревья легли все в одну сторону, — вспоминает он место трагедии. — Мы там очень долго лазили. Сначала казалось, что кто-то на месте сделал взрыв. Четыре-пять дней была версия, что это вина железнодорожников. Мы несколько дней осматривали вагоны, обмеряли. Как-то стоим, разговариваем, к нам подошли местные жители и говорят: «Не там ищите виновных, вот место, откуда газ пошёл, оттуда даже скот бежит». Мы сразу туда. Он там шипел потихонечку. И долго уже это было. А когда газ кругом — спички достаточно.
— Помнить надо, потому что новые трагедии происходят от забывчивости. За несколько часов вокруг места аварии был сильный запах газа, но этому не придали значения. Да, это трагическое стечение обстоятельств, но это и халатность, которой можно было избежать. Я часто думаю: не дай бог, повторится опять... Будут ли готовы наши больницы принять такое количество пострадавших? А закопать могилы и кинуть поверх новые рельсы несложно. Сложно избежать.
Около Градского прииска в Челябинске есть кладбище, где похоронены южноуральские дети, ехавшие 4 июня 1989 года на юг. Их возраст — от 6 до 17 лет В катастрофе погибли девять игроков юношеской хоккейной команды «Трактор-73»: Алексей Козловский, Сергей Смыслов, Сергей Генергард, Олег Девятов, Андрей Кулаженков, Артем Масалов, Александр Михайлов, Станислав Петров, Андрей Шевченко Неужели человеческая память настолько плоха, что для её оживления нужны очередные непоправимые трагедии, войны или катастрофы? Или как минимум шокирующие материалы вроде этого?
Месяц назад в аэропорту Шереметьево при экстренной посадке загорелся пассажирский самолет, погибли 41 человек. Что именно там произошло и что усугубило трагедию, предстоит переосмыслять ещё долго.
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
Было несколько публикаций на тему "управляемые катастрофы". Эта катастрофа упомянута наряду с Чернобылем. Сегодня уже абсолютно ясно, что череда таких событий была использована для дополнительного давления на руководство СССР с целью активизировать работу по развалу Союза. Кое-что - здесь. Но тут только про вершинку айсберга, всё гораздо серьёзней...
Уже всё давно подсчитали и поняли, что никакого газа не хватило бы для ТАКОГО взрыва. Там было применено то, что впоследствии назвали "плазменной инициацией", были несколько ударов плазменными зарядами с боевого спутника, именно эти взрывы слышали пострадавшие, приняв это за взрывы газа и топлива в баках тепловоза. В СССР эту информацию получили через СВР и приняли соответствующие меры - заткнули рот всем "шибко умным", доказывавшим невозможность взрыва газа в таких условиях без предварительного плазменного инициирования. К тому времени горбачёвская команда уже делала что хотела под крышей соответствующих служб советского "внутреннего государства", разваливала Союз на всю катушку, а чтобы они не тормозили "партнёры" периодически устраивали такого рода "пинки под зад"...
