Разнесся слух, что священникам запретят служить и запечатают церковь. Когда
собрались на собрание в школу, все были взволнованы, а печник, не
дождавшись, когда откроют заседание, крикнул из угла от печки, где он
стоял: — Вы что же это, — нехристи окаянные, уж до веры, знать, добрались? — До какой еще веры? — сказал председатель. — До такой… церкви прикрыть, что ли, надумали? — Церковь может быть закрыта только в том случае, ежели не представите списков верующих и не подадите в совет. — Попробуй только, закрой… — Сами черту продались и нас хотите к нему на сковородку? Председатель,
нахмурив брови, смотрел в разложенную перед ним бумагу и делал вид, что
не слушает и не слышит. Но потом поднял голову, некоторое время смотрел
на печника и сказал: — Об чем разговор? — Об чем… знаешь… об чем… — Граждане, вопрос о церкви сейчас будет обсуждаться в свой черед. Прошу не нарушать, Иван Никитьев, молчи. — Нет, брат, где молчали, а тут — подожди. Как до веры дошли, тут вам крышка. — Кончил, что ли? — спросил председатель. — Кончил… когда только вы, черти, кончитесь. — Ну, и ладно. Так вот об церкви вопрос… слушайте вы там… дома поговорите. Все оставили разговоры и подобрались, как подбираются в церкви, когда кончается проповедь и начинается опять богослужение. —
Ну, так вот: никто вашей церкви касаться и не воображает, а требует
только, чтобы составили списки, кто верующий. А то, может, тут и
верующих никого нет. — Как это нет. Все верующие. — Что ж мы, басурмане, что ли? — Нас только со счета сбросьте, — сказали молодые. — Да уж об вас не толкуют. Об вас давно черти плачут. — А коли все верующие, так пишите заявление, — сказал председатель, — что хотите иметь церковь и подписывайтесь. — Что ж ее иметь, когда она у нас есть. — Для порядка, чертова голова. Вы налог за нее прежде платили в консисторию? — Платили. Ну?.. — Ну, вот и ну… и теперь надо платить. Вот вам лист, тут напишите заявление и ответьте на вопросы, когда подписываться будете. Все
замолчали и, приподымаясь на цыпочки, заглядывали через плечи других на
переданный лист, который лежал на первой от председательского столика
школьной парте. — А какие вопросы-то? — Там увидите. Заявление
пиши сверху, — сказал председатель сидевшему на первой скамейке малому с
нечесанными вихрами, в старом полушубке с новыми рукавами. — Бумаги не хватит, тут все не упишутся, — сказал малый. —
Не хватит, еще дадим. Пиши: «Заявление… Мы, нижеподписавшиеся,
составляем из себя группу верующих, на основании чего представляем
список о желании иметь церковь…» — Постой, скоро дюже, — сказал вихрастый малый, не поднимая головы от бумаги. —
А ты не очень разрисовывай-то… «иметь церковь для отправления
религиозных богослужений». Ну, кто верующий, подписывайтесь. Да еще:
«обязуемся содержать на свой счет и платить причитающиеся налоги». Никто не двигался. — Чего подписываться, когда тебе русским языком говорят, что все верующие, черт! — крикнул печник с своего места. — Вот и подписывайся иди, когда верующий. А то кричишь больше всех, а толку нет. Все быстро оглянулись на печника. Одну минуту он колебался, потом с ожесточением плюнул и стал пробираться с шапкой в руке через толпу, одним плечом вперед. — Ну, где тут… — сказал он, положив шапку на лавку и засучив рукав поддевки. — Вот отседа, — показал вихрастый малый и передал ему ручку. — Расписался?.. — А то что ж… — Постой, куда идешь-то?.. Отвечай теперь на вопросы, — сказал председатель. Печник остановился и посмотрел вполуоборот на председателя. — На какие еще вопросы?.. — Сколько у тебя душ?.. — Четверо, ай не знаешь?.. — Земли сколько? Ближние от стола молча посмотрели друг на друга. — А земля тут при чем? — сказал после некоторого молчания Иван Никитич. — Для порядка, вот при чем. — Четыре надела… Ну, что будет дальше? — Коров сколько? — Ах, нечистые… — послышался тревожный голос. Печник
молчал. Все замерли. Вдруг он взял шапку с лавки и, утерев рукавом
капельки выступившего пота, ни слова не сказав, пошел к печке. — Куда пошел-то?.. Коров сколько? Говори! — Две коровы… — отвечал печник, не оглядываясь и идя на свое место под устремленными на него взглядами. Все смотрели на него так, как смотрят на проигравшегося в пух человека, идущего от игорного стола к выходу. — Зачем же это коров-то? — послышался тревожный голос. — Для сведения. Может, ты берешься содержать церковь, а у тебя ни черта нету. — А много на нее нужно-то? — Миллионов по десять с человека, — сказал председатель. — По гривеннику, значит, — не много… Зачем же тогда корову-то всю описывать? — А что ж, мы хвосты, что ли, одни будем описывать? Ну, подходи следующий, кто там… Но те, к кому обращались, или в это время не туда смотрели и не видели, что это им говорят, или не слышали. — Петр Степаныч, записывайся, на крылосе ведь поешь. — Мать честная, уж поименно пошли выкликать… —
Эй, не выходить там? Когда кончится, тогда можете, — крикнул
председатель, поднявшись со стула и глядя через головы к двери, которая
вдруг стала каждую минуту отворяться и затворяться. — Не выходить, дьяволы! — крикнул вдруг в какой-то ярости от печки молчавший все время печник. — Христопродавцы! На него все посмотрели опять с тем же выражением скрытого любопытства и сострадания, избегая встречаться с ним глазами. — Ладно, — сказал вдруг громко Прохор Степаныч, стоявший в середине. И, махнув рукой, стал продираться через толпу к столу: —
Господи, не боится… — сказал бабий голос в задних рядах. За Прохором
Степанычем вышел Сема-дурачок, за которого по неграмотности расписался
вихрастый малый. А он сам в это время стоял перед столом, держа шапку у
груди, и, улыбаясь, оглядывался по сторонам, как будто его чем-то
отличили. Но у него не было ни коров, ни овец — ничего. — Кончили, что ли? — спросил председатель. Все молчали и оглядывались друг на друга. —
Из пятьсот душ — верующих только три человека, один процент, и того не
будет, — сказал председатель, посмотрев в бумагу через стол. — Ежели
бы все записались, тогда бы отчего не записаться, — говорили между
собой в толпе, — а то попадешь не хуже Ивана Никитича. — Главное дело, прямо, не говоря худого слова, за корову уж цепляются. — Обдерут… — Да… а они здорово попали. Где ж им двум справиться. Сема не в счет. У него, окромя души, ничего и нету, да и та убогая. — Это что там?.. Ну, скажем, ты запишешься четвертым. Опять же только четверо. —
Только один из всех и постоял, как следует, не сдался. Пошли ему,
господи, — говорили старушки про Ивана Никитича. — За одно это все грехи
простятся. — Церковь остается за вами, — трое граждан являются ответственными. Все стали расходиться, стараясь пройти дальше от того места, где стоял печник. — Продали, сукины дети, со всеми потрохами, — сказал печник. ________________________________________ Когда
председатель с книгой шел домой, за церковью, в темном переулке, вышли
ему навстречу одновременно две фигуры, одна с правой стороны, другая с
левой. Это оказались печник и Прохор Степаныч. — Тьфу ты черт, испужали до смерти. Чего вам? Печник хотел что-то сказать, но, увидев перед собой Прохора Степаныча, ничего не сказал. Прохор Степаныч тоже хотел что-то сказать, но увидев перед собой печника, закусил губы и ничего не сказал. Потом вдруг оба в один голос спросили: — Домой, что ли, идешь? — А то куда же… — Косить-то завтра начинать будешь?.. — опять в один голос спросили оба и с ненавистью взглянули друг на друга. — Надо начинать. — Так… погода подходящая. Ну, надо домой идти, — сказал один, но не шел, точно чего-то выжидая. — Ну, ладно, я пойду, — сказал другой, но тоже не шел и раздраженно косился на первого. Дошли до председательской избы, постояли и разошлись, завернув один за один угол, другой — за другой. Печник,
зайдя в сарай, домой не пошел, а остановился выждать некоторое время.
Потом выглянул из-за угла и встретился глазами с Прохором Степанычем,
который выглядывал из-за другого сарая напротив. — Тьфу ты… Нету никакой возможности, — сказал Иван Никитич и пошел домой. В
воскресенье, за полным отсутствием верующих в приходе, председатель
запирал церковь. Кругом стоял народ и гудел. Старушки утирали слезы. —
За отсутствием верующих в приходе церковь объявляется закрытой, —
сказал председатель, — и передается в народное образование для
устройства просветительных целей. — Глянь! Он опять свое. Вот
окаянные-то! Христопродавцы. Ведь ему русским языком долбили, что все
верующие. Когда ж это кара на них придет, на отступников. — И за что прогневался на нас батюшка, отец небесный, — говорили старушки, со слезами глядя на запертую церковь.
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
