Тронувшую мое сердце историю рассказали жители тех мест, где происходили эти героические события. А было дело под Азовом, на морском побережье. Там где красивейшие золотые пляжи, где отвесные крутые берега высятся у самой кромки воды, где песчаные косы и отмели уходят далеко в море, а на суше, среди холмов, спрятались в густой южной зелени маленькие хутора. Поселки издавна богатые рыбой и интересными историями. Здесь вам расскажут и о взятии Азова казаками, и о походах в эти края Петра I, и о событиях Гражданской войны.
Но о том, что случилось здесь летом 1942-го, как правило, стараются не говорить. О Великой Отечественной войне, конечно, помнят. И даже покажут, где прятались партизаны и где был немецкий штаб и кладбище оккупантов. Но история, которую мне довелось услышать, интересна вдвойне.
Во-первых, она как раз повествует о событиях, произошедших в этих местах в июле-августе 42-го.
А во-вторых… этот рассказ о коте.
Еще до войны, моряки небольшого и шустрого буксира «Свет» нашли в порту Мариуполя крошечного котенка. Едва открывший глаза, грязный, тощий и голодный он выпрашивал мелкую рыбешку у мальчишек, ловивших с причала бычков на самодельные удочки. По всей видимости, кошка бросила его, толком не выкормив теплым и густым молочком. А может мариупольские дети, забавы ради, забрали его из кошачьей семьи и притащили с собой в порт на рыбалку.
Как бы там ни было, судовой повар-кок Коляныч сжалился над беднягой и принес с собой за пазухой на борт буксира. Здесь котенка хорошенько отмыли от блох и портовой грязи. Драили дустовым мылом и теплой морской водой. Темно-серый, с белыми полосами, кот по - единому мнению судового экипажа получил прозвище «Матроскин». Даже капитану «Света» Сан Санычу понравилась кличка нового члена команды. Матроскин остался жить на палубе буксира. Коляныч на своей кухне-камбузе откормил котенка сладеньким сгущенным молочком из своего НЗ и вскоре тот уже прыгал по палубе, играя с нитками от судовых канатов и солнечными зайчиками.
Матроскин обожал охотиться за наглыми азовскими чайками. Он караулил их, прячась где-нибудь в судовых снастях и с рычанием выпрыгивал, пугая разомлевших на солнце птиц. Большую волну или шторм Матроскин не любил. В плохую погоду он прятался у кока на камбузе, сворачивался клубочком, закрывал лапами глаза, притворяясь спящим. Буксир несколько раз попадал в небольшой шторм в Керченском проливе, и всякий раз котенок пережидал его на своем любимом месте, неподалеку от миски с молоком. Матроскин не был смелым котом, зато хитрости и лукавства в нем было с лихвой.
Есть такая старая морская примета - держать живность на корабле, на удачу. Кого только не встретишь на кораблях. Медвежат, попугаев, обезьян, собак, черепах. Моряки народ суеверный и в приметы верят свято. Вот и наш Матроскин, по мнению всей команды буксира «Свет», был счастливым корабельным талисманом. И даже старый большевик капитан Сан Саныч в это поверил. Но не сразу, а после нескольких случаев приключившихся в 1941-м.
Осень первого года войны застала буксир на ремонте в Таганрогском порту. Барахлил двигатель. С конца августа команда только и делала, что занималась его починкой. Разбирали, перебирали, смазывали упрямый и капризный старенький движок. И к числу 10-му октября, наконец, завели, запустили. Матроскин все это время беззаботно разгуливал по палубе. С важным видом, с капитанского мостика поглядывал он на портовую суету. На то, как какие-то люди впопыхах загружали на корабли темно-зеленые ящики. На то, как солдаты в пыльных гимнастерках тревожно, вглядывались в синеву неба, поднося ладонь ко лбу.
Кот, удивляясь этой тревоге и беготне, сыто потягиваясь, грелся на солнышке. Но в то утро Матроскин начал проявлять сильное беспокойство. Бегал по палубе, мяукал, то и дело, поглядывая на Сан Саныча, словно силясь сказать что-то важное капитану. Тревога кота передалась незримо и другим членам команды буксира, и они дружно решили в то утро попрощаться с Таганрогской гаванью и уйти в порт Азова.
Движок не подвел, «Свет», отдав швартовые, уверенно побежал по волнам залива. Но не пройдя и нескольких миль, капитан, а за ним и вся команда увидела, что на причалы Таганрогского порта, плюясь пулеметным огнем, вползали серые немецкие танки. Задержись буксир хотя-бы на полчаса, не вырвался бы он из гавани. Накрыли бы «Свет» прямой наводкой пушки вражеских танкистов. Повезло.
А спустя неделю повезло еще раз. И тоже, как решила команда, благодаря Матроскину. Недалеко от Ейска кот вдруг побежал на камбуз и стал метаться по нему, ища себе убежище. Кок Коляныч сразу это заметил, а старший матрос Степан, тем временем, занял место у установки с пулеметом. Не успел он проверить ленту, как послышался гул мотора. Самолет! Истребитель Мессершмидтт 109.
Сделав боевой разворот, немец стал заходить для атаки на маленький, казавшийся беззащитным, кораблик. Но в этот момент Степан, поймав фашиста в паутинку прицела, нажал на гашетку. С берега буксир поддержала огнем замаскированная зенитная батарея. Мессер, явно не ожидавший такого отпора, вынужден был отказаться от своих планов. Команда «Света» радовалась на палубе своей маленькой победе. А Матроскин, появившийся, как ни в чем не бывало на палубе, с любопытством разглядывал и нюхал еще теплые пулеметные гильзы.
После этого случая, усатый - полосатый четвероногий член команды еще несколько раз точно предупреждал своим поведением моряков о воздушных налетах. Слух о его способностях быстро распространился в порту. Посмотреть на Матроскина приходили и с канонерки «Ростов-Дон», и девчонки расчета ПВО, и азовская детвора. Кота любили, обильно гладили и даже иногда приносили что-нибудь вкусненькое. Мелкой рыбешки или кусочек ароматной колбаски.
А над Приазовьем сгущались летние свинцовые тучи. В порту стало появляться все больше раненых. Бледные, перевязанные наспех, в окровавленных бинтах, на самодельных носилках, эвакуировали их морем в тыловые госпитали. В небе все чаще стали появляться темные урчащие силуэты немецких бомбардировщиков. Со стороны Ростова, каждый день доносились звуки жестоких боев. Артиллерийская канонада, свист реактивных «Катюш» и «Ванюш», взрывы тяжелых фугасов. Шло страшное, злое лето 42-го.
Матроскин не понял, что произошло. Почему вдруг его железный дом, его такой уютный и родной корабельный мир, стал уходить под воду. Почему катилась слеза по загоревшему лицу капитана. Почему Коляныч, как-то особенно, бережно взял его в руки, прижал к черному сукну бушлата и сел в ялик вместе со Степаном и остальными моряками. Буксир тонул в серо-зеленой ряби Азовского моря. Команда, выполняя приказ, сама затопила его и сошла на сушу, чтобы пополнить ряды 661-й береговой артиллерийской батареи на Павло-Очаковской косе. Так Матроскин вновь стал сухопутным котом.
Моряки разместились в темном и тесном, выкопанном в глине блиндаже. Коляныч и вся команда буксира называла свой новый дом по - морскому, кубриком. Матроскин выбрал в кубрике самое лучшее место, у теплой печки в укромном и сухом уголке. Он нес в блиндаже свою караульную службу, не пуская на порог хитрых полевых мышей, пытавшихся то и дело прошмыгнуть к ящику с галетами.
Пока Матроскин героически сражался с нашествием серых и наглых грызунов, моряки буксира «Свет» и артиллеристы батареи отбивали атаки фашистов. Немцы, захватив Ростов, а затем и Азов рвались дальше к Кавказу, на Кубань, на Ейск. И на пути их грязно-серых закопченных танков, их полу контуженной, после боев на улицах Ростова пехоты стали четыре пушки 661-й батареи и чуть больше сотни бойцов в черных морских бушлатах.
Отбив первые атаки штурмовых отрядов врага, моряки буксира «Свет» вернулись в свой кубрик. Матроскин не увидел среди них Костика. Самого младшего из команды. Всегда веселый, живой, он задорно играл на гитаре и замечательно пел. Костя не пришел вместе со всеми. Кот несколько раз прошелся мимо его одинокой молчаливой гитары.
Молчали и моряки. А под утро вновь начались взрывы, началась стрельба. Матроскин забился в свой угол, а матросы, похватав оружие, выскочили из блиндажа. Весь день дрожала земля от грохота пушек батареи, от рвущихся повсюду снарядов и мин. На позиции моряков ползли танки, пикировали самолеты фашистов. Но к ночи все стихло.
Кот дрожа выбрался из своего уголка только когда в кубрик, тяжело дыша, вошли матросы. Среди них не было пулеметчика Степана и еще одного с большими рыжими усами. А те, кто вернулись, не проронив ни слова и не раздеваясь, легли на свои корабельные одеяла. Напрасно Матроскин ластился, мурлыкал, подходя то к одному, то к другому моряку. И только кок Коляныч едва погладил его дрожащей от напряжения, почерневшей от пороховой гари рукой.
На третий день фашисты решили сравнять батарею с землей. С раннего утра и до обеда десятки самолетов сбрасывали на позиции артиллеристов тонны смертоносного металла. А затем, немецкие пехотинцы вновь полезли на оборону моряков-артиллеристов, думая, что там не осталось ничего живого. Но как только их выцветшие, грязно-зеленые мундиры показались у бруствера окопов батареи, моряки, словно вынырнув из-под земли, в упор расстреляли фашистов.
Ни одного десятка своих солдат не досчитались вражеские офицеры в тот день. Бой продолжался и с наступлением темноты. Немецкие разведчики, скрытно, под покровом темной и густой южной ночи пытались пробраться в окопы моряков. Вспыхнула отчаянная рукопашная. Артиллеристы штыками и финками кромсали вражеских солдат. Матроскин слышал звуки боя, стрельбу, отчаянные крики на русском и немецком. Он все ждал, когда его друзья вернуться, наконец, в блиндаж. Но никто не приходил. И кот, свернувшись клубочком, лежал у входа, не смыкая своих зеленых глаз.
С рассветом Матроскин услышал мычание сотен коров, различил жалобное овечье блеяние. Немцы, собрав в ближайших колхозах животных , гнали их на батарею. Сами вражеские автоматчики, пригибаясь за этим живым щитом, подбирались к позициям моряков. Но за ночь саперы батареи установили перед бруствером десятки мин. На это минное поле и попали несчастные животные. Быки, коровы начали взрываться на минах и, испугавшись, стали поворачивать обратно.
Животные в панике бежали прочь от батареи. А вместе с ними бежали и немцы, оставляя на поле боя убитых и раненных. Затем вновь прилетели самолеты и бомбили, бомбили, бомбили. Когда взрывы и гул моторов вражеских штурмовиков стихли, на батарее услышали музыку. Любимые русские песни «Катюша», «Валенки». А вслед за музыкой, противный голос, коверкая слова с немецким акцентом, упрашивал моряков сдаться. Говорил, что они в полном окружении, что немцы давно захватили Ростов и Краснодар, что сопротивляться бессмысленно.
Батарея не сдалась. И тогда, на ее позиции вновь покатились с разных сторон тяжелые крестоносные танки. Немецкие машины были встречены точным огнем двух уцелевших орудий. Вокруг батареи пылала земля. Из разбитых бензобаков и топливных систем танков вытекало горючее и горело, плавило Донскую землю. У брустверов неподвижно лежали десятки, сотни вражеских пехотинцев. А рядом с ними коровы, разорванные взрывами противотанковых мин.
Матроскин заметил, что с началом бомбежек вдруг исчезли мыши, и не стало слышно тревожного щебета полевых птиц. Замолчали даже крикливые азовские чайки. Оглохший от непрерывных взрывов и грохота орудий, кот вообще стал плохо различать звуки. Но все ждал, по-прежнему ждал в своем блиндаже моряков с буксира. Под вечер они, наконец, пришли. Не все… Всего лишь четверо. Сан Саныч, в пыльной капитанской фуражке, Коляныч, где-то потерявший беску, с перебинтованной головой, и еще двое моряков, в изорванных, окровавленных тельняшках.
Вползли еле живые в свой кубрик и, напившись воды, повалились спать. Напрасно Матроскин мяукал, истошно кричал, метался по блиндажу, предупреждая своих моряков о только ему ведомой опасности. Бойцы спали, не слыша ничего от усталости. Кот выскочил из блиндажа, и что было сил, помчался к морю.
За его спиной раздался огромной силы взрыв. Матроскин знал, что это снаряд немецкой гаубицы большого калибра попал точно в самую середину их кубрика. На месте блиндажа образовалось страшное почерневшее пятно из обугленных досок, песка и глины. Все кто были внутри, оказались раздавлены бревнами, землей, разорваны взрывом.
Спустя некоторое время Матроскин, крадучись, приполз на место своего сухопутного дома. Вначале он просто сидел и смотрел на темную пугающую воронку, еще недавно бывшую уютным убежищем. Затем кот стал ходить кругами, словно надеясь, что из-под земли вдруг выползет Коляныч. Или Сан Саныч. Матроскин не обращал внимания на то, что вокруг шел бой, свистели осколки, жужжали пули, рвались снаряды, и под его серыми лапами дрожала земля, как при шторме. Кот все ходил, изредка завывая не своим голосом, словно плача. И рыл когтями почерневшую землю, силясь откопать, забрать из глинистой глубины своих друзей.
Ночью незаметно подобравшиеся к берегу небольшие катера забрали оставшихся в живых артиллеристов батареи. Их израненных, едва живых, отправили на Большую Землю.
Матроскин видел, как покидали они свои позиции. Уходили, похоронив боевых товарищей, взорвав пушки и оставшиеся боеприпасы. А он остался. Ему некуда было уходить. Все те, кого знал в своей жизни Матроскин, кого любил и понимал, все эти люди были здесь, в этой почерневшей земле. И он копал эту землю сбитыми в кровь лапами, то жалобно мяукая, то сердито завывая.
Спустя сутки на батарее появились враги. Матроскин прячась среди разбитых снарядных ящиков, наблюдал, как с опаской они рассматривали взорванные пушки. Как собирали своих убитых солдат. И как фотографировались с искореженным пулеметом «Максим». Скоро фашисты уехали, погрузившись в большие грузовики. Как только вдали, в облаках пыли скрылась последняя немецкая машина, на позиции батареи накинулись кричащие стаи ворон. Черные полчища птиц слетались сюда со всей округи лакомиться мертвечиной. Матроскин, как мог, сражался с пернатыми падальщиками, которые то и дело норовили разбить ему голову своими мощными клювами.
Кота спасли две девочки. Школьницы. Они пришли сюда с несколькими женщинами из соседнего села. Матроскин увидел их и стал громко мяукать. Кот сидел на своем посту у взорванного блиндажа. Девочки подошли к нему, не веря своим глазам. Они знали этого кота. Будучи азовчанкми, девчонки часто прибегали в порт и не раз видели Матроскина у моряков. Даже знали его кличку. Хотя узнать его было в тот момент сложно. Кровоточащие лапы, перебитый осколком хвост, порванные воронами уши. Почерневший и глухой кот-доходяга. Одна из девчонок взяла его к себе домой. Искупала, накормила… Но спустя несколько дней, Матроскин вернулся на батарею и вновь сел возлей той воронки, где были засыпаны моряки.
Девчонки, найдя кота на том же месте, сообщили об этом взрослым. Рассказали, что он рыл там землю, жалобно мяукая. Вооружившись лопатами, женщины раскопали землянку, разобрали тяжелые бревна и бережно вынули из-под завала тела погибших моряков. Их похоронили недалеко от батареи, в братской могиле. Матроскин каждый день прибегал туда, к ним, и, свернувшись серым клубочком, ложился на небольшой холмик могильной земли. Кто-то из сельской детворы нашел на батарее расстрелянную бескозырку и принес на могилу. Так и лежали вместе моряцкая беска и корабельный кот маленького буксира «Свет». Матроскин знал, что бескозырка эта была сбита немецкой пулей с головы Коляныча.
Со временем заросла травой, запахалась плугами грозная батарея. Забылся, стерся из памяти подвиг героев-моряков. На Павло-Очаковской косе разместились турбазы, пляжи и современные коттеджи.
И только несколько бабушек, живущих неподалеку и торгующих в сезон у дороги вишней и жерделой из своих садов нет-нет, да и вспомнят то страшное, огненное лето 42-го. И может быть, расскажут вам подлинную историю кота Матроскина, если вы купите у них ведерко налитой соком азовской вишни...
Материалы публикуемые на "НАШЕЙ ПЛАНЕТЕ" это интернет обзор российских и зарубежных средств массовой информации по теме сайта. Все статьи и видео представлены для ознакомления, анализа и обсуждения.
Мнение администрации сайта и Ваше мнение, может частично или полностью не совпадать с мнениями авторов публикаций. Администрация не несет ответственности за достоверность и содержание материалов,которые добавляются пользователями в ленту новостей.
